— Хорошо. У меня появились некоторые соображения по поводу всего происшедшего. А поскольку я не могу доверять никому, кроме вас…
Похвала была явно незаслуженной, и я заерзала в кресле.
— Почему? Почему вы не можете доверять никому, кроме меня?
— Ну, насчет трех ведьм, которые готовы живьем друг друга сожрать, все понятно?
— Более-менее…
— Теперь ваша подруга — Дарья… Откуда она узнала о двери? Ее никогда не найдешь, если специально не будешь искать. И потом, если я правильно понял, она тоже не жаловала покойную.
— Это не аргумент, — вступилась я за Дашку. — Если бы мы все травили своих врагов при первой же удобной возможности, то ровно через двенадцать часов человечество исчезло бы как вид!
Чиж на секунду задумался.
— Все равно. Уж очень быстро она состряпала версию… Да и старые хрычовки правы: она все время шастала в оранжерею! Теперь немец.
— Этот-то здесь при чем?
— Он глаз с нее не спускал. И вообще, они похожи на сообщников. Разве вы не обратили внимание?..
Я поморщилась, как от зубной боли: Чиж с простодушной интуицией ребенка нащупал мою больную мозоль и теперь от души выплясывал на ней полупьяную матросскую джигу.
— ..к тому же он чего-то страшно боится.
— Он иностранец. А все иностранцы обязательно чего-то страшно боятся. Это их естественное состояние в России.
— Все равно. — Чиж упрямо нагнул голову. — Все равно…
Но я-то видела, что ему совсем не все равно! Зависть, обыкновенная зависть к более удачливому и, несомненно, более красивому самцу. Петя Чиж ничего не мог противопоставить атлетической, бугрящейся мускулами фигуре немца. У самого — почти бесплотного — Чижа бугрился только лоб. Да и то только в минуты сильного душевного волнения. Как сейчас, например.
— Ну, хорошо. А Ботболт? — вполне резонно заметила я. — Вы вроде уже зачислили его в союзники…
Чиж остановился, как будто его ударили в грудь, и приложил палец к губам.
— Хитрая бестия. Косит под простачка, благо обедненная азиатская мимика это позволяет… К тому же где-то шлялся, пока все приходили в себя. А история с телефоном?.. Сдается мне, что он совсем не пешка…
— Конечно. Он конь. Вернее, бык Буха-Нойон Бабай, — не ко времени вспомнила я затейливую шахматную мифологию.
— Не надо иронизировать. Он за всем следит и обо всем имеет собственное мнение. Мне кажется, он умудряется быть в нескольких местах сразу…
— Скажите еще, что у него шесть рук!
— Такой возможности я тоже не исключаю. — Чиж завертел головой по сторонам. — Спорим, если я подойду сейчас к ближайшей пальме и отогну ветку — он обязательно там окажется?
— А разве он не вышел вместе со всеми?
— Спорим?!
— Спорим, — нехотя согласилась я. — На что?
— Не знаю… На желание.
— Идет.
Чиж метнулся к ближайшей пальме и приподнял нижний лист.
О боже! Я едва не выпала из кресла от удивления: из-за листа показалась непроницаемая физиономия Ботболта.
— Подслушиваете? — напустился на него прозорливый оператор.
— Нет. Я просто вернулся, чтобы напомнить: никто не имеет права сидеть в кресле тайше Дымбрыла.
— Это все?
— Все.
Неужели мы, два худо-бедно европейских человека, позволим торжествовать и править бал азиату, вся обязанность которого заключается в том, чтобы разливать шампанское по бокалам и следить за тем, чтобы уровень этого шампанского в каждом бокале был одинаков?!
— А у меня — не все! — Чиж решил поддержать реноме чахлой Европы. — Проследите за тем, чтобы никто из гостей не выходил на кухню. И сами воздержитесь от этого.
— Хорошо. А вы не садитесь в кресло хозяина. Чувствуя себя отверженной наложницей из гарема, недостойной даже омывать ноги хозяина, я сползла с кресла. Ботболт удовлетворенно улыбнулся и направился к выходу из оранжереи.
— Как он сумел так незаметно подойти? — шепотом спросила я у Чижа, когда он ушел. — Ведь дорожка все время оставалась в поле моего зрения…
— Не забывайте, это его дом.
Странное исчезновение и такое же странное возвращение под ручку с так и не опробованным железным купоросом; перерезанный телефонный кабель, мифические Доржо и Дугаржап в мифическом гараже… А узкие губы, а узкие глаза, а порочное отсутствие растительности на лице!.. А бицепсы, удавами копошащиеся под смокингом! А тело медузы, готовое в мгновенье ока трансформироваться в сгусток мускулов!.. Как можно было поверить в то, что Ботболт не в состоянии найти управу на собак?
Наглая ложь.
Так нагло врать может только ниндзя, появляющийся из темноты.
Так нагло врать может только борец сумо, покидающий дохэ <Дохэ — ринг в борьбе сумо.>.
А Ботболт, судя по всему, и есть нечто среднее между ниндзя и сумоистом со стажем…
— ..и не забывайте, что вы должны мне желание! Эй, что с вами? — Чиж потряс меня за плечо, и я с трудом очнулась от своих мыслей.
— Вы правы, не следует ему доверять…
— Вот видите! Вы тоже думаете, что в этой бурятской туше есть двойное дно?
— Думаю, здесь в каждом есть двойное дно. Это была чистая правда. По этому — двойному — дну брели теперь все невольные пленники дома. И оно достаточно хорошо просматривалось. Дохлые морские ежи, обрывки водорослей, разбитые раковины, скелетики кораллов — во всем этом была разлита ненависть. Все ненавидели всех, вот в чем дело!
Софья, Tea и Минна ненавидели друг друга: писательский цех был выстроен по образу и подобию террариума. И теперь “недостаток в планировке” (как сказал бы Ботболт) вылез боком Аглае Канунниковой, лучшей из них.
Дашка ненавидела Аглаю.
Райнер-Вернер ненавидел меня: ведь это я сломала ему стопроцентное эротиссимо с Дашкой.
Режиссер Фара ненавидел себя: съемка передачи “Играем в детектив” накрылась медным тазом, как только Аглая сделала глоток из бокала.
Я ненавидела Аглаин мобильник: из-за дурацкого pin-кода.
Ботболт ненавидел всех — с появлением в доме чужаков все пошло наперекосяк. А это не может понравиться хозяину, когда он вернется. И — если он вернется!
И все вместе ненавидели собак, собачьих царьков Доржо и Дугаржапа, молчащий телефон и саму Аглаю, наглая смерть которой поломала такой симпатичный телевизионный уик-энд за городом. И превратила самую обыкновенную литературную вечеринку в подобие сюрреалистического кошмара… По ее вине все эти люди вынуждены коротать время в обществе друг друга.
И мертвого тела под простыней…
— Здесь в каждом есть двойное дно, — повторила я.
— Кроме вас. — Чиж решился на грубую лесть. Уж очень ему хотелось заполучить бесплатного и совершенно ручного доктора Ватсона, наконец-то я это поняла!
— Вы полагаете?
— Я просто уверен в этом. Если кто и не причастен к этому убийству, так это вы.
— Ну, спасибо.
— Благодарить меня не за что. Это — чистая логика. Во-первых, вы ее личный секретарь, стало быть, она платит вам деньги. Хорошие деньги?
— Неплохие.
— Вот видите. А устроиться на хорошие деньги в наше время очень трудно. А теперь, когда она умерла, вы этой работы лишились, так?
Все верно. Чиж! Но то, что я лишилась работы, волновало меня меньше всего. В конце концов, еще полгода назад я строчила на “Минерве” и в ус не дула. И вряд ли за прошедшие полгода я разучилась кроить и обметывать петли. Дело было в другом. Дело было в Аглае. Я лишилась ее, но так до сих пор и не осознала масштабы этой потери. И вряд ли осознаю в ближайшее время. О, если бы я была чуть более настойчивой! Если бы я была чуть более бдительной, лозунг “Берегись цветов, сука!” никогда не воплотился бы в жизнь!..
— Да… Этой работы у меня теперь нет.
— Вот видите! Вам было совсем невыгодно убивать Канунникову, которая, образно говоря, кормила вас с руки. Теперь второе: вы не курите.
Слава богу, хоть кто-то это заметил!
— Вы не курите и потому ни разу не выходили из столовой. И вы все время были рядом с Канунниковой.
— И это вас не смущает?
— Нисколько. Потому что руки у вас были заняты собакой. Вы ведь почти не спускали ее с рук. Следовательно, были ограничены в маневре и уж никак не могли отравить свою хозяйку… Я прав?
Потрясающая наблюдательность!
— Потрясающая наблюдательность, — сказала я. — Всех остальных вы прощупали так же? Чиж смутился.
— Ну, речь сейчас не о них, а о вас. Конечно, мне бы очень хотелось ошибиться и утешить вас тем, что ваша работодательница умерла своей смертью. Пусть нелепой, но своей…
Цветы! Когда они успели прорасти в благодатной тьме организма? Распуститься в желудке и набраться сил в печени?.. Я почти физически ощущала, как внутренние стенки моего тела покрывает цветочный ковер. Если я ни с кем не поделюсь этой тайной, она убьет меня! Задушит пьянящим ароматом.
— Нет, Петя. Она не умерла своей смертью. Ее убили. Я знаю это точно.
— Да?
— Видите ли… Ей угрожали. Довольно долгое время. Сначала пришла записка.
— Какая записка?
— По почте. Конверт без обратного адреса. В конверте был листок с одной фразой: “Бойся цветов!” — распространяться о “суке” перед посторонним мне не хотелось. — Потом было несколько букетов — тоже без обратного адреса.
— А Аглая?
— Аглая отнеслась к этому достаточно легкомысленно. Она посоветовала мне выкинуть дурные мысли из головы и не заморачиваться пустяками. В конце концов, на орбите каждой звезды обязательно найдется пара-тройка сумасшедших поклонников…
— Н-да. — Чиж сокрушенно покачал головой.
— Но это еще не все. Сегодня, когда я зашла к ней… Перед ужином… Кто-то подбросил ей в спальню цветок.
— Какой цветок?
— Тот самый, который теперь приколот к ее платью. Аглая решила, что это подарок хозяина. Милая деталь, способная порадовать гостя.
— Да уж, милая!.. Почему же вы раньше не сказали обо всем?
Действительно, почему? Или это был подсознательный страх за свою собственную жизнь? Любое упоминание о цветочной записке стало бы сигналом для убийцы: берегись, в живых остался человек, который знает чуть больше, чем все остальные! И кто даст мне гарантию, что яда у убийцы больше не осталось?..
— Почему не сказала? Потому что никому не пришло в голову спросить… Так какие соображения у вас имеются?
— Если это и убийство, то очень странное, — издалека начал Чиж.
Не более странное, чем записка трехмесячной давности.
— И чем же оно так вас удивило?
— Не знаю, как вам объяснить. — Чиж запустил пальцы в волосы. — Оно… Оно очень сложное! Оно какое-то.., придуманное! Яд, надо же! Нужно быть математиком со степенью, чтобы просчитать его и уберечься от случайностей. И еще. Чтобы совершить его, нужно быть по крайней мере перворазрядником по прыжкам в длину!
— Вы полагаете?
— Конечно! Давайте попытаемся восстановить всю картину. Или, во всяком случае, ту ее часть, которая касается шампанского и кухонной двери.
— Давайте.
— Яд подсыпали в бутылку, вы согласны?
— Если это сделал не Ботболт, то да.
— Когда можно было подсыпать яд в бутылку, чтобы не отравить никого, кроме Канунниковой? Когда она разбила бокал, верно?
— Да.
— Итак, Аглая Канунникова разбивает бокал… Вы были рядом с ней, постарайтесь вспомнить, что произошло потом.
Я прикрыла глаза, стараясь восстановить в своем собственном, не очень-то податливом воображении события у шахматной доски.
— Значит, так. Аглая проиграла немцу в шахматы, но со своим поражением не согласилась.
— Она хорошо играет в шахматы?
— Она никогда не упоминала об этом. Возможно, она когда-то и играла — с папой или с соседским мальчиком… Но никакой системы в ее игре нет. У немца, кстати, тоже. Это даже не любительский уровень.
— Вы разбираетесь в шахматах?
— Скажем, я имею об этом представление. — О своем разряде я предусмотрительно умолчала. — Мы отвлеклись. Аглая проиграла, вспылила, и примерно в это же самое время в зале появился Ботболт с шампанским.
— В это самое время или чуть раньше?
— Господи, я не помню точно… Но, в конце концов, вы же снимали все это камерой!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55