Долгие гудки.
Никаких признаков жизни. Странно, если учесть, что сейчас никак не меньше полуночи. Похоже, респектабельные хозяева Тумы ведут светский образ жизни. И почерк, которым был записан адрес: самоуверенные буквы, самоуверенный нажим в конце слов. Они выдают евростандарт в квартире и мыслях, наличие престижной иномарки, дачи в окрестностях Репина и валютного счета в окрестностях маленькой европейской страны. Интересно, каким будет вознаграждение?.. Наталья еще раз набрала номер с ошейника.
Никаких подвижек.
Возвращаться в комнату, к оттаявшей доберманихе, не хотелось, и Наталья позвонила Нинон. В отличие от хозяев собаки Нинон оказалась дома.
— Ты просто дура, — Нинон не дала ей и рта раскрыть. — Владик ждал тебя целый час.
— И в результате ушел с официанткой.
— Неважно. Я снимаю с себя всякую ответственность за твою личную жизнь.
— Сделай одолжение… Я нашла собаку, Нинон.
— Лучше бы ты нашла какого-нибудь приличного мужика.
— С мужиками пока облом.
— Надеюсь, ты не притащила ее к себе домой?
— Нет, я должна была оставить ее замерзать на улице.
— И что за собака?
— Доберман.
— Безумица! Она же тебя загрызет. И всю вашу коммуналку заодно. И вообще, на твоем месте я бы от нее избавилась как можно скорее. Я понимаю, сострадание к братьям нашим меньшим и все такое прочее. Но это же не пекинес, в конце концов. И не болонка.
— Она просто потерялась. Завтра хозяева ее заберут, вот и все.
— Что, уже обнаружились?
— Пока нет. Но номер их телефона я знаю. Появятся же они рано или поздно.
— Лучше рано. А пока выведи ее на площадку. Привяжи к батарее, пусть там переночует.
— Посмотрим. — Наталья вспомнила мелкую дрожь, волнами идущую по спине собаки, ее несчастные желто-коричневые глаза и ребра, выпирающие из-под кожи. Выгнать собаку сейчас было бы предательством.
— И смотреть нечего. Она черная или коричневая?
— Она грязная. И несчастная.
— Черный доберман — не к добру, — подумав, заявила Нинон.
Рассердившись на Нинон, вещающую тоном египетской жрицы, Наталья повесила трубку. Добермани-ха действительно была черной.
…В три часа ночи собака начала выть и метаться по комнате. Она подбегала к двери, требовательно царапала ее когтями и снова возвращалась к дивану, на котором тщетно пыталась забыться и заснуть несчастная хозяйка. Проклиная все на свете, Наталья сунула ноги в сапоги и набросила пальто прямо на ночную рубашку: судя по всему, Тума была большой любительницей ночных прогулок.
Что ж, придется подчиниться.
Но стоило им обеим выйти из комнаты, как они тотчас же наткнулись на старуху.
Ядвига Брониславовна сидела у телефона и проницательно щурила глаза.
— Собака, значит, — промурлыкала баба Ядя.
— Собака. Доберман, — запираться было бессмысленно.
Тума зарычала.
— Бешеная. В любой момент может укусить.
«Ты сама кого угодно на части разорвешь», — злорадно подумала Наталья, но сочла за лучшее не развивать эту скользкую тему.
— Она не бешеная. Просто друзья попросили… Всего лишь на пару дней, — вдохновенно соврала она.
— Учти. Завтра я тебя с ней на порог не пущу.
— Завтра вечером ее не будет, — тут же дала задний ход Наталья. Господи, сколько же можно пресмыкаться перед люмпен-пролетариатом?..
Подождав, пока старуха скроется в своей комнате, Наталья и Тума выскочили за дверь.
Все очень просто.
Я выпускаю собаку на улицу и захлопываю дверь подъезда. Только и всего. И никаких проблем, никаких грязных луж под батареей и измордованных остатков сухарей. Никаких склок с Ядвигой, тишь, гладь и божья благодать. В моем нынешнем положении только собаки не хватало.
Но даже эта спасительная мысль не успокоила Наталью.
Имя.
Все дело в имени. Вернее, в кличке, выведенной на ошейнике. Кличка переводила абстрактную собаку в разряд конкретной. А предать конкретную собаку Туму — невозможно. Наталья вздохнула и открыла тугую дверь подъезда. Но Тума, проявлявшая до этого все признаки нетерпения, даже не подумала сдвинуться с места. Она повернула голову к Наталье и заскулила: одна я и шага на улицу не сделаю, так и знай. Стоит мне выйти, как ты тотчас же захлопнешь дверь.
Все-то ты понимаешь, псина.
— Ты что, решила, что я тебя выгоняю? — преувег личенно громко спросила Наталья доберманиху. — И в мыслях не было. Но если ты мне не доверяешь, можем выйти вместе…
…Они вернулись в квартиру спустя полчаса. И Наталья тотчас же принялась накручивать телефонный диск: к половине четвертого утра должны закончиться все рауты в посольствах и все фишки в казино. Кислотные вечеринки в расчет не берутся, вряд ли холеные (под стать ошейнику!) хозяева Тумы их посещают.
Но телефон молчал.
Он молчал и в четыре, и в без пятнадцати пять, и в шесть, когда в комнате Ядвиги заорала радиоточка. Выслушав сквозь дверь малоутешительные последние известия, Наталья пришла к единственно верному решению: сегодня после работы она вместе с Тумой отправится по адресу, указанному на ошейнике. Оставлять чужую собаку в коммуналке — безумие чистой воды. А в доме № 62/3 по Большому проспекту наверняка есть консьержка, какая-нибудь милейшая старушка, тайная поклонница фильма «Благословите детей и зверей». Она-то и присмотрит за собакой, и передаст ее с рук на руки хозяевам. О вознаграждении, конечно, придется забыть, но относительный покой в стае коммунальных пираний — дороже…
На этом и остановимся.
7 февраля
Воронов
Кризис начался два месяца назад.
Он, как змея, вполз в размеренную жизнь Воронова, играючи развалил крепко сбитый сюжет очередной книги и задушил в своих объятиях уже написанные главы. Начало кризиса совпало с вирусным гриппом и потому не особенно обеспокоило Воронова: он привык болеть. Вороновские болезни делились на сезонные и демисезонные и варьировались в зависимости от времени года. Летом его мучили приступы сенной лихорадки, куриная слепота и трофические язвы; зимой приходил черед острых респираторных заболеваний, ячменей и экссудативных плевритов. Три раза Воронов болел крупозным воспалением легких с подозрением на туберкулез; дважды лежал с гастроэнтероколитом в окружном госпитале моряков-подводников — протекция его литературного агента, вопиющего здоровяка Семена Марголиса. А на такие мелочи, как гипертоническая болезнь и аллергия на кошек, собак и мед «Разнотравье», он научился и вовсе не обращать внимания.
Большую часть гонораров Воронов тратил на новейшие медицинские препараты и фармакотерапевтические справочники. И на свое последнее увлечение — атласы редких и экзотических болезней. Эта нервная, беспокоящая, как стригущий лишай, страсть к атласам началась еще в прошлом году, за неделю до его первой зарубежной поездки — в Египет. Энергичному Марго-лису удалось выйти на египетских издателей, и Воронов был приглашен в Каир для заключения договора. Билеты на самолет были куплены, гостиница заказана, проживание оплачено… И надо же было такому случиться, что именно в этот радужный момент всеобщего мира и согласия Воронову попалась на глаза подметная статейка из «Аргументов и фактов» — «ОТДОХНУЛ? ТЕПЕРЬ ВСЮ ЖИЗНЬ ЛЕЧИСЬ!». Статейка произвела на Воронова неизгладимое впечатление. Всю ночь. ему мерещились скопища малярийных комаров в носоглотке и личинки мухи цеце в области среднего уха. Ощущения были такими непередаваемо яркими, что Воронов едва дождался утра.
Утром он позвонил Марголису.
— Я никуда не еду, Семен, — сообщил Воронов своему агенту.
— В смысле? — Спросонья Марголис соображал туго.
— Если я отправлюсь в Египет, то живым оттуда не вернусь. — Воронов, художественно подвывая, зачитал Марголису статью.
Когда он закончил чтение, на другом конце провода воцарилась гробовая тишина.
— Ну? — Воронов даже подул в трубку, чтобы убедиться, что их не разъединили. Их не разъединили.
— Даже не знаю, что мне делать: смеяться или плакать, — выдохнул Марголис и разразился потоком самого отборного площадного мата. — Ты понял меня, идиот?!
— Можешь говорить что угодно, — тихо заметил Воронов. — Я и с места не двинусь.
Через полчаса Марголис ломился в двери вороновской квартиры, бессильно угрожая ОМОНом, СОБРом и психиатрической лечебницей. К вечеру, измотанный неприступностью Воронова, он изменил тактику. Никаких матов, никаких угроз, доброта и кротость агнца на заклании. Голос агнца был таким смиренным, а интонации — такими умиротворяющими, что Воронов дрогнул. И открыл двери.
Агнец Марголис пришел не один. Он привел с собой трех цветущего вида козочек. Козочки были отрекомендованы Воронову давними приятельницами литагента — Викой, Никой и Гелей. При этом по странному стечению обстоятельств Ника и Вика оказались владелицами турфирм, а Геля — врачом-эпидемиологом Весь вечер дамы (под ирландский ликер «Старый Дублин» и «Дом Периньон» урожая 1956 года) втолковывали упрямцу о полной безопасности Египта, демонстрировали щиколотки, украшенные хольхаль, и сувенирные свитки папирусов с изображением бога Ра. Ближе к полуночи в ход пошел танец живота. Но Воронов, весь вечер лакавший боржоми, на танец живота не клюнул. Не клюнул он и на лекцию эпидемиолога Гели о полной стерильности долины Нила и окрестностей.
— Вы, конечно, можете мне не поверить, Владимир Владимирович, но самое страшное, что может ждать вас в Египте, — это кухня. Если вы, конечно, предпочитаете бессолевую диету и неострую пищу. И все. Никаких вредных насекомых, разве что нищие в историческом центре, да и то они в это время года предпочитают отсыпаться…
— Ну да. И вся вода там — святая, — иронически хмыкнул Воронов. — А как насчет геморрагической лихорадки Эбола?
Удивительное дело, но «дипломированный эпидемиолог» к такому простейшему вопросу оказалась не готова. А вполне невинное определение «геморрагическая» заставило ее покраснеть. Воронов отнес это на счет ирландского ликера «Старый Дублин» и вызвал Семена на кухню: переговорить.
— Кого ты мне привел?
— Какого черта, Володенька! Это мои старые подруги, еще институтские…
— Ты же никогда не учился в институте. — В жизни Воронова было слишком мало людей, чтобы не помнить их биографии.
— Умолчал. Скрыл. Выгнали с третьего курса за аморалку, — Марголис даже не подумал капитулировать. — Собирай чемодан и не дури. Девочки — специалистки, им вполне можно доверять…
— В каком стриптиз-клубе ты нашел этих специалисток?
Последняя, неосмотрительно брошенная реплика заставила Марголиса взорваться.
— Помолчал бы ты, последний девственник заповедника «Горный Алтай»! Как ты вообще можешь рассуждать о стриптиз-клубах? У тебя даже трехрублевой вокзальной шлюхи не ночевало!..
Это была чистая правда.
В декабре Воронову стукнуло тридцать шесть, но его знание прекрасного пола ограничивалось бунинскими «Темными аллеями» и книжицей Карен Хорни «Женская психология». Впрочем, дальше первой главы — «О происхождении комплекса кастрации у женщин» — Воронов не пошел. Названия всех последующих глав пугали его так же, как и сами женщины. Это был застарелый мальчишеский страх — страх щуплого прыщавого подростка перед существами высшего порядка. Все свое детство — в перерывах между болезнями и клиниками — Воронов провел за благополучным и вполне добропорядочным собиранием марок. Он никогда не подглядывал за девочками в школьной раздевалке, никогда не занимался онанизмом, а первая поллюция спровоцировала у него экзему на нервной почве. Чтобы избежать гормональных трудностей и излишних эмоциональных переживаний, Воронов переключился на научно-популярную литературу, где не было места любовным страстям и войне полов. Впрочем, его роман с естествознанием продолжался недолго: до того знаменательного дня, когда Воронов прочел фундаментальный труд о каракуртах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
Никаких признаков жизни. Странно, если учесть, что сейчас никак не меньше полуночи. Похоже, респектабельные хозяева Тумы ведут светский образ жизни. И почерк, которым был записан адрес: самоуверенные буквы, самоуверенный нажим в конце слов. Они выдают евростандарт в квартире и мыслях, наличие престижной иномарки, дачи в окрестностях Репина и валютного счета в окрестностях маленькой европейской страны. Интересно, каким будет вознаграждение?.. Наталья еще раз набрала номер с ошейника.
Никаких подвижек.
Возвращаться в комнату, к оттаявшей доберманихе, не хотелось, и Наталья позвонила Нинон. В отличие от хозяев собаки Нинон оказалась дома.
— Ты просто дура, — Нинон не дала ей и рта раскрыть. — Владик ждал тебя целый час.
— И в результате ушел с официанткой.
— Неважно. Я снимаю с себя всякую ответственность за твою личную жизнь.
— Сделай одолжение… Я нашла собаку, Нинон.
— Лучше бы ты нашла какого-нибудь приличного мужика.
— С мужиками пока облом.
— Надеюсь, ты не притащила ее к себе домой?
— Нет, я должна была оставить ее замерзать на улице.
— И что за собака?
— Доберман.
— Безумица! Она же тебя загрызет. И всю вашу коммуналку заодно. И вообще, на твоем месте я бы от нее избавилась как можно скорее. Я понимаю, сострадание к братьям нашим меньшим и все такое прочее. Но это же не пекинес, в конце концов. И не болонка.
— Она просто потерялась. Завтра хозяева ее заберут, вот и все.
— Что, уже обнаружились?
— Пока нет. Но номер их телефона я знаю. Появятся же они рано или поздно.
— Лучше рано. А пока выведи ее на площадку. Привяжи к батарее, пусть там переночует.
— Посмотрим. — Наталья вспомнила мелкую дрожь, волнами идущую по спине собаки, ее несчастные желто-коричневые глаза и ребра, выпирающие из-под кожи. Выгнать собаку сейчас было бы предательством.
— И смотреть нечего. Она черная или коричневая?
— Она грязная. И несчастная.
— Черный доберман — не к добру, — подумав, заявила Нинон.
Рассердившись на Нинон, вещающую тоном египетской жрицы, Наталья повесила трубку. Добермани-ха действительно была черной.
…В три часа ночи собака начала выть и метаться по комнате. Она подбегала к двери, требовательно царапала ее когтями и снова возвращалась к дивану, на котором тщетно пыталась забыться и заснуть несчастная хозяйка. Проклиная все на свете, Наталья сунула ноги в сапоги и набросила пальто прямо на ночную рубашку: судя по всему, Тума была большой любительницей ночных прогулок.
Что ж, придется подчиниться.
Но стоило им обеим выйти из комнаты, как они тотчас же наткнулись на старуху.
Ядвига Брониславовна сидела у телефона и проницательно щурила глаза.
— Собака, значит, — промурлыкала баба Ядя.
— Собака. Доберман, — запираться было бессмысленно.
Тума зарычала.
— Бешеная. В любой момент может укусить.
«Ты сама кого угодно на части разорвешь», — злорадно подумала Наталья, но сочла за лучшее не развивать эту скользкую тему.
— Она не бешеная. Просто друзья попросили… Всего лишь на пару дней, — вдохновенно соврала она.
— Учти. Завтра я тебя с ней на порог не пущу.
— Завтра вечером ее не будет, — тут же дала задний ход Наталья. Господи, сколько же можно пресмыкаться перед люмпен-пролетариатом?..
Подождав, пока старуха скроется в своей комнате, Наталья и Тума выскочили за дверь.
Все очень просто.
Я выпускаю собаку на улицу и захлопываю дверь подъезда. Только и всего. И никаких проблем, никаких грязных луж под батареей и измордованных остатков сухарей. Никаких склок с Ядвигой, тишь, гладь и божья благодать. В моем нынешнем положении только собаки не хватало.
Но даже эта спасительная мысль не успокоила Наталью.
Имя.
Все дело в имени. Вернее, в кличке, выведенной на ошейнике. Кличка переводила абстрактную собаку в разряд конкретной. А предать конкретную собаку Туму — невозможно. Наталья вздохнула и открыла тугую дверь подъезда. Но Тума, проявлявшая до этого все признаки нетерпения, даже не подумала сдвинуться с места. Она повернула голову к Наталье и заскулила: одна я и шага на улицу не сделаю, так и знай. Стоит мне выйти, как ты тотчас же захлопнешь дверь.
Все-то ты понимаешь, псина.
— Ты что, решила, что я тебя выгоняю? — преувег личенно громко спросила Наталья доберманиху. — И в мыслях не было. Но если ты мне не доверяешь, можем выйти вместе…
…Они вернулись в квартиру спустя полчаса. И Наталья тотчас же принялась накручивать телефонный диск: к половине четвертого утра должны закончиться все рауты в посольствах и все фишки в казино. Кислотные вечеринки в расчет не берутся, вряд ли холеные (под стать ошейнику!) хозяева Тумы их посещают.
Но телефон молчал.
Он молчал и в четыре, и в без пятнадцати пять, и в шесть, когда в комнате Ядвиги заорала радиоточка. Выслушав сквозь дверь малоутешительные последние известия, Наталья пришла к единственно верному решению: сегодня после работы она вместе с Тумой отправится по адресу, указанному на ошейнике. Оставлять чужую собаку в коммуналке — безумие чистой воды. А в доме № 62/3 по Большому проспекту наверняка есть консьержка, какая-нибудь милейшая старушка, тайная поклонница фильма «Благословите детей и зверей». Она-то и присмотрит за собакой, и передаст ее с рук на руки хозяевам. О вознаграждении, конечно, придется забыть, но относительный покой в стае коммунальных пираний — дороже…
На этом и остановимся.
7 февраля
Воронов
Кризис начался два месяца назад.
Он, как змея, вполз в размеренную жизнь Воронова, играючи развалил крепко сбитый сюжет очередной книги и задушил в своих объятиях уже написанные главы. Начало кризиса совпало с вирусным гриппом и потому не особенно обеспокоило Воронова: он привык болеть. Вороновские болезни делились на сезонные и демисезонные и варьировались в зависимости от времени года. Летом его мучили приступы сенной лихорадки, куриная слепота и трофические язвы; зимой приходил черед острых респираторных заболеваний, ячменей и экссудативных плевритов. Три раза Воронов болел крупозным воспалением легких с подозрением на туберкулез; дважды лежал с гастроэнтероколитом в окружном госпитале моряков-подводников — протекция его литературного агента, вопиющего здоровяка Семена Марголиса. А на такие мелочи, как гипертоническая болезнь и аллергия на кошек, собак и мед «Разнотравье», он научился и вовсе не обращать внимания.
Большую часть гонораров Воронов тратил на новейшие медицинские препараты и фармакотерапевтические справочники. И на свое последнее увлечение — атласы редких и экзотических болезней. Эта нервная, беспокоящая, как стригущий лишай, страсть к атласам началась еще в прошлом году, за неделю до его первой зарубежной поездки — в Египет. Энергичному Марго-лису удалось выйти на египетских издателей, и Воронов был приглашен в Каир для заключения договора. Билеты на самолет были куплены, гостиница заказана, проживание оплачено… И надо же было такому случиться, что именно в этот радужный момент всеобщего мира и согласия Воронову попалась на глаза подметная статейка из «Аргументов и фактов» — «ОТДОХНУЛ? ТЕПЕРЬ ВСЮ ЖИЗНЬ ЛЕЧИСЬ!». Статейка произвела на Воронова неизгладимое впечатление. Всю ночь. ему мерещились скопища малярийных комаров в носоглотке и личинки мухи цеце в области среднего уха. Ощущения были такими непередаваемо яркими, что Воронов едва дождался утра.
Утром он позвонил Марголису.
— Я никуда не еду, Семен, — сообщил Воронов своему агенту.
— В смысле? — Спросонья Марголис соображал туго.
— Если я отправлюсь в Египет, то живым оттуда не вернусь. — Воронов, художественно подвывая, зачитал Марголису статью.
Когда он закончил чтение, на другом конце провода воцарилась гробовая тишина.
— Ну? — Воронов даже подул в трубку, чтобы убедиться, что их не разъединили. Их не разъединили.
— Даже не знаю, что мне делать: смеяться или плакать, — выдохнул Марголис и разразился потоком самого отборного площадного мата. — Ты понял меня, идиот?!
— Можешь говорить что угодно, — тихо заметил Воронов. — Я и с места не двинусь.
Через полчаса Марголис ломился в двери вороновской квартиры, бессильно угрожая ОМОНом, СОБРом и психиатрической лечебницей. К вечеру, измотанный неприступностью Воронова, он изменил тактику. Никаких матов, никаких угроз, доброта и кротость агнца на заклании. Голос агнца был таким смиренным, а интонации — такими умиротворяющими, что Воронов дрогнул. И открыл двери.
Агнец Марголис пришел не один. Он привел с собой трех цветущего вида козочек. Козочки были отрекомендованы Воронову давними приятельницами литагента — Викой, Никой и Гелей. При этом по странному стечению обстоятельств Ника и Вика оказались владелицами турфирм, а Геля — врачом-эпидемиологом Весь вечер дамы (под ирландский ликер «Старый Дублин» и «Дом Периньон» урожая 1956 года) втолковывали упрямцу о полной безопасности Египта, демонстрировали щиколотки, украшенные хольхаль, и сувенирные свитки папирусов с изображением бога Ра. Ближе к полуночи в ход пошел танец живота. Но Воронов, весь вечер лакавший боржоми, на танец живота не клюнул. Не клюнул он и на лекцию эпидемиолога Гели о полной стерильности долины Нила и окрестностей.
— Вы, конечно, можете мне не поверить, Владимир Владимирович, но самое страшное, что может ждать вас в Египте, — это кухня. Если вы, конечно, предпочитаете бессолевую диету и неострую пищу. И все. Никаких вредных насекомых, разве что нищие в историческом центре, да и то они в это время года предпочитают отсыпаться…
— Ну да. И вся вода там — святая, — иронически хмыкнул Воронов. — А как насчет геморрагической лихорадки Эбола?
Удивительное дело, но «дипломированный эпидемиолог» к такому простейшему вопросу оказалась не готова. А вполне невинное определение «геморрагическая» заставило ее покраснеть. Воронов отнес это на счет ирландского ликера «Старый Дублин» и вызвал Семена на кухню: переговорить.
— Кого ты мне привел?
— Какого черта, Володенька! Это мои старые подруги, еще институтские…
— Ты же никогда не учился в институте. — В жизни Воронова было слишком мало людей, чтобы не помнить их биографии.
— Умолчал. Скрыл. Выгнали с третьего курса за аморалку, — Марголис даже не подумал капитулировать. — Собирай чемодан и не дури. Девочки — специалистки, им вполне можно доверять…
— В каком стриптиз-клубе ты нашел этих специалисток?
Последняя, неосмотрительно брошенная реплика заставила Марголиса взорваться.
— Помолчал бы ты, последний девственник заповедника «Горный Алтай»! Как ты вообще можешь рассуждать о стриптиз-клубах? У тебя даже трехрублевой вокзальной шлюхи не ночевало!..
Это была чистая правда.
В декабре Воронову стукнуло тридцать шесть, но его знание прекрасного пола ограничивалось бунинскими «Темными аллеями» и книжицей Карен Хорни «Женская психология». Впрочем, дальше первой главы — «О происхождении комплекса кастрации у женщин» — Воронов не пошел. Названия всех последующих глав пугали его так же, как и сами женщины. Это был застарелый мальчишеский страх — страх щуплого прыщавого подростка перед существами высшего порядка. Все свое детство — в перерывах между болезнями и клиниками — Воронов провел за благополучным и вполне добропорядочным собиранием марок. Он никогда не подглядывал за девочками в школьной раздевалке, никогда не занимался онанизмом, а первая поллюция спровоцировала у него экзему на нервной почве. Чтобы избежать гормональных трудностей и излишних эмоциональных переживаний, Воронов переключился на научно-популярную литературу, где не было места любовным страстям и войне полов. Впрочем, его роман с естествознанием продолжался недолго: до того знаменательного дня, когда Воронов прочел фундаментальный труд о каракуртах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61