— А ты бы жалела?
— Ни секундочки, — с легким сердцем сказала я.
— Я тебе не верю. — Безапелляционности Чижа можно было только позавидовать. — Тебе совсем не понравилось?
— То, что ты остался жив?
— То, как я тебя поцеловал.
Поцелуй, поцелуй… Интересно, как целуется Райнер-Вернер? Его губы совсем непохожи на худосочный рот Чижа, его губы — мягкие и слегка припухлые, как пятки у младенцев… Интересно, какие они на вкус?..
— Прекрати! — зло бросил Чиж, и я даже вздрогнула от неожиданности.
— Что прекратить?
— Прекрати думать об этом лосе! Я же вижу! Стоишь рядом со мной и нагло сравниваешь… Мол, Петя Чиж — это так, детский лепет на лужайке! Мол, Петин поцелуй — это укус комара, не больше. Прихлопнул и забыл. А гансик — гансик совсем другое дело! И губы у него другие. Мягкие и слегка припухлые, как…
— Как пятки у младенцев, — раскололась я.
— Держи карман шире! Как переваренные пельмени! Кое-какой товарный вид имеется, но жрать-то невозможно!
— Кстати, насчет “жрать”. — Я почувствовала легкий укол совести и решила успокоить Чижа. — Если твое предложение остается в силе, мы можем пообедать. В каком-нибудь ресторанчике. Когда все закончится.
Чиж, получивший утешительный приз, сделал круг почета по кухне.
— Мне кажется, это никогда не кончится! — с горечью произнес он. — А ты что скажешь?
Я развела руками: что тут скажешь, в самом деле!
— Ты подозреваешь кого-то конкретно? Ты думаешь, это Минна?
Мой невинный вопрос вызвал у Чижа странную реакцию. Он снова принялся наматывать круги по кухне.
— Ох уж эта Минна! Она прямо как бельмо в глазу, честное слово! Куда ни кинь, везде она! Под благовидным предлогом она не пошла на прогулку, а осталась в доме. Более того, когда ты случайно… Так сказать.., внепланово.., заглянула на кухню, она была там и производила манипуляции с… С чем она производила манипуляции?
— Не знаю. — Я вдруг почувствовала угрызения совести от того, что днем оказалась не на высоте, не набросилась на Минну с нунчаками и ордером на арест и не потребовала от нее немедленной дачи показаний.
— И дверцы шкафа… Они были открыты. Почему они были открыты, ведь Ботболт утверждает, что спиртное обычно запирается?
— Они были открыты, потому что их открыли. Может быть, это сделали Доржо с Дугаржапом. Раз уж они такие порочные и лакают что ни попадя, то подобрать ключи к буфету для них не было проблемой…
— Ты хочешь сказать, что Минна просто воспользовалась этим?
— И не только она, — неуверенно протянула я. — Я тоже.
— Я не верю в случайности. Вернее, в цепь случайностей. Цепь случайностей — это уже закономерность. Это хорошо продуманный план. И это смущает меня больше всего.
— Что именно?
— Для того чтобы провернуть это дельце и выйти сухим из воды, преступник должен был отлично знать дом. И не просто изучить его за пару часов. Он должен был приехать с заранее заготовленным планом! Иначе ему бы просто не удалось провернуть его. Иначе он просто не открыл бы дверь на кухню. Самое важное в этом деле — открытая дверь. И ваза на полке. Они дали убийце выигрыш во времени и обеспечили ему стопроцентное алиби. Или почти стопроцентное.
— Стопроцентных алиби не бывает. — Полгода работы со звездой детектива не прошли для меня бесследно. — Во всяком случае, так утверждает Аглая… Утверждала. Она говорила, что у каждого человека есть маленькая грязная тайна.
Чиж самым непостижимым для меня образом залился румянцем.
— У каждого человека есть маленькая грязная тайна, — повторила я. — И для того, чтобы скрыть эту маленькую грязную тайну, человек способен признаться в самом настоящем преступлении. Даже если он его не совершал. Или пойти на настоящее преступление… В настоящем преступлении есть что-то от высокой трагедии. В нем можно раскаиваться, в нем можно не раскаиваться, но оно не является постыдным.
— В отличие от маленькой грязной тайны?
— Ну да…
— Какой бред! — со смаком сплюнул Чиж. — Где ты набралась этой псевдофилософской мути?
— Почему же мути? — обиделась я. — Разве ты не читал “Стыдливые сны”? Между прочим, они признаны лучшим детективом прошлого года…
— Кем признаны? — Щеки Чижа продолжали полыхать. — Экзальтированными журналисточками из “желтой прессы”? Критикессами в буклях, которые за штуку баксов объявят какую-нибудь госпожу Тютькину или Пупкину новым Львом Толстым? Или — страшно даже подумать — новой Агатой Кристи!
— Почему же за штуку баксов? — оскорбилась я подобным расценкам.
— Правильно, не обязательно за штуку. Можно и за пятьсот. И за триста.
— Можно и бесплатно. Если критикесса так думает.
— Критикесса никогда ни о чем не думает. Думать ей нечем. У нее акульи хрящи вместо мозгов. Голая мускулатура. Критикесса либо дует в задницу, либо размазывает по асфальту. Третьего не дано.
Такая яростная, такая жаркая осведомленность о жизнедеятельности книжных червей показалась мне удивительной. Я, конечно, многое могла бы порассказать Чижу о беллетристах и их церберах в лице главных редакторов издательств. Но — воздержалась.
— В конце концов, существуют рейтинги…
— Рейтинги покупаются, — безапелляционно заявил Чиж.
— Невозможно купить попсовый рейтинг! Это же не большая литература, в конце концов!
— Еще как возможно. Политику определяют не читатели, а издатели. Если издатель решил: вот звезда — значит, звезда будет. Куда ж ей деваться! При хорошей раскрутке даже “Колобок” можно выдать за триллер всех времен и народов.
— Если читатель не захочет читать…
— Да ладно тебе! Вот зритель, на него и ср… — Чиж осекся. — В смысле наваливайте большую кучу…
— Хочешь сказать, что Аглая — дутая величина?
— Не хочу.
— Вот видишь!
— О мертвых либо хорошо, либо… Сама знаешь. Господи, о чем мы говорим? В доме с тремя трупами — о чем мы говорим!..
— Господи, о чем мы говорим, — опомнился Чиж. — В доме с тремя трупами… И вообще… Пора навестить цвет нашего детектива, ты как думаешь?
Я кивнула головой. Пора, пора навестить цвет нашего детектива, тем более что Чиж — на глазах изумленной публики — обещал разродиться своей версией преступления.
Рука об руку мы выдвинулись в коридор, но пройти его до конца так и не успели. Торжествующий вопль, похожий на трубный брачный глас архара, едва не сбил нас с ног — Убийца! Вот она, убийца!..
Глава 2
Через четыре с половиной часа после убийства
…В зале не было никого, кроме напрочь замороженного “Льдинкой” Фары. Пока мы с Чижом препарировали критикесс на кухне, все общество переместилось в оранжерею. Видимо, для этого существовал повод. И весьма серьезный.
В партитуре звуков центральную партию вела Минна.
Я определила это сразу же. За прошедшие несколько часов я не только научилась распознавать голоса писательниц, но и определила странную закономерность: они как угодно могли костерить друг друга, они как угодно могли друг друга ненавидеть, но голоса их пребывали в нерушимой гармонии. Жгучее, исполненное черного солнца контральто Tea, сопрано Софьи и неожиданный дискант Минны. Если бы они захотели, они смогли бы выступать очаровательным женским трио. Даже с академическим репертуаром. А исполненная ими украинская колядка “Щедрик-Ведрик” имела бы шумный успех.
— Прямо дети, ей-богу! Ни на секунду нельзя оставить! — проворчал Чиж, прислушиваясь к суматошным выкрикам из оранжереи.
— Возможно, они нашли что-то, что не удалось обнаружить тебе, — подколола я оператора. — Они ведь все-таки профессионалки.
— Профессионалов в женской беллетристике не бывает, — отбрил меня Чиж. — Там все либо поэтессы, либо закостеневшие преподаватели индустриального техникума, либо торговые агенты по совместительству.
— Ты женоненавистник?
— Я — ненавистник женолитературы… Ты, я надеюсь, не собираешься заниматься чем-нибудь подобным?
— Нет, конечно, — горячо заверила я Чижа.
— Слава всевышнему! Ладно, пойдем посмотрим, из-за чего сыр-бор разгорелся.
…Мы появились в оранжерее, когда скандал был в самом разгаре. Прямо на полу, недалеко от кадки с так приглянувшейся Минне Pachira Aquatica, валялся небольшой пластмассовый горшок с высыпавшейся из него землей. А в самой земле что-то поблескивало — радостным изумрудным блеском. Рядом с горшком прыгала Минна, а Дашка, Райнер-Вернер, Ботболт и Софья окружали ее плотным кольцом.
Tea стояла чуть поодаль.
— Что происходит? — осведомился Чиж у Минны.
— А-а! Вот и вы, Пинкертон! — Минна обрадовалась Чижу так, как будто получила из его рук внеплановую Нобелевскую премию по литературе. — Взяли на себя обязанности следователя и прохлаждаетесь! Амуры крутите!
— А в чем, собственно…
— Горите вы синим пламенем, мы тут и без вас разобрались!
— Да что случилось-то?!
— Я вывела убийцу на чистую воду! — заверещала Минна и протянула длань в сторону Теодоры-Эйприл-Вивиан-Октавии Мкамбе. — Вот она, убийца! Думала, что все будет шито-крыто! Думала, что ей удастся уйти от ответственности. Но нет! Сколько веревочке ни виться — кончику быть!
Дашка, Райнер-Вернер и Софья сдвинули брови к переносице, Tea, наоборот, приподняла их, и только Ботболт остался невозмутимым.
— По порядку, если можно! — попросил Чиж.
— Пожалуйста. Я, как вам известно, большой любитель цветов. Меня восхищает эта оранжерея. Удивительное собрание, достойное вполне респектабельного Ботанического сада! И ваш хозяин, Ботболт, обещал мне привой Pachira Aquatica. Вы, Алиса, были этому свидетельницей, не правда ли?
— Да. Была, — подтвердила я, удивляясь не столько памяти Минны, сколько ее циклопическому периферийному зрению. В то время, как Минна окучивала достопочтенного Дымбрыла Цыренжаповича на предмет Pachira Aqnatica, я, как мне помнится, хоронилась за толстомясым кактусом и пребывала в уверенности, что Минна меня не видит. Судя по всему, я ошибалась.
— Вот видите! — несказанно обрадовалась Минна. — Алиса это подтверждает! Я переговорила с хозяином, и он разрешил мне взять привой. Конечно, события не были к нам благосклонны, но жизнь есть жизнь… Она торжествует, несмотря ни на что. Дорогую Аглаю к жизни не вернешь…
— ..а цветочек умыкнуть хочется, — вставила Tea. Минна не обратила на ее выпад никакого внимания.
— Я решила пересадить малютку, чтобы забрать ее с собой. А заодно и детку амариллиса, очень редкий тропический вид. Заметьте, не южноафриканский, каких полно, а именно тропический…
— Самое время для пересаживания. — Tea никак не могла успокоиться. — Вы бы тогда и труп зарыли, раз уж в земле копаетесь!
— Не смейте так со мной разговаривать, убийца! — взвилась Минна.
— Дамы, дамы, успокойтесь! — Чиж решил призвать распетушившихся конкуренток к порядку. — Это неинтеллигентно!
— Неинтеллигентно называть человека убийцей, пока существует презумпция невиновности, — холодно бросила Tea.
— Продолжайте, Минна! Мы внимательно вас слушаем.
— Так вот… Пользуясь тем, что в доме наступило некоторое затишье, а милиция, судя по всему, прибудет еще не скоро, я решила заняться растениями. Взяла горшочек и лопаточку…
— Где вы взяли горшочек и лопаточку? — уточнил Чиж.
— Там, в дальнем углу, возле так называемой двери… Вы сами можете убедиться, там сложен садовый инвентарь… Так вот, я взяла горшочек и лопаточку, и когда стала набирать землю из родной кадки Pachira Aquatica, чтобы пересадить в нее отросточек, то… Вот что я оттуда выкопала! — Минна трагически сморщила лицо и указала пальцем на рассыпанную землю.
— И что это?
— Перстень! Перстень! Точная копия перстня, который находится сейчас на окровавленных пальцах убийцы!
Tea издала смешок, но в атмосфере общей хмурой сосредоточенности он прозвучал на редкость неубедительно.
— Ну и что?
— А вы взгляните на него внимательнее, молодые люди! — Софья, до этого скромно молчавшая, решила вставить в строку и свое лыко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55