! — Надточий вскочил со стула. — Отрабатывай связи, знакомства! Восстанавливай хронологию событий! Что мне тебя, учить, что ли?
— Да какого черта?! — не выдержал капитан. — У меня было всего два дня! Какие связи и знакомства? При чем тут хронология событий?! Нет самого главного — мотива!! Убийца — маньяк! Я даже не знаю, в какую сторону двигаться!
Надточий снова застегнул пиджак (на все пуговицы, — заметил про себя капитан, — словно китель), одернул его и сел на место.
— Я тебе подскажу, в какую сторону двигаться, — спокойно сказал полковник. — В сторону отдела кадров — если через двое суток не будет конкретных результатов.
— На сутки меньше, — невесело усмехнулся капитан. — Начальник ГУВД великодушнее.
Надточий с нарочитым интересом углубился в изучение бумаг, лежавших перед ним на столе.
— Не задерживаю, — сказал он, не поднимая головы.
Рюмин четко развернулся через левое плечо, щелкнул каблуками и вышел из кабинета.***
Оставаться в здании на Петровке не имело смысла. Во-первых, скудные сведения, собранные в тонкие папки, Рюмин помнил наизусть. А во-вторых, в любую минуту мог появиться Надточий и с ехидной улыбкой постучать по циферблату часов.
Капитан вышел из проходной и сел в машину. В кармане лежали два снимка: прижизненные фотографии убитых девушек. И чем дольше Рюмин сравнивал их, тем больше убеждался — между Оксаной Лапиной и Светланой Даниловой есть какое-то сходство.
Оно не было явным и не бросалось в глаза. Скорее, похожими были эмоции, возникающие при взгляде на их лица. То, что называется словом «типаж». Вроде как все яблоки, независимо от того, красные они или зеленые, смахивают друг на друга и ни в коем случае — на грушу.
Собственно, в этом не заключалось никакого открытия: маньяк всегда выбирает определенный тип жертвы. Давно известный факт, еще раз получивший грустное подтверждение.
Нет, Рюмина интересовало другое: сам убийца. Он был силен, ловок и богат, но не это являлось главным. Капитан вспомнил слова Этель: «Если Ингрид привела кого-то к себе в дом, то сделала это потому, что поверила».
«Поверила!» Вот что было главным. И Лапина, и Данилова были убиты у себя дома. Почему? Ведь куда легче выбрать жертву на улице и наброситься на нее в темном углу? Но маньяка такой сценарий не устраивал.
Возможно, потому, что сначала он хотел вступить в половое сношение, потом изрезать тело и только после этого — убить? Но тогда можно воспользоваться съемной квартирой, сделать все там, а затем — потихоньку вынести труп. С точки зрения логики, так правильнее. Безопаснее. Тело, лежащее на заброшенной стройке, или под железнодорожным мостом, или в лесопарковом массиве, скорее всего, никуда не приведет. Нет следов.
Но убийце нужны были следы — и сами убийства были показательными и тщательно спланированными, словно хрестоматийные случаи в учебнике по криминалистике. Какой же в этом смысл? Какой?
Рюмин тряхнул головой — он уже запутался в собственных рассуждениях. Надо начинать сначала. Но прежде всего необходимо вычленить главное. Что является главным?
«Поверила!» Вот что! И строптивая модель, и скромный бухгалтер… Они поверили! И потому, не колеблясь, привели убийцу к себе домой.
Значит, это было более или менее продолжительное знакомство. «Или я ни черта не понимаю в современных девушках», — пробормотал капитан. Такой вариант нельзя исключать. Сам он, после тяжелого и мучительного развода с женой, очень трудно сходился с представительницами прекрасного пола.
Версия трещала по швам: продолжительное знакомство предполагает наличие слухов. Однако ни подруги Ингрид, ни родственники Светланы Даниловой ничего не слышали о таинственном ухажере. Убийце удавалось оставаться в тени.
«Ну хорошо! Попробуем еще раз. Девушка считает, что этот человек — не посторонний. Уступая нажиму (или — следуя собственному желанию), она приводит маньяка к себе домой. Первая ночь. Первый секс. Раны на теле, перерезанное горло и лужи дымящейся крови. Наверное, так».
Интуиция подсказывала капитану: он на правильном пути. Надо сделать еще один шаг. Чуть-чуть отойти назад, взглянуть на все в совокупности, и разгадка придет.
Итак. Жертвы выбраны не случайно. И сами они не считают убийцу случайным человеком. Наоборот! Они ему верят. Короткое знакомство, обещающее вылиться во что-то большее. В длительный роман, например. Или даже — в брак. Пожалуй. Значит, цель знакомства определена изначально и сомнений не вызывает… Стоп! Это уже кое-что!
«Где она могла с ним познакомиться?».
«Я не знаю. Только не в нашей тусовке. Нигде…».
Слова Этель.
«У вашей дочери были знакомые? Я имею в виду мужчин».
«Какие в ее фирме мужики? Один только охранник, да и тот — старый пень, вроде меня».
Отец Светланы Даниловой.
Разные девушки, но в чем-то их судьбы очень похожи — в ближайшем окружении обеих не нашлось подходящего человека. И модель, и бухгалтер, — обе хотели вырваться из замкнутого круга и найти себе мужчину.
Где нее им знакомиться с потенциальным женихом? Нигде. Или — где угодно. В метро, в баре, на концерте, в музее, на выставке, в бассейне, на теннисном корте, на морском курорте, в магазине, в кабинете врача, — где угодно, но…
Какая-то деталь крутилась в голове. Деталь, еще раз подчеркивающая сходство между девушками.
— Кретин! — Рюмин хлопнул ладонью по баранке. — Да вот же оно! Все здесь, под рукой! Пропавшие компьютеры!
Здание управления было рядом, в десяти шагах, но возвращаться туда он не хотел. Капитан включил первую передачу, резко бросил сцепление и утопил акселератор. «Восьмерка» взвизгнула шинами и ловко вклинилась в основной поток, медленно ползущий по Петровке.
Рюмин включил дальний свет, аварийную сигнализацию и помчался по встречной. Со всех сторон слышался возмущенный рев клаксонов, но капитан не обращал на них внимания.
Сорок восемь часов — небольшой срок. Ничтожный. Нельзя расходовать время впустую.
Рюмин залезал на тротуары, ехал по газонам, совался в любые подворотни и щели, выгадывая драгоценные метры и секунды.
Через полчаса он вошел в свой «пентхаус» и, не разуваясь, бросился к компьютеру. След. Азарт. Погоня. Тугие волны адреналина. Самое ценное, что давала ему профессия. И разве можно было так глупо с ней расстаться?
30
Никогда еще дорога домой не казалась Анне такой долгой. Она видела и понимала: Северцев чувствует то же самое. Они то напряженно молчали, то начинали вдруг оживленно беседовать — ни о чем, но очень страстно. На пределе возможного. Главное заключалось не в словах, а в этих вот самых эмоциях, рвущихся наружу и не находящих правильного выхода.
Жгучее желание быть вместе — это не высказывалось и не обсуждалось. Никакая одежда и полуметровое расстояние между сиденьями не могли ослабить этот жар. Но к нему постоянно примешивалось другое. Робость. Неуверенность. Боязнь, что все получится не так, как они мечтают.
Она не могла поверить, что все это происходит наяву. Бросаться в первый нее день знакомства в постель? К незнакомому, в сущности, мужчине? Так мог поступить кто угодно, но только не благовоспитанная и рассудительная «госпожа Вяземская». Подобное поведение, считала Анна, пристало какой-нибудь простушке… Но она? Неужели она на такое способна?!
Тело само давало ответ — да, способна. Тело изнывало от сладостной тоски, которой пока никто не придумал названия, от тоски, мягко пульсировавшей где-то в сердце. А потом — внизу живота. И снова — в сердце. И снова…
Прошло еще несколько минут, и Вяземская перестала удивляться. Гораздо больше занимал вопрос: как она до сих пор ухитряется вести машину? Руки плясали на руле, и «Лансер» нервно рыскал из стороны в сторону. А она была вынуждена зачем-то щелкать «поворотниками», хотя пальцам хотелось сжимать вовсе не этот дурацкий рычажок, а совсем другое.
Она украдкой посмотрела на Александра, скользнула быстрым взглядом по его бедрам и тут же отвела глаза, притворившись, что не заметила явных признаков его возбуждения. Это их еще больше сблизило, сделало похожими на двух злоумышленников, участвующих в заговоре, и тайну (далее если она ее без труда раскусила) надо было хранить до конца.
Вяземская бросила машину перед подъездом и долго не могла попасть пальцем на кнопку брелока, чтобы поставить автомобиль на охрану.
Губы между тем, горячие, налившиеся кровью и оттого — непослушные, — произносили всякий вздор.
— Кофе я вам не предлагаю потому что у меня его нет можно конечно сходить тут недалеко магазин но до него долго идти…
Они почему-то боялись взяться за руки. Самой надежной и неразрывной связью служили взгляды, сцепившиеся и растворившиеся в блеске расширенных зрачков.
— Я и не хочу кофе потому что я его не люблю а если захочу то обязательно схожу ВЫ НЕ ВОЛНУЙТЕСЬ!
Легко сказать. Она не могла не волноваться. Но при всем при том — это волнение было самым прекрасным, что с ней происходило за последние… Два? Три? Пять? Десять лет? Да какая разница?
Первым приехал пассажирский лифт — маленькая и тесная коробка. Анна и Александр стояли, прижавшись к металлическим отшлифованным стенам, по-прежнему боясь прикоснуться друг к другу.
Каждый видел другого на фоне своего отражения в блестящем металле и каждый старался впитать это отражение в себя: так человек, умирающий от жажды, замедляет шаг при виде воды, пытается растянуть последние секунды томительного ожидания, чтобы потом расправиться с ним — одним жадным глотком.
Они вошли в квартиру и быстро скинули обувь.
— Я пойду поставлю чайник, — сказала Вяземская.
— Да, поставь, — ответил Северцев.
Четыре кисти — две большие, с сильными длинными пальцами, и две маленькие, с ярким маникюром, унизанные колечками, — лихорадочно метались в полумраке прихожей. Анна и Александр в немыслимой спешке, словно боялись опоздать, избавляли друг друга от одежды.
— Есть зеленый с жасмином, — прошептала Вяземская.
— Очень… — Северцев повернул ее к себе спиной; застежка на лифчике почему-то стала камнем преткновения, — очень… хорошо. — Камень отброшен в сторону.
Александр подхватил Анну на руки, отнес в комнату и положил на не расстеленный диван. Стянул трусики — увлажнившийся кусочек бледно-сиреневого шелка.
Северцев покрыл поцелуями ее шею, провел языком под сводами грудей.
— Ты — моя… — прошептал он, опускаясь все ниже и ниже. — Вся. Целиком.
Вяземская чувствовала его горячие губы и быстрые движения языка — короткие и невесомые, словно трепет крыльев бабочки, бьющейся в неплотно сжатом кулаке.
Сладостная тоска покинула сердце, обрела точное телесное предназначение и окончательно спустилась в низ живота. Анна подвинулась от края к стене, развела бедра, ощущая покалывание отросшей за день мужской щетины, и поставила ступни на плечи Александру.
Он забавлялся самой сокровенной частью ее тела, как хотел. Был нежен и жесток. Стоило Анне увидеть вершину и напрячься, пытаясь завершить упоительное восхождение, как натиск слабел, коварный язык становился ленивым, и Вяземская скатывалась вниз, к подножию, опасаясь, что сил начать все заново уже не осталось. Но они откуда-то появлялись. Ласкающая дрожь натягивала мышцы в грозившую лопнуть струну… Анна, содрогаясь всем телом, ждала этого момента… И опять, лишенная поддержки, скатывалась вниз.
Она бы затруднилась сказать, сколько это продолжалось. Все существо ее захлестнул пустяковый, но в тот момент казавшийся самым главным испуг: это будет длиться вечность, и из нее нет выхода. Страх наполнил каждую клеточку; выступил на коже, сочился из пор; Анна заплакала и вдруг… перед закрытыми глазами, на обратной стороне век возник яркий оранжевый свет. Он стремительно приближался, окутывал теплым сиянием, ласкал и баюкал. Свет быстро становился жарким;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
— Да какого черта?! — не выдержал капитан. — У меня было всего два дня! Какие связи и знакомства? При чем тут хронология событий?! Нет самого главного — мотива!! Убийца — маньяк! Я даже не знаю, в какую сторону двигаться!
Надточий снова застегнул пиджак (на все пуговицы, — заметил про себя капитан, — словно китель), одернул его и сел на место.
— Я тебе подскажу, в какую сторону двигаться, — спокойно сказал полковник. — В сторону отдела кадров — если через двое суток не будет конкретных результатов.
— На сутки меньше, — невесело усмехнулся капитан. — Начальник ГУВД великодушнее.
Надточий с нарочитым интересом углубился в изучение бумаг, лежавших перед ним на столе.
— Не задерживаю, — сказал он, не поднимая головы.
Рюмин четко развернулся через левое плечо, щелкнул каблуками и вышел из кабинета.***
Оставаться в здании на Петровке не имело смысла. Во-первых, скудные сведения, собранные в тонкие папки, Рюмин помнил наизусть. А во-вторых, в любую минуту мог появиться Надточий и с ехидной улыбкой постучать по циферблату часов.
Капитан вышел из проходной и сел в машину. В кармане лежали два снимка: прижизненные фотографии убитых девушек. И чем дольше Рюмин сравнивал их, тем больше убеждался — между Оксаной Лапиной и Светланой Даниловой есть какое-то сходство.
Оно не было явным и не бросалось в глаза. Скорее, похожими были эмоции, возникающие при взгляде на их лица. То, что называется словом «типаж». Вроде как все яблоки, независимо от того, красные они или зеленые, смахивают друг на друга и ни в коем случае — на грушу.
Собственно, в этом не заключалось никакого открытия: маньяк всегда выбирает определенный тип жертвы. Давно известный факт, еще раз получивший грустное подтверждение.
Нет, Рюмина интересовало другое: сам убийца. Он был силен, ловок и богат, но не это являлось главным. Капитан вспомнил слова Этель: «Если Ингрид привела кого-то к себе в дом, то сделала это потому, что поверила».
«Поверила!» Вот что было главным. И Лапина, и Данилова были убиты у себя дома. Почему? Ведь куда легче выбрать жертву на улице и наброситься на нее в темном углу? Но маньяка такой сценарий не устраивал.
Возможно, потому, что сначала он хотел вступить в половое сношение, потом изрезать тело и только после этого — убить? Но тогда можно воспользоваться съемной квартирой, сделать все там, а затем — потихоньку вынести труп. С точки зрения логики, так правильнее. Безопаснее. Тело, лежащее на заброшенной стройке, или под железнодорожным мостом, или в лесопарковом массиве, скорее всего, никуда не приведет. Нет следов.
Но убийце нужны были следы — и сами убийства были показательными и тщательно спланированными, словно хрестоматийные случаи в учебнике по криминалистике. Какой же в этом смысл? Какой?
Рюмин тряхнул головой — он уже запутался в собственных рассуждениях. Надо начинать сначала. Но прежде всего необходимо вычленить главное. Что является главным?
«Поверила!» Вот что! И строптивая модель, и скромный бухгалтер… Они поверили! И потому, не колеблясь, привели убийцу к себе домой.
Значит, это было более или менее продолжительное знакомство. «Или я ни черта не понимаю в современных девушках», — пробормотал капитан. Такой вариант нельзя исключать. Сам он, после тяжелого и мучительного развода с женой, очень трудно сходился с представительницами прекрасного пола.
Версия трещала по швам: продолжительное знакомство предполагает наличие слухов. Однако ни подруги Ингрид, ни родственники Светланы Даниловой ничего не слышали о таинственном ухажере. Убийце удавалось оставаться в тени.
«Ну хорошо! Попробуем еще раз. Девушка считает, что этот человек — не посторонний. Уступая нажиму (или — следуя собственному желанию), она приводит маньяка к себе домой. Первая ночь. Первый секс. Раны на теле, перерезанное горло и лужи дымящейся крови. Наверное, так».
Интуиция подсказывала капитану: он на правильном пути. Надо сделать еще один шаг. Чуть-чуть отойти назад, взглянуть на все в совокупности, и разгадка придет.
Итак. Жертвы выбраны не случайно. И сами они не считают убийцу случайным человеком. Наоборот! Они ему верят. Короткое знакомство, обещающее вылиться во что-то большее. В длительный роман, например. Или даже — в брак. Пожалуй. Значит, цель знакомства определена изначально и сомнений не вызывает… Стоп! Это уже кое-что!
«Где она могла с ним познакомиться?».
«Я не знаю. Только не в нашей тусовке. Нигде…».
Слова Этель.
«У вашей дочери были знакомые? Я имею в виду мужчин».
«Какие в ее фирме мужики? Один только охранник, да и тот — старый пень, вроде меня».
Отец Светланы Даниловой.
Разные девушки, но в чем-то их судьбы очень похожи — в ближайшем окружении обеих не нашлось подходящего человека. И модель, и бухгалтер, — обе хотели вырваться из замкнутого круга и найти себе мужчину.
Где нее им знакомиться с потенциальным женихом? Нигде. Или — где угодно. В метро, в баре, на концерте, в музее, на выставке, в бассейне, на теннисном корте, на морском курорте, в магазине, в кабинете врача, — где угодно, но…
Какая-то деталь крутилась в голове. Деталь, еще раз подчеркивающая сходство между девушками.
— Кретин! — Рюмин хлопнул ладонью по баранке. — Да вот же оно! Все здесь, под рукой! Пропавшие компьютеры!
Здание управления было рядом, в десяти шагах, но возвращаться туда он не хотел. Капитан включил первую передачу, резко бросил сцепление и утопил акселератор. «Восьмерка» взвизгнула шинами и ловко вклинилась в основной поток, медленно ползущий по Петровке.
Рюмин включил дальний свет, аварийную сигнализацию и помчался по встречной. Со всех сторон слышался возмущенный рев клаксонов, но капитан не обращал на них внимания.
Сорок восемь часов — небольшой срок. Ничтожный. Нельзя расходовать время впустую.
Рюмин залезал на тротуары, ехал по газонам, совался в любые подворотни и щели, выгадывая драгоценные метры и секунды.
Через полчаса он вошел в свой «пентхаус» и, не разуваясь, бросился к компьютеру. След. Азарт. Погоня. Тугие волны адреналина. Самое ценное, что давала ему профессия. И разве можно было так глупо с ней расстаться?
30
Никогда еще дорога домой не казалась Анне такой долгой. Она видела и понимала: Северцев чувствует то же самое. Они то напряженно молчали, то начинали вдруг оживленно беседовать — ни о чем, но очень страстно. На пределе возможного. Главное заключалось не в словах, а в этих вот самых эмоциях, рвущихся наружу и не находящих правильного выхода.
Жгучее желание быть вместе — это не высказывалось и не обсуждалось. Никакая одежда и полуметровое расстояние между сиденьями не могли ослабить этот жар. Но к нему постоянно примешивалось другое. Робость. Неуверенность. Боязнь, что все получится не так, как они мечтают.
Она не могла поверить, что все это происходит наяву. Бросаться в первый нее день знакомства в постель? К незнакомому, в сущности, мужчине? Так мог поступить кто угодно, но только не благовоспитанная и рассудительная «госпожа Вяземская». Подобное поведение, считала Анна, пристало какой-нибудь простушке… Но она? Неужели она на такое способна?!
Тело само давало ответ — да, способна. Тело изнывало от сладостной тоски, которой пока никто не придумал названия, от тоски, мягко пульсировавшей где-то в сердце. А потом — внизу живота. И снова — в сердце. И снова…
Прошло еще несколько минут, и Вяземская перестала удивляться. Гораздо больше занимал вопрос: как она до сих пор ухитряется вести машину? Руки плясали на руле, и «Лансер» нервно рыскал из стороны в сторону. А она была вынуждена зачем-то щелкать «поворотниками», хотя пальцам хотелось сжимать вовсе не этот дурацкий рычажок, а совсем другое.
Она украдкой посмотрела на Александра, скользнула быстрым взглядом по его бедрам и тут же отвела глаза, притворившись, что не заметила явных признаков его возбуждения. Это их еще больше сблизило, сделало похожими на двух злоумышленников, участвующих в заговоре, и тайну (далее если она ее без труда раскусила) надо было хранить до конца.
Вяземская бросила машину перед подъездом и долго не могла попасть пальцем на кнопку брелока, чтобы поставить автомобиль на охрану.
Губы между тем, горячие, налившиеся кровью и оттого — непослушные, — произносили всякий вздор.
— Кофе я вам не предлагаю потому что у меня его нет можно конечно сходить тут недалеко магазин но до него долго идти…
Они почему-то боялись взяться за руки. Самой надежной и неразрывной связью служили взгляды, сцепившиеся и растворившиеся в блеске расширенных зрачков.
— Я и не хочу кофе потому что я его не люблю а если захочу то обязательно схожу ВЫ НЕ ВОЛНУЙТЕСЬ!
Легко сказать. Она не могла не волноваться. Но при всем при том — это волнение было самым прекрасным, что с ней происходило за последние… Два? Три? Пять? Десять лет? Да какая разница?
Первым приехал пассажирский лифт — маленькая и тесная коробка. Анна и Александр стояли, прижавшись к металлическим отшлифованным стенам, по-прежнему боясь прикоснуться друг к другу.
Каждый видел другого на фоне своего отражения в блестящем металле и каждый старался впитать это отражение в себя: так человек, умирающий от жажды, замедляет шаг при виде воды, пытается растянуть последние секунды томительного ожидания, чтобы потом расправиться с ним — одним жадным глотком.
Они вошли в квартиру и быстро скинули обувь.
— Я пойду поставлю чайник, — сказала Вяземская.
— Да, поставь, — ответил Северцев.
Четыре кисти — две большие, с сильными длинными пальцами, и две маленькие, с ярким маникюром, унизанные колечками, — лихорадочно метались в полумраке прихожей. Анна и Александр в немыслимой спешке, словно боялись опоздать, избавляли друг друга от одежды.
— Есть зеленый с жасмином, — прошептала Вяземская.
— Очень… — Северцев повернул ее к себе спиной; застежка на лифчике почему-то стала камнем преткновения, — очень… хорошо. — Камень отброшен в сторону.
Александр подхватил Анну на руки, отнес в комнату и положил на не расстеленный диван. Стянул трусики — увлажнившийся кусочек бледно-сиреневого шелка.
Северцев покрыл поцелуями ее шею, провел языком под сводами грудей.
— Ты — моя… — прошептал он, опускаясь все ниже и ниже. — Вся. Целиком.
Вяземская чувствовала его горячие губы и быстрые движения языка — короткие и невесомые, словно трепет крыльев бабочки, бьющейся в неплотно сжатом кулаке.
Сладостная тоска покинула сердце, обрела точное телесное предназначение и окончательно спустилась в низ живота. Анна подвинулась от края к стене, развела бедра, ощущая покалывание отросшей за день мужской щетины, и поставила ступни на плечи Александру.
Он забавлялся самой сокровенной частью ее тела, как хотел. Был нежен и жесток. Стоило Анне увидеть вершину и напрячься, пытаясь завершить упоительное восхождение, как натиск слабел, коварный язык становился ленивым, и Вяземская скатывалась вниз, к подножию, опасаясь, что сил начать все заново уже не осталось. Но они откуда-то появлялись. Ласкающая дрожь натягивала мышцы в грозившую лопнуть струну… Анна, содрогаясь всем телом, ждала этого момента… И опять, лишенная поддержки, скатывалась вниз.
Она бы затруднилась сказать, сколько это продолжалось. Все существо ее захлестнул пустяковый, но в тот момент казавшийся самым главным испуг: это будет длиться вечность, и из нее нет выхода. Страх наполнил каждую клеточку; выступил на коже, сочился из пор; Анна заплакала и вдруг… перед закрытыми глазами, на обратной стороне век возник яркий оранжевый свет. Он стремительно приближался, окутывал теплым сиянием, ласкал и баюкал. Свет быстро становился жарким;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44