— Именно…
Марголис извинительно развел руками и поплелся за Вороновым. Сейчас начнется: оспинки на щеке Воронова побелели — первый признак скрытого гнева. За этим обычно следуют громы и молнии.
Марголис не ошибся.
Едва выйдя на кухню, Воронов плотно закрыл за собой дверь и набросился на своего литагента:
— Что это за гиньоль, я тебя спрашиваю?
— Почему же гиньоль? Скорее театр классицизма: единство места, времени и действия. Накал страстей, чувства в их первозданном виде, включая гипертрофированную ненависть на почве протечки потолка.
— Вот именно! — Воронов не удержался и заорал:
— Вот именно!
— Тише! — взмолился Семен. — Девушка услышит. Неудобно…
— А удобно тащить первых попавшихся девок ко мне в дом?
— Ничего страшного… Потом сделаешь дезинфекцию. Если захочешь, — не к месту сострил Марголис. — Хотел как лучше. Хотел тебя развлечь. Поговорите о творчестве, послушаешь мнение народных низов. Да, в конце концов, просто пофлиртуешь, развеешься, нельзя же быть таким мизантропом!
— Это ты ей сказал? — Воронов достал из упаковки несколько бутылок минеральной воды.
— Что именно?
— Про боржоми?
— И не думал. Определенно, это она сама. Определенно.
9 февраля — 10 февраля
Наталья
Определенно, ее разыгрывают.
Наталья присела на краешек кресла и осмотрелась. Все ее представления о писателе и обители писателя пошли прахом. Самая обыкновенная комната, никакого намека на то, что здесь создаются детективы.
И никаких эксклюзивных вещей, призванных стимулировать творчество: ни кресла-качалки, ни коллекции колокольчиков, ни кальяна, ни ятаганов на стене, ни медвежьей шкуры на полу, ни даже скудных образцов огнестрельного оружия.
Старенький «Ундервуд» на голом столе. Нетронутая пачка бумаги, Большой энциклопедический словарь и потрепанный разговорник Сольмана — вот и все соседи «Ундервуда».
Облупленный книжный шкаф, вытертый ковер (безвкусные бордовые маки на темно-зеленом фоне). Тахта, покрытая пледом; комод в одном углу и торшер, стилизованный под китайскую цаплю, — в другом. Громоздкая полинявшая ширма "Лао Цзы на буйволе покидает пределы Китая"… Колченогий журнальный столик, два кресла, две картины на стене — написанные маслом жанровые сценки. Пастораль в стиле позднего Буше и индустриальный пейзаж в стиле раннего Нисского. Заброшенный мебельный склад — и тот выглядел бы лучше.
И вообще — ничего выдающегося.
Наталья подошла к книжному шкафу и пробежалась глазами по корешкам: странный набор книг — медицинские справочники и атласы. В воздухе висит едва уловимый запах лекарств — послеоперационный бокс, да и только. Загадочные хозяева даже не думали возвращаться, и это становилось просто неприличным. Чтобы хоть как-то развлечь себя, Наталья вытащила из коробки конфету и, воровски оглядываясь на дверь, сунула ее в рот.
Ого, пьяная вишня, любимое лакомство Нинон. Вот кто искренне порадовался бы вечеру!
Кстати, о Нинон.
Она даже не позвонила ей, увлекшись выбором оперения. Стоило ли так напрягаться, чтобы сидеть сейчас в полном одиночестве и слушать недовольный гул голосов, который доносится из кухни? Интересно, о какой криминальной хронике лепетала Нинон? Кажется, это связано с фамилией Радзивилл. Сунув еще одну конфету в рот, а руку в карман юбки, она достала сотовый телефон Дарьи Литвиновой и набрала номер Нинон.
— Ну, рассказывай, — шепотом потребовала Наталья, как только Нинон сняла трубку.
— А почему ты говоришь шепотом? — сразу же насторожилась Нинон.
— Потому что… Ладно, долго объяснять. Что ты там лепетала о криминале?
— Ты видела хронику?
— Реклама чая, вот и все, что я видела. «Друзьям предлагают лучшее»…
— Очень актуальный тезис. Его убили.
— Кого?
— Ты же сама назвала мне его фамилию по телефону. Очень экзотическую… Так вот, цитирую близко к тексту: тело Германа Радзивилла, крупного питерского банкира, было найдено в багажнике собственного автомобиля, — замогильным голосом произнесла Нинон. — Труп не показали. Очевидно, пощадили нервы телезрителей… Только машину — какая-то крутая банкирская иномарка.
— Я не понимаю, — только и смогла выговорить Наталья.
— А чего тут понимать? Ты же зачитывала мне паспортные данные… Радзивилл Г.Ю., если память мне не изменяет… Правильно?
— Ну и что… Мало ли…
— Мало, — отрезала впечатлительная Нинон. — Таких фамилий мало. Такие фамилии — большая редкость. Я же предупреждала тебя: черные доберманы до добра не доводят. Ты слышишь меня?! Почему ты молчишь?
— Что я могу сказать? Может быть, это не имеет никакого отношения…
— Никакого! — Нинон фыркнула. — Кроме того, что в доме, в котором ты сейчас находишься, лежит паспорт убитого человека. И все. И больше ничего!
Наталья почувствовала, как у нее засосало под ложечкой. Нинон права, и нечего упрямиться: с самого начала вся история выглядела скверно, и нужно быть слепой, чтобы не заметить этого. Вполне объяснимое желание хотя бы несколько дней отдохнуть от коммуналки может обернуться большой бедой. Если уже не обернулось. Сначала она, как привязанная, пошла за чужой собакой по кличке Тума. Потом оказалась в чужой квартире. И не самым законным образом. Потом появились эти двое. Один — выдающий себя за писателя. И другой — выдающий себя за литагента. И она попалась на удочку, явилась сюда на ночь глядя… Единственная правда во всем этом — одна: она действительно залила квартиру снизу. И больше ничего.
Телефонный звонок заставил ее вздрогнуть.
Наталья оглянулась по сторонам в поисках телефона и только секундой позже поняла, что звонит ее собственный, сотовый телефон. Вернее, телефон Дарьи Литвиновой. Только этого не хватало! Зуммер был так настойчив, что Наталья с трудом подавила в себе желание включить кнопку приема. Она и так сделала слишком много ошибок, не нужно допускать еще одной. Кто-то хочет поговорить с Дарьей. Дарьей Литвиновой, но отнюдь не Натальей Широковой. И, может быть, сообщить ей что-то важное. Или убедиться в том, что ей ничто не угрожает.
Или убедиться в том, что она мертва.
Последняя, так неожиданно пришедшая мысль едва не сбила ее с ног. Но, с другой стороны, если человек, который назвал себя Семеном Борисовичем Марголисом, прав и она действительно находится в гостях у известного автора детективов, то ничего другого ей на ум прийти не могло. Пятнадцать книг — довольно внушительный багаж. И если все они были написаны здесь, а слово в конечном итоге материально… Наверняка отблеск придуманных преступлений лежит на всех вещах в этой комнате. Стоит взглянуть на нее по-новому. Пожалуй, рюмка коньяка — коньяк подгонит застоявшуюся кровь и разбудит воображение.
Она плеснула себе терпкой жидкости в приготовленный бокал и поднялась.
Книжный шкаф был заполнен не только справочниками по фармацевтике. «Криминалистика» и «Судебная психиатрия», «Уголовный кодекс», пятитомник Кони и странная вещица в дальнем углу шкафа: кусок прозрачного минерала, стилизованный под раскрытую книгу. Единое целое со страницами книги составляла лупа, выполненная из того же минерала. А к ее основанию крепилась крохотная гравированная табличка с вязью: «ВЛАДИМИРУ ВОРОНОВУ ЗА ЛУЧШЕЕ ПРОИЗВЕДЕНИЕ В ДЕТЕКТИВНОМ ЖАНРЕ. МОСКВА. ЯНВАРЬ 199… ГОДА». Год она так и не разглядела.
Очевидно, какая-то литературная премия. И совершенно очевидно, что она попала в гости к писателю.
Наталья еще раз пристально осмотрела комнату.
Вещи, поначалу напуганные появлением в доме посторонней женщины, успокоились и снова зажили своей жизнью. Даже те, которые она не заметила раньше. Теперь понятно, откуда Воронов черпает антураж для своих романов. Ну, конечно же!.. Из-за картины Буше были отравлены двое статистов в третьем романе. Часы с облупленным козлоногим сатиром, стоящие на комоде, показывали точное время убийства в пятом романе. В вытертый ковер (бордовые маки на темно-зеленом фоне) заворачивали жертву из шестого… О достоинствах торшера-цапли беседовали убитый и убийца на первых страницах седьмого. И наконец легендарная ширма «Лао Цзы на буйволе покидает пределы Китая». Она стояла в комнате героя предпоследнего вороновского шедевра — серийного убийцы. И вдохновляла его на кровавые подвиги.
Черт возьми, почему она не заметила всего этого раньше? А Воронов к тому же и замечательный мастер детали, она всегда это подозревала.
— Не соскучились? — голос Марголиса заставил Наталью вздрогнуть. — — Вот и ваш боржоми.
— Поздно. Вы так долго отсутствовали, что я успела приложиться к коньяку.
По лицу Воронова, вошедшего вслед за Марголисом, пробежала едва заметная гримаса отвращения: что и требовалось доказать — девица лишь прикидывалась трезвенницей, сейчас надерется коньяку и вытащит из кармана сигареты.
Сигаретный дым Воронов ненавидел.
— Вы позволите закурить? — спросила Наталья.
— Только на лестничной площадке. — Воронов был не очень-то любезен. — Пассивный курильщик всегда страдает больше, чем активный.
— Простите…
В комнате повисла неловкая тишина.
— Дарья — твоя старая поклонница, — решил исправить положение Марголис. — Не правда ли, Дарья? И зачем только она назвалась чужим именем? Теперь ее ежесекундно будут уличать во лжи, но исправить ситуацию уже невозможно.
— Да, — покраснев, сказала Наталья. — Я ваша старая поклонница, Владимир Владимирович.
— Можно просто Владимир. — Марголис сделал приглашающий жест рукой:
— Садитесь, Дашенька. Неплохой коньяк, не правда ли?
— Неплохой…
Воронов фыркнул носом и демонстративно скрылся за ширмой. И ее ночной визит сразу же стал выглядеть нелепо. Так же нелепо, как и сам Семен Борисович, вынужденный вести светскую беседу с совершенно посторонней женщиной.
— А чем вы занимаетесь, Даша? — лучшего вопроса и придумать невозможно.
— Я… Я работаю. В туристической фирме. За ширмой раздался грохот. Видимо, это сообщение так поразило Воронова, что он уронил стопку книг. Или горшок с резедой. Или пресс-папье. Скорее всего — пресс-папье.
— Ты слышишь? Даша работает в туристической фирме! — повысил голос литагент. — И наверняка может проконсультировать тебя по некоторым вопросам.
— Счастлив за нее, — Воронов даже и не думал выходить из своего укрытия.
— Пресс-папье, — тихо и совершенно машинально произнесла Наталья.
— Не понял? — Марголис вскинул брови.
— Пресс-папье. Кажется, Владимир… Владимир Владимирович уронил пресс-папье?
Марголис крякнул и залпом осушил только что налитый коньяк.
— В самом деле, Володенька! Долго ты еще будешь там торчать и ронять предметы? Между прочим, Дарья утверждает, что это пресс-папье.
— Допустим. — Воронов показался из-за ширмы и растерянно дернул себя за мочку уха. — У вас музыкальный слух, девушка. Я действительно уронил пресс-папье.
Определенно, в нем что-то было, стоило только присмотреться: нескладная фигура, нескладные конечности, даже волосы были нескладными — всклокоченными и торчащими в разные стороны. Даже оспинки на щеках не портили его, наоборот — придавали некоторую таинственность.
— Совсем как в вашем четвертом романе, — сказала Наталья.
— Не понял…
— Пресс-папье времен Третьей республики, которым был убит коллекционер Трахтенберг…
— Вы даже это помните? — Воронов посмотрел на Наталью с неподдельным интересом, а Марголис отставил свой коньяк.
Она откинулась на спинку кресла, прикрыла глаза и процитировала:
— «Малахитовое пресс-папье, светящееся изнутри ровным светом; с прожилками, похожими на вены, в которых застыла испуганная кровь… Как прихотлив и разнообразен мир орудий преступления, и как богата бывает его флора и фауна!.. И как часто благородные предметы служат самым низменным целям. В этом нет ничего сверхъестественного, вещи лишь старательно подражают людям, только и всего…»
Марголис не удержался и зааплодировал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61