.. Да, медальоны из оленины. На десерт земляничный торт и тоже кофе.
- Что желаете пить?
Зеленоватый свет лампы делал лицо Маши загадочным и незнакомым, многозначительно блестели глаза. Таинственная красавица. Именно такой она и снилась Максу в Тиходонске, где он шесть лет влачил жалкое существование забитого работяги Сергея Лапина и спал на худом матрасе в убогой квартирке на Богатяновке. А под досками пола ночи напролет скреблись мыши.
- Бутылку белого мозельского, - сказал Макс. Это тоже пришло из тех, давних снов, где были чужеземные города и такие вот рестораны. Из его прошлой жизни.
- Может быть шампанского? - вслух размышляла Маша. - "Дом Периньон" или "Вдова Клико"?
Макс пожал плечами. Он знал, что бутылка французского шампанского вытягивает на несколько сот долларов. А у него в кармане было всего-навсего восемьсот, причем не на сегодняшний вечер, а на всю оставшуюся жизнь.
- Ладно, сегодня будем пить мозельское, - решила девушка.
Официант почтительно кивнул. Он ничего не записывал и очевидно полностью полагался на свою память.
- Выберете сами?
Виктор показал глазами на аквариум. Омары как будто застыли в ужасе, ожидая - кому будет вынесен смертный приговор.
- Нет, - Макс покачал головой. - Увольте.
- Я выберу, - сказала Маша. - Обязательно.
Через минуту самый крупный экземпляр был извлечен из аквариума и отправился на кухню в мельхиоровом ведерке.
- Тебе здесь нравится? - спросила Маша.
- Да, - сказал Макс. - Я не знал, что у нас появились такие рестораны. Все очень солидно.
- У них всегда порядок. Видел, на входе охранник с пистолетом?
- Это газовый. А ты часто здесь бываешь?
- Газовый? - удивилась Маша. - Как ты определил?
- На рукоятке нет кольца для страховочного ремня. И самого ремня нет. И запасной обоймы.
- Ты здорово разбираешься, - с явным удивлением отметила Маша.
На ней облегающее вечернее платье: синие молнии на черном. При каждом движении молнии вспыхивают в темной ночи, серебряные нити дождя оживают, бушует веселая июльская гроза. Макс хорошо знал тело, которое спрятано под этой тканью, линию бедер и форму пупка, и припухшие соски... Но она умело ушла от ответа на прямой и очень простой вопрос.
Виктор принес закуски. Фоа гра оказалась слабо прожаренной гусиной печенью, политой малиновым сиропом. А перед Максом поставил большую пустую тарелку с горсткой шинкованной капусты посередине и полужидким коричневым ободком вдоль края.
- Осторожно, тарелка горячая, - предупредил он.
Макс недоуменно попробовал капусту. Капуста как капуста... Коричневый ободок оказался острой приправой. Но к чему? Он ковырнул вилкой дно и тут оказалось, что тарелка не пустая: её заполняли тончайшие до прозрачности ломтики сырых королевских креветок. И острая приправа к ним очень подходила.
- Давай выпьем за встречу, - Маша подняла свой бокал и Макс сделал тоже самое. Я рад что ты вернулся.
- Я тоже.
В зале становилось шумно и душно. На эстраде вульгарный толстяк в широких шортах нес какую-то пошлятину, подъемом голоса то и дело выделяя ключевое слово: нимфомания! Гремела музыка, зал затягивали волны сигаретного дыма. За свободными столиками появились по две-три девушки, неторопливо потягивающие минеральную воду. Маша накрыла его руку прохладной ладонью.
- Чем ты думаешь заниматься?
- Не знаю.
Маша вежливо улыбнулась.
- Ты стал ещё скрытней, чем раньше...
Если сказать ей, что это чистая правда, что у него нет работы, нет выгодной на сегодня профессии и обязательного умения зарабатывать деньги, она конечно не поверит. Ведь она ещё помнит его загранкомандировки из которых привозились роскошные подарки и запретная в те времена валюта.
- А чем занимаешься ты? Как я понял, уже не летаешь?
Девушка покачала головой.
- Прошли большие сокращения. Треть стюардесс уволили, даже многих пилотов. Вначале устроилась в кооператив - нетрадиционные методы лечения, потом... В общем, как-то перекручивалась. Что с тобой?
- Не знаю. Что-то голова заболела...
- Дать таблетку?
- Обойдусь. Давай лучше ещё выпьем. Сосуды расширятся и все пройдет.
* * *
В плазме, среди сверкающих лабиринтов, рождался хаос.
Алкоголь, растворенный в крови, гнал красные шары быстрее и быстрее, футболил их с удвоенной силой, заставлял мертвеющие сосуды работать, сокращаться, расширяться...
Толчок. Еще толчок. Еще.
Несколько тромбов были разрушены и красный вихрь устремился в лабиринты, где смерть уже обживала для себя местечко.
Но "чужаков" было слишком много. И становилось все больше. Вместо разрушенных появились новые тромбы - пока ещё на периферии, где система тревожного оповещения молчит, потому что ничего страшного ещё не произошло.
Но страшное не заставит себя ждать. Плазма подхватывает слепленные в кучу колонии "чужаков", несет все ближе и ближе к главному лабиринту, за которым пульсирует, живет нечто... Жизнь. Сама жизнь, воплощенная в связке сокращающихся мышц.
Толчок. Толчок.
Идет последний отсчет. Уже скоро.
* * *
Два человека пили водку в запущенной московской квартире на краю Орехово-Борисова. Почти одногодки, с массивными фигурами борцов тяжеловесов, они обладали неуловимым сходством. Не столько облика, сколько манер, движений, взглядов. Потому что были птицами из одного гнезда: оба отставные разведчики, оба подполковники, оба пенсионеры.
Хозяин - когда-то рыжий, а ныне заметно облысевший Алексей Веретнев, проходивший в оперативных документах под псевдонимом Слон, так и не довел до ума свою однокомнатку в блочной девятиэтажке. Язык не поворачивался назвать её уютным словом "квартира" - никакая это не квартира, а безликая "жилплощадь". Пятна на линолеуме, потемневшие обои, облупившаяся оконная столярка, вставшая пузырями краска на кухне, проржавевшая раковина, разномастная, будто случайная, да ещё давно отслужившая свой срок мебель...
Раньше все было ясно: служба, каждодневная круговерть, напряженный график, тут не до ремонта, - главное, чтобы пожрать было чего на скорую руку, да где выспаться... А на заднем плане маячила оправдывающая мыслишка: вот когда выйду на пенсию, уж тогда... Хрен вам! Стереотипы поведения не меняются в одночасье - прошло почти три года под монотонное пощелкиванье телевизионного пульта, да нервное позвякивание горлышка о стакан, а ничего на этих двадцати двух квадратных метрах не изменилось.
Раньше мешала служба, теперь - привычка. Просто плевать стало на все. Какая там, к лешему, плитка, какие там стеклообои и ламинированные полы, когда вся жизнь прошла среди этой разрухи и ржавчины, такой родной и понятной! Да и на пенсию в восемьсот рублей со всеми накрутками, не особенно разгуляешься...
- Не слыхал, пенсию индексировать будут? - рокочущим баритоном задал Веретнев актуальный для всех отставников вопрос и воткнул в переполненную пепельницу очередной окурок.
Владимир Савченко (псевдоним Спец), кивнул крупной головой. Он сохранил густые, коротко стриженные - чтобы нельзя ухватить, волосы, цветом напоминающие модный собачий окрас "соль с перцем".
- Обещают на шестьдесят процентов. А там кто знает... Давай!
Чокнувшись, они выпили, поставили на стол опустевшие стопарики, выдохнули горючие пары и закусили соленой килькой. Кроме неё на столе стояла вареная картошка, масло и хлеб.
Вопреки представлениям обывателей, бывшие разведчики не шиковали. У того же Володьки Спеца квартира не лучше, такая же ободранная, вся обстановка - дурацкий тренажер...
И у Макарычева Тольки, которого годом раньше на пенсию отправили. И у Семы Ларионова... Да у всех ребят, кто работал не за страх, а за совесть, кто за работой даже жениться забыл и детей родить, у всех дома считай одно и то же: разруха.
"Это, видать, у нас у всех в крови, - подумал Веретнев. - Не только у меня-Володьки-Тольки-Семки, а у всех наших русских людей, мы с этой разрухой сжились и сроднились, без неё нам хана и кранты. Так воспитали. Бедность была нормой жизни. Хотя не для всех..."
- Слыхал, Золотарев новое назначение получил.
- Да? - отозвался Савченко без особого интереса.
- Начальником управления "С".
Спец неопределенно пожал плечами. Для него это обычное кадровое перемещение, абстракция.
А Веретнев начинал службу одновременно с новым начальником нелегальной разведки. Молодые лейтенанты сидели в одном кабинете Европейского сектора, за одним столом в главковской столовке щи хлебали. У Алексея результаты даже повыше были... И вот теперь Золотарев - генерал-майор, большая шишка, а Веретнев - подполковник на пенсии, пьет "Русскую" в разбомбленной своей кухоньке с таким же неудачником. И думает: а чем же он оказался меня лучшее? И независтливый вроде, а карябает что-то в душе...
- Ты не задумывался: за что мы все воевали - ты, я, Толик и другие ребята? За что "Птицы"-Томпсоны двадцать восемь лет сидят в английской тюрьме? А сын их за что страдал? И воевал за что? За победу мировой революции? За построение коммунизма во всем мире? За укрепление мощи и могущества СССР? За что?
Алексей Иванович твердой рукой наполнил рюмки, наколол вилкой серебристую, с загнутым хвостом кильку.
- Макса особенно жалко. Пацана накачали снотворным и я его в чемодане из Лондона вывез, потом он по детдомам скитался, потом по спецкомандировкам жизнью рисковал... Его ведь не только без родителей, но даже без детских воспоминаний оставили, он же, считай, инвалид детства! У него даже имени нет!
- Почему имени нет? - Спец поднял рюмку.
- Да потому! Он в Англии родился, под фамилией Томпсон. Но ведь это псевдоним Птиц! Настоящую фамилию они ему не передали - кто её знает, их настоящую фамилию? Это секрет за семью замками! И Макс Карданов оперативный псевдоним. А настоящее имя у него какое? Неизвестно! Вот и получается, что он человек без имени! Так разве может быть? Я читал, что имя судьбу определяет... Да и детям он что передаст? Псевдоним? Нехорошо это. Не по-христиански.
- Давай за Макса и выпьем, - предложил Спец.
- Давай.
Они чокнулись.
- А за что воевали, - Спец меланхолично жевал кильку. - Тут все понятно. За Отечество, за Родину.
Веретнев тяжело вздохнул.
- За нищету и разруху, выходит. Чтобы она не у нас одних была, а чтобы у Билла-Джона-Ганса-Шарля тоже. Чтобы одна комната, двадцать два квадрата, и чтоб на лестнице мочой пахло. Чтобы на всем белом свете так...
- Ты рассуждаешь, как Гордиевский, Суворов или ещё кто-то из этих гадов, - прищурился Спец. - У нас была служба, была присяга, был приказ. А все эти рассуждения - фигня на постном масле.
- Не так, как перебежчики, Володя, совсем не так. Потому что они там, а я тут. Но только... За что? Страна, на которую работали Томпсоны, давно развалилась, высшие цели, в угоду которым приносились жертвы, оказались кучей говна. И когда Макс уйдет на пенсию, у него будет такая же холостяцкая халупа с потемневшими обоями и ржавчиной в ванне, и он тоже будет пить водку в обшарпанной семиметровой кухоньке... Не так, что ли?
- Может и так, - мрачно отозвался Спец. - Но мне этот разговор не нравится. Давай его прекратим.
- Давай, - согласился Слон.
Следующий раз они выпили не чокаясь и без тоста.
* * *
Маша, умело манипулируя специальными щипчиками, расправлялась с омаром, Макс аккуратно резал толстые кружочки тушеной оленины под необыкновенно вкусным соусом. Нежное мясо буквально таяло во рту.
На эстраде сменились декорации: теперь вокруг до блеска отполированного шеста вились, сменяя друг друга, полуголые - лишь в узеньких трусиках, девушки.
Голова у Макса почти прошла, но что-то изменилось в восприятии окружающей действительности. Маша. Он вдруг почувствовал, что ему не о чем с ней говорить. Они не виделись шесть лет, потом натрахались до одурения, выпили коньяка, теперь ужинают в ресторане и вроде все хорошо и приятно... Но говорить не о чем!
А может, это Максу только казалось - живая ткань, связующая нить и прочая ерунда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64