Проснувшись, почувствовал себя бодрым и отдохнувшим, отхлебнул виски из фляжки и принялся смотреть в иллюминатор, будто надеясь с двенадцати тысяч метров увидеть Москву.
* * *
На Кутузовском ждала неудача. Алексей Иванович наведывался туда трижды, причем последний раз пришел в семь утра, когда даже самые занятые люди, если только они не работают в литейке, должны ещё сидеть дома. Но он напрасно стоял, согнувшись над ящиком домофона и прислушивался к его гробовому молчанию. Квартира Евсеева была необитаема. Веретнев набрал номер соседней квартиры и спустя минуту заспанный женский голос ответил ему. "Кто?.. Инна Андреевна? Не знаю, давно её не видела. Скорей всего в Жуковке, на даче..."
Веретнев терпеть не мог Рублевское шоссе с его свирепыми гаишниками из спецбатальона, подчиняющегося отнюдь не милицейскому начальству, трехметровыми заборами, оснащенными камерами наружного наблюдения, и бешено проносящимися лимузинами с мигалками и особыми номерами, от которых, словно брызги, разлетаются к обочинам машины рядовых граждан. Раньше тут носились черные правительственные кортежи и с ними все было понятно: кто, почему, по какому праву. И можно было быть уверенным, что тебя не собьют для забавы, да не выстрелят из окна ни с того, ни с сего. Теперь такой уверенности нет.
Держась в правом ряду на разрешенных обычным смертным пятидесяти км в час, Веретнев добрался до КПП и предъявил удостоверение подполковника ФСБ, которое при выходе на пенсию объявил утерянным, из-за чего его послужной список завершился выговором за небрежное отношение к сохранности документов.
В этом заповеднике даже такие "ксивы" не являлись козырными тузами и охранник не торопился его пропускать: долго звонил на дачу, заглядывал в какой-то журнал, морщил лоб.
- Хозяйка у себя, но не берет трубку. Наверное в саду ковыряется... Не знаю. Положено согласия спросить...
Но жена бывшего ответственного работника ЦК КПСС уже не входила в козырную колоду и, в конце концов, отставной подполковник был пропущен на территорию поселка.
На фоне многоэтажных кирпичных домов за кирпичными же заборами, дача Евсеева - двухэтажная деревянная вилла в норвежском стиле, - выглядела лишь следом былого великолепия. Углы потемнели от влаги, черепица на крыше растрескалась и приобрела печальный темно-зеленый оттенок упадка. Невысокий дощатый забор, оставшийся ещё от тех времен, когда товарищам по партии считалось зазорным скрывать что-то друг от друга, покосился и разъехался.
Веретнев сильно толкнул ветхую калитку, она туго провернулась на проржавевших петлях. Он протиснулся внутрь и из номенклатурного дачного хозяйства Управления делами Президента страны попал на убогие "шесть соток" среднестатистического российского дачника.
Под окнами кособочилась жалкая, кое-как слепленная тепличка, участок был захламлен битыми железобетонными плитами, ржавыми трубами и проволокой, в домике обслуги не осталось ни одного целого стекла. Правда, вокруг этого островка убожества расстилался роскошный нетронутый участок размером почти с гектар. Снег почти весь сошел, лишь кое-где белели ноздреватые холмики, высокие мачтовые сосны подпирали низкое небо, пронзительно пели синички.
Из-за дома вышла полная женщина в ватнике, наброшенном на спортивный костюм и резиновых сапогах.
- Вам кого?
Инне Андреевне было пятьдесят два года, она тоже, как и этот дом, имела когда-то великолепный фасад, который сейчас стал рыхл и жалок.
- Вы по объявлению? - переспросила она. - Только имейте в виду: мне нужны рекомендации. Я не стану продавать дачу первому встречному!
Уверенный голос и надменный тон явно остались от прежней жизни и резко контрастировали с её сегодняшним обликом.
- Я ничего не покупаю, - сказал Веретнев и достал удостоверение. - Мы когда-то работали с Леонидом Васильевичем...
Он видел, как тревожно блеснули глаза Евсеевой, и маленький рот, затерявшийся где-то между глубокими носогубными складками, задрожал. Но удостоверение она изучила внимательно, после чего кивнула и заметно успокоилась. Всю жизнь она с доверием относилась к таким документам, а об ослаблении контроля за кадрами и неумеренном развитии полиграфической техники ей ничего не было известно.
- Разве вы работали в международном секторе?
В голосе все же прозвучало сомнение. Видно на взгляд номенклатурной жены, Веретнев не производил впечатления человека из аппарата ЦК, пусть даже "бывшего".
- Нет, - ответил он. - Леонид Васильевич курировал нашу группу в КГБ.
- Тогда вы должны знать Анатолия, он был у нас "прикрепленным".
- Конечно. Кудлов.
Он попал в точку. В начинающих выцветать глазах растворились последние остатки настороженности.
- Я провел за границей много лет, - счел нужным объяснить Веретнев. Приехал, пытаюсь отыскать знакомых. Кругом новые люди, много молодых, те кто постарше теперь никому не нужен. А Леонид Васильевич всегда мне помогал.
Он снова попал в точку. Женщина тяжело вздохнула.
- Да, теперь мы не нужны. Никто не помогает, не заботится. Машину отобрали, продукты не привозят... Мне уже два раза предлагали переехать на другую дачу. К простым... Мне - жене заведующего сектором!
Она долго жаловалась на неустроенность, несправедливость жизни и неблагодарность окружающих людей, но затрагивать тему, интересующую Веретнева, явно не собиралась.
- Я думал, он поможет мне и в этот раз, - почтительно вставил подполковник.
Номенклатурная жена снова насторожилась.
- Разве за границей вы разве ничего не слышали про мужа? В посольствах мгновенно становятся известны все новости...
Веретнев вздохнул.
- Дело в том, что я восемь лет сидел в борсханской тюрьме. Увы, там нет никаких новостей.
- Какой ужас! - Инна Андреевна всплеснула руками. - Раньше такого не допускали: обязательно освобождали, или меняли на кого-то...
Подполковник скорбно кивнул.
- А Леонид Васильевич вам уже не сможет помочь, - продолжала Инна Андреевна. - Он погиб.
- Как? Когда? - вполне натурально изумился Слон.
- В девяносто первом, двадцатого августа, когда вся эта каша заварилось... Когда все разрушилось!
- Ай-яй-яй... Неужели он покончил с собой?
Инна Андреевна всхлипнула.
- Наверное так бы и случилось, он бы не смог жить без партии... Но вышло по-другому. Анатолий позвонил в начале сентября и сказал, что...
Щеки женщины заколыхались, голос прервался.
- ...Что Леня разбился. На самолете. Спецрейс в Осло, где-то над морем...
Подполковник покачал головой.
- А Кудлов уцелел?
- В тот раз он не сопровождал Леню. И больше никогда не звонил. Раньше с днем рождения всегда поздравлял, дарил цветы, а теперь...
- Примите мои самые искренние соболезнования, - Веретнев поклонился. Леонид Васильевич был замечательным человеком. Я всегда буду его помнить... Желаю вам счастья.
Он направился обратно к калитке, но на полпути остановился, будто вспомнив о чем-то, обернулся. Женщина стояла на крыльце, отряхивая веником грязные резиновые сапоги.
- А где похоронен Леонид Васильевич? - спросил подполковник. - Я хочу отнести ему цветы...
Она медленно распрямила спину, посмотрела на него с мрачным недоумением.
- Вы думаете, кто-то искал его? Поднимал из моря, хоронил? Никому ничего не надо... Он так и лежит в море, а мне даже пенсию за него не платят!
На обратном пути Веретнев заехал к Спецу. Дверь долго никто не открывал, но Слон хорошо знал привычки приятеля и нажимал кнопку звонка до тех пор, пока не щелкнул замок.
- Что за манера?! - взбешенно рявкнул отставной майор. Он был возбужден, всклокочен и тяжело дышал, волосы слиплись от пота, на коже вокруг безумных глаз - красный овальный след от маски.
- Тебе трудно позвонить? Сколько раз просил! Ты вырываешь меня из одной жизни в другую, это очень вредно! Сбиваются биоритмы и вообще... Я иногда не могу понять где я: в реальности или "там"...
- Что даст звонок? Все равно тебе выныривать обратно, - оправдываясь, сказал Веретнев. Он определил, что пульс у товарища молотит под сто двадцать.
- Ничего подобного: у меня новая программа и звонок приходит "туда". Я могу быть в Амстердаме, в Гвинее, где угодно - звонит сотовый телефон, я разговариваю и спокойно возвращаюсь... Без напряга и ломки!
- Ну извини! А где ты сегодня был?
Володя потер лицо, растирая след от маски.
- В Борсхане, в восемьдесят третьем.
- Опять?!
- Да. Но там действительно ничего нельзя было сделать! Ничего! Даже если бы я запрыгнул в окно, даже если бы сразу начал стрелять, все равно не успевал. Все равно!
- Ну сколько можно? - увещевающе произнес Веретнев. - Об этом уже сто раз говорено, да ты и сам сто раз проверял! Твоей вины нет! Что может командир группы? Он же не господь Бог! Значит, им так на роду написано...
- Ладно! Я пойду умоюсь...
Спец всегда уходил от подобных разговоров.
Алексей Иванович прошел в комнату. Она напоминала какой-то тренажерный зал: посередине, в высокой сварной раме висели на пружинных растяжках широкий прочный пояс, кольца для рук и для ног, обычная маска для подводного плавания, только вместо стекла - рылообразная панель с радиотехническими разъемами, от которых шли толстые и тонкие шнуры к стоящему на маленьком столике у окна мощному компьютеру. Он создавал смоделированную Спецом виртуальную реальность, в которую тот погружался каждый день, чтобы в конкретных боевых ситуациях попытаться исправить старые ошибки или не совершить новые, решить непосильную разведзадачу или исполнить особо сложный теракт, - в общем, сделать то, что ему приходилось делать всю жизнь и чему он много лет учил других.
Веретнев как-то наблюдал, как это выглядит со стороны. Его друг, распластавшийся в подвесной сбруе с маской на лице, напоминал подводного пловца в схватке с акулой: дергались руки и ноги, судорожно изгибалось туловище, из-под резины доносилось сдавленное рычание... Зрелище было малоприятным и Алексей Иванович не хотел бы увидеть его ещё раз.
В комнату вошел Спец - с мокрыми волосами и заметно успокоившийся. Очередная порция нервозности и возбужденности была смыта холодной водой и ушла в канализацию, догонять предыдущие. Правда, напряжение сердца и изношенность нервов не смоешь, рано или поздно он не вернется из "того" мира - так и останется висеть на своем тренажере... Но убеждать его бесполезно. Особенно в лобовую.
- Тебе не надоело? Сходил бы погулял, пива выпил. Со мной походил, вместе Евсеева искать веселее...
Спец отмахнулся. Он дал согласие участвовать в предстоящей акции, но особого значения ей не придавал.
- Если достану деньги, сделаю скафандр, - сказал он. - С маской толку мало: только зрительный ряд, ни запахов, ни ощущений ...
- Кстати, о деньгах, - сказал Слон. - Жена нашего друга утверждает, что он погиб во время авиакатастрофы, двадцатого августа 1991-го года. Где-то над морем, по пути в Осло. Это можно проверить?
- Конечно, - кивнул Спец, усаживаясь за компьютер. - В Сети есть сайт международного Авиакомитета, там собраны все катастрофы. Или почти все. Если это не планер, конечно, и не дельтаплан... В Осло, говоришь, летел? на экране перед ним уже мелькали цветные диалоговые "окна", какие-то картинки. - Значит, Балтийское море... Сейчас глянем.
Веретнев пошел на кухню, залез в холодильник. В дверце на полочке стояла бутылка "Столичной". Последние три дня приходилось много ездить, подполковник почти забыл вкус водки. И сейчас ему пришлось довольствоваться куском хлеба с маслом и кофе.
Дожевывая бутерброд, он вернулся в комнату.
- Ничего нет, - без особых эмоций сообщил Спец. - Двадцатого августа 1991-го года был очень благополучный день: всего одно летное происшествие, без жертв. Аэропорт города Феникс, штат Аризона - у транспортника при посадке не выпустилось шасси, сел он только с третьего захода.
- Может, ещё где-то поискать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64