Черный – его натуральный цвет, а Рики всегда хотелось быть блондином. Это была его идея фикс. Черные корни его раздражали. Просто сума сводили. Так что свою долю за квартиру он зажимал. Сука.
– Где вы познакомились с Азизом Мустаки?
– Вы ведь знаете – где. Раз уж трясете передо мной штанами Рики-морячка…
– В Булонском лесу, не так ли?
– Да. Тринадцатого ноября, четыре года назад. Азиз меня снял. Он часто там бывал… До того, как мы познакомились.
– А говорите, что мсье Мустаки не платил вам за любовь.
– Он заплатил один-единственный раз. Самый первый. И не так, чтобы очень щедро.
– По таксе?
– Если вам наплел об этом Рики, то вы должны знать, что эти деньги я отдал ему.
– Я знаю. Зачем вы отдали деньги Рики?
– Мне трудно объяснить. Просто… Мы встретились не в то время, не в том месте. Если бы все оказалось по-другому… Мне было стыдно. Я не хотел этих денег. Мне было стыдно.
– Перед кем?
– Перед Азизом. За то, чем я занимался… Но тогда он представился как Жильбер. В нашу первую встречу, я имею ввиду.
– А вы?
– Рет. Я просил называть меня Ретом. Меня все звали Ретом.
– Рет Батлер. «Унесенные ветром», так?
– Он и об этом вам настучал, Рики… Мне всегда нравились «Унесенные ветром», всегда, сколько я себя помню. Мне всегда нравился Кларк Гейбл. Теперь он на небесах. И Азиз на небесах…
– Ретом вас звали и в Кельне. Вы ведь там начали заниматься проституцией, правда? Сколько вам было? Семнадцать?
– Шестнадцать без двух месяцев.
– Тяжелое детство?
– У меня было счастливое детство. Относительно.
– Правда?
– Однажды я убил кошку. А потом зажарил ее у портовых складов. Снял шкуру, это оказалось легче, чем я думал, – и зажарил. У меня было счастливое детство. И мне всегда нравились мужчины. Моего первого мужчину звали Душан. Он-то и был похож на Рета Батлера, только усов не носил. Я очень его любил.
– Почему вы перебрались в Париж?
– Я искал Душана.
– Он был парижанин?
– Вряд ли. Французом он не был точно, скорее – славянином. Но тогда мне казалось, что если мы и встретимся еще когда-нибудь, то это обязательно будет Париж. Все всегда встречаются в Париже, разве вы не знаете?..
– Вы встретились?
– Нет. В этом дерьмовом городе встретить Душана невозможно, в нем натыкаешься только на Рики-морячков…
– Вы сказали Пинеро, что у вас был странный секс с одним арабом. Вы имели в виду первую встречу с мсье Мустаки. Что означает словосочетание «странный секс»?
– А разве Рики вам не пояснил?
– Что оно означает?
– Странный секс – это просто разговор. Мы не трахались в первую нашу встречу. Мы просто разговаривали. Сидели в его машине и разговаривали.
– И все?
– И все. Странно, правда?
– И о чем же вы разговаривали?
– Обо всем. Я рассказал ему о Душане. И о кошке.
– А он?
– А он – о том, что родился шестипалым. Потом он показал мне шрам на предплечье. Забавный шрам в виде мальтийского креста. Сказал, что у него на теле есть еще один шрам. Ион тоже похож…
– На что?
– Этого я вам не скажу.
– Зато я скажу. Еще один шрам под левой грудью. Очень напоминающий диагональный крест, так называемый крест святого Андрея. Около двенадцати сантиметров длиной.
– Откуда вы знаете?
– Я хорошо знаком с материалами дела, Ули.
– Можете звать меня Ретом.
– Когда вы увиделись во второй раз?
– Следующим вечером. Он снова приехал. Мы с Рики отирались совсем в другом месте, но он меня нашел.
– Он ждал сорок минут, пока вы обслужите очередного клиента.
– Это Рики-морячок напел вам в уши? Не сорок – двадцать пять. Или что-то около того.
– Что было дальше?
– Мы поехали ко мне. В тот самый отстойник, где мне в ухо залез таракан.
– Зачем?
– Чтобы забрать мои вещи. Азиз… Тогда еще Жильбер… Азиз сказал, что панель – не для меня. Что он хочет забрать меня к себе.
– Вы согласились?
– Любой бы согласился. И потом, Азиз ведь тоже был похож на Рета Батлера.
– Сильно разжиревшего Рета Батлера.
– Лучше бы вам не распространяться на эту тему, инспектор. Я любил Азиза.
– О'кей. Значит, вы забрали вещи…
– Нет. Ничего из моих вещей мы не взяли.
– Почему?
– Азиз сказал, что перестанет себя уважать, если позволит мне хотя бы еще раз натянуть на себя это дерьмо. Он так и сказал – «дерьмо». И вид у него при этом был, как будто он мокрицу раздавил. Я ведь тогда не знал, что Азиз – модельер. Владелец модного дома. Этим он потом меня по башке шарахнул.
– Сколько вы прожили у него?
– Долго. До того момента, когда он купил мне квартиру.
– На улице Лафитт?
– Да.
– Вы работали на Мустаки?
– Да. Я был ведущей моделью, представлял все коллекции «Сават и Мустаки». Нормандский тип. Юный Зигфрид, так называл меня Азиз.
– Почему вы перестали жить вместе?
– Мы не перестали жить вместе. Просто Азиз считал, что у меня должен быть свой угол.
– Ну да. Студия в два этажа. И никаких тараканов.
– Ну да. Никаких тараканов и никаких Рики-морячков.
– Значит, Энрике Пинеро больше в вашей жизни не всплывал?
– Сука…
– Это вы о ком?
– О дешевке Рики. Да, я бывал у этого подонка…
– Как часто?
– Нечасто.
– Два раза в месяц, если верить Пинеро.
Верить Рики-морячку? Вы смеетесь инспектор. Кто же в здравом уме и трезвой памяти поверит Рики? Кто будет иметь с ним дело? У него и целого презерватива отродясь не водилось, все с дырками.
– Зато у вас с презервативами все было в порядке.
– На что вы намекаете?
– Два раза в месяц вы составляли компанию Рики-морячку. Чтобы он не особенно скучал в Булонском лесу.
– Сука…
– Вы так и не оставили занятия проституцией, Ули.
– Зовите меня Рет.
– Кроме вас у Азиза Мустаки были любовники?
– Я не намерен это обсуждать.
– И тем не менее…
– Я любил Азиза. Ион всегда возвращался ко мне.
– А вы таскались в Булонский лес. Он бросал вас с периодичностью два раза в месяц?
– Он всегда возвращался ко мне.
– Вы знаете, какие слухи ходили об Азизе Мустаки?
– Это всего лишь слухи…
– Вы были единственным, кого он… э-э… подобрал на панели?
– Я не намерен это обсуждать.
– Энрике Пинеро время от времени посещал ваши показы…
– Я его не приглашал. Видел его несколько раз, мельком. Но я его не приглашал,.
– Может быть, Азиз Мустаки… приглашал?
– Пригласить куда-нибудь Рики-морячка – все равно что таракана в ухо сунуть. Азизу нравились только натуральные блондины. Ему нравилось все натуральное. Рики – фальшивка, и всегда был фальшивкой.
– А вы?
– Я любил Азиза. По-настоящему любил.
– Что же вы делали в Булонском лесу? По крайней мере два раза в месяц…
– Вы этого не поймете, инспектор.
– Расскажите мне о декабре.
– О том самом декабре?
– Да.
. – Я не убивал Азиза. Меня допрашивали ваши люди. Я уж не упомню, сколько их было. Меня допрашивали – и ничего не вышло. Только зубы обломали. Я не убийца.
– Я изучил материалы дела…
– Яне убийца. Мне и кошки хватило.
– За две недели до убийства вы жаловались Пинеро, что мсье Мустаки нашел себе очередного мальчика. «Еще одну раздолбанную дырень – кишки наружу», как вы выразились.
– Я страдал.
– Говорили, что убьете его. Выпустите из него всю требуху.
– Я страдал.
– Вы говорили, что убьете его.
– Я говорил об этом три года. Ну и что с того? Я не убийца. К тому же Азиз всегда возвращался ко мне.
– А в день убийства вы появились у Пинеро с расквашенной физиономией.
– Азиз здесь ни при чем.
– А кто – при чем?
– Может быть, это и касалось Азиза. Но сам Азиз был ни при чем.
– Кто такой Красавчик Пирс?
– Не самое главное действующее лицо. К тому же фильм в американском прокате провалился. Они не смогли оценить его по достоинству, идиоты.
– «Неприкаянные», так?
– Вы и это знаете, инспектор. Держу пари, вы не видели этого фильма.
– Последняя роль Кларка Гейбла. Последняя роль Мэрилин Монро. А Пирса играл Монтгомери Клифт.
– Клифт умер через пять лет после Гейбла. Но так же, как он. Сердце отказало. Это только Рики-морячок никогда никому не отказывает, а сердце может отказать в любой момент.
– Кого вы называли Красавчиком Пирсом… Рет?
– Того, кто попортил мне вывеску.
– Ги Кутарба?
– Вы и без меня в курсе дела…
– Он так похож на Клифта – Ги?
– Если бы Ги отсасывал за деньги, его бы наверняка так и прозвали бы – Красавчик Пирс.
– Почему?
– А почему Рики прозвали морячком? Это данность, инспектор. Такая же данность, как хвост у павлина.
– Ясно. Что послужило поводом для драки? Спонтанный выхлоп?
– Еще чего! Руки у меня с неделю как чесались. Вот я их и почесал…
– А до этого?
– До этого – не чесались. Говорю же вам, Ги был мне даже симпатичен.
– Тогда с чего бы вам было устраивать разборки? Ведь Ги Кутарба к секс-меньшинствам никогда не принадлежал…
– Ги – странный парень. Никто о нем ничего не знал. То есть знали, конечно, что он потрахивает мадам Сават, ходили такие мутные разговоры… Но они оборвались как-то в одночасье.
– Почему?
– Откуда же мне знать – почему? Перестал потрахивать – вот и разговоры прекратились.
– И он больше ни с кем не встречался? После мадам Сават?
– Это вы у него спросите.
– Он был с кем-нибудь близок?
– Не со мной – точно.
– А с кем?
– Знаю только, что в него была влюблена Николь. Никель Оффрей.
– Секретарша мадам?
– Да.
– У них намечался роман?
– Не было никакого романа. То есть Николь по Красавчику с ума сходила, но на него это никакого впечатления не произвело.
– Так уж и никакого?
– Ну это как если бы по вас курица с ума сходила. Или кусок ветчины. Стали бы вы по этому поводу заморачиваться?.. Вот и он не стал.
– Печально…
– Вы о чем?
– О мадемуазель Оффрей. Бедная девушка.
– Вы бы слышали, как она рыдала…
– А вы слышали?
– Я ей собственноручно сопли вытирал. Чего только не наслушался…
– Чего?
– Она как-то рассказала мне… Когда была особенно не в духе… Об одном разговоре, который слышала из-за двери. Между Ги и мадам.
– Что же это был за разговор?
– Самого разговора Николь не слышала, я так понял.
А вот то, как отреагировала мадам, Николь очень даже хорошо запомнила. Что-то такое она ему крикнула… Что-то вроде «Ты страшный человек, Ги. Если я расскажу об этом полиции – тебе конец». За достоверность я, конечно, не ручаюсь. Да вы сами поговорите с Николь…
– Это произошло уже после смерти Азиза Мустаки?
– Через полгода… Наверное, через полгода, хотя для меня это уже не имело никакого значения. Я любил Азиза. Я и с Ги завелся только потому, что он стал вокруг нас круги наматывать.
– Вокруг вас?
– Вокруг Азиза. Это началось примерно за неделю до его смерти… Да. За неделю. Ги с Азизом недолюбливали друг друга…
– Недолюбливали?
– Во всяком случае, старались друг друга не замечать. Так уж изначально повелось. Ги вертелся вокруг мадам, мужчины его не интересовали. А он не интересовал Азиза, мастью не вышел. Мадам всюду пропихивала своего щенка, Азизу это не нравилось, но что он мог поделать… Коллекций он давно не создавал, все лежало на плечах мадам…
– Так что же случилось в ту самую неделю?
– Закажите мне еще виски…
– Конечно.
– Про него все говорят гадости. Всегда говорили и сейчас говорят. Сейчас, когда он умер, так ужасно умер. Я думал, что хотя бы смерть его защитит, но разве от смерти этого дождешься? Она такая же шлюха, как и Рики-морячок. Такая же дешевка. Азиз умер – и как будто снова стал шестипалым… Вы понимаете, о чем я, инспектор?
– Да.
– Вы хороший парень.
– Вернемся к декабрю…
– Меньше всего мне хотелось бы туда вернуться… Так вот – Ги. Я впервые заметил его в кино. Он сидел позади нас с Азизом.
– Что же в этом удивительного?
– Вы понимаете… Это совершенно специфический кинотеатр… Эротические фильмы, двадцать четыре часа в сутки. Десять сеансов, из десяти Азиз всегда выбирал один и тот же, в семнадцать тридцать.
– Значит, глава модного дома среди бела дня посещал порнокиношки?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
– Где вы познакомились с Азизом Мустаки?
– Вы ведь знаете – где. Раз уж трясете передо мной штанами Рики-морячка…
– В Булонском лесу, не так ли?
– Да. Тринадцатого ноября, четыре года назад. Азиз меня снял. Он часто там бывал… До того, как мы познакомились.
– А говорите, что мсье Мустаки не платил вам за любовь.
– Он заплатил один-единственный раз. Самый первый. И не так, чтобы очень щедро.
– По таксе?
– Если вам наплел об этом Рики, то вы должны знать, что эти деньги я отдал ему.
– Я знаю. Зачем вы отдали деньги Рики?
– Мне трудно объяснить. Просто… Мы встретились не в то время, не в том месте. Если бы все оказалось по-другому… Мне было стыдно. Я не хотел этих денег. Мне было стыдно.
– Перед кем?
– Перед Азизом. За то, чем я занимался… Но тогда он представился как Жильбер. В нашу первую встречу, я имею ввиду.
– А вы?
– Рет. Я просил называть меня Ретом. Меня все звали Ретом.
– Рет Батлер. «Унесенные ветром», так?
– Он и об этом вам настучал, Рики… Мне всегда нравились «Унесенные ветром», всегда, сколько я себя помню. Мне всегда нравился Кларк Гейбл. Теперь он на небесах. И Азиз на небесах…
– Ретом вас звали и в Кельне. Вы ведь там начали заниматься проституцией, правда? Сколько вам было? Семнадцать?
– Шестнадцать без двух месяцев.
– Тяжелое детство?
– У меня было счастливое детство. Относительно.
– Правда?
– Однажды я убил кошку. А потом зажарил ее у портовых складов. Снял шкуру, это оказалось легче, чем я думал, – и зажарил. У меня было счастливое детство. И мне всегда нравились мужчины. Моего первого мужчину звали Душан. Он-то и был похож на Рета Батлера, только усов не носил. Я очень его любил.
– Почему вы перебрались в Париж?
– Я искал Душана.
– Он был парижанин?
– Вряд ли. Французом он не был точно, скорее – славянином. Но тогда мне казалось, что если мы и встретимся еще когда-нибудь, то это обязательно будет Париж. Все всегда встречаются в Париже, разве вы не знаете?..
– Вы встретились?
– Нет. В этом дерьмовом городе встретить Душана невозможно, в нем натыкаешься только на Рики-морячков…
– Вы сказали Пинеро, что у вас был странный секс с одним арабом. Вы имели в виду первую встречу с мсье Мустаки. Что означает словосочетание «странный секс»?
– А разве Рики вам не пояснил?
– Что оно означает?
– Странный секс – это просто разговор. Мы не трахались в первую нашу встречу. Мы просто разговаривали. Сидели в его машине и разговаривали.
– И все?
– И все. Странно, правда?
– И о чем же вы разговаривали?
– Обо всем. Я рассказал ему о Душане. И о кошке.
– А он?
– А он – о том, что родился шестипалым. Потом он показал мне шрам на предплечье. Забавный шрам в виде мальтийского креста. Сказал, что у него на теле есть еще один шрам. Ион тоже похож…
– На что?
– Этого я вам не скажу.
– Зато я скажу. Еще один шрам под левой грудью. Очень напоминающий диагональный крест, так называемый крест святого Андрея. Около двенадцати сантиметров длиной.
– Откуда вы знаете?
– Я хорошо знаком с материалами дела, Ули.
– Можете звать меня Ретом.
– Когда вы увиделись во второй раз?
– Следующим вечером. Он снова приехал. Мы с Рики отирались совсем в другом месте, но он меня нашел.
– Он ждал сорок минут, пока вы обслужите очередного клиента.
– Это Рики-морячок напел вам в уши? Не сорок – двадцать пять. Или что-то около того.
– Что было дальше?
– Мы поехали ко мне. В тот самый отстойник, где мне в ухо залез таракан.
– Зачем?
– Чтобы забрать мои вещи. Азиз… Тогда еще Жильбер… Азиз сказал, что панель – не для меня. Что он хочет забрать меня к себе.
– Вы согласились?
– Любой бы согласился. И потом, Азиз ведь тоже был похож на Рета Батлера.
– Сильно разжиревшего Рета Батлера.
– Лучше бы вам не распространяться на эту тему, инспектор. Я любил Азиза.
– О'кей. Значит, вы забрали вещи…
– Нет. Ничего из моих вещей мы не взяли.
– Почему?
– Азиз сказал, что перестанет себя уважать, если позволит мне хотя бы еще раз натянуть на себя это дерьмо. Он так и сказал – «дерьмо». И вид у него при этом был, как будто он мокрицу раздавил. Я ведь тогда не знал, что Азиз – модельер. Владелец модного дома. Этим он потом меня по башке шарахнул.
– Сколько вы прожили у него?
– Долго. До того момента, когда он купил мне квартиру.
– На улице Лафитт?
– Да.
– Вы работали на Мустаки?
– Да. Я был ведущей моделью, представлял все коллекции «Сават и Мустаки». Нормандский тип. Юный Зигфрид, так называл меня Азиз.
– Почему вы перестали жить вместе?
– Мы не перестали жить вместе. Просто Азиз считал, что у меня должен быть свой угол.
– Ну да. Студия в два этажа. И никаких тараканов.
– Ну да. Никаких тараканов и никаких Рики-морячков.
– Значит, Энрике Пинеро больше в вашей жизни не всплывал?
– Сука…
– Это вы о ком?
– О дешевке Рики. Да, я бывал у этого подонка…
– Как часто?
– Нечасто.
– Два раза в месяц, если верить Пинеро.
Верить Рики-морячку? Вы смеетесь инспектор. Кто же в здравом уме и трезвой памяти поверит Рики? Кто будет иметь с ним дело? У него и целого презерватива отродясь не водилось, все с дырками.
– Зато у вас с презервативами все было в порядке.
– На что вы намекаете?
– Два раза в месяц вы составляли компанию Рики-морячку. Чтобы он не особенно скучал в Булонском лесу.
– Сука…
– Вы так и не оставили занятия проституцией, Ули.
– Зовите меня Рет.
– Кроме вас у Азиза Мустаки были любовники?
– Я не намерен это обсуждать.
– И тем не менее…
– Я любил Азиза. Ион всегда возвращался ко мне.
– А вы таскались в Булонский лес. Он бросал вас с периодичностью два раза в месяц?
– Он всегда возвращался ко мне.
– Вы знаете, какие слухи ходили об Азизе Мустаки?
– Это всего лишь слухи…
– Вы были единственным, кого он… э-э… подобрал на панели?
– Я не намерен это обсуждать.
– Энрике Пинеро время от времени посещал ваши показы…
– Я его не приглашал. Видел его несколько раз, мельком. Но я его не приглашал,.
– Может быть, Азиз Мустаки… приглашал?
– Пригласить куда-нибудь Рики-морячка – все равно что таракана в ухо сунуть. Азизу нравились только натуральные блондины. Ему нравилось все натуральное. Рики – фальшивка, и всегда был фальшивкой.
– А вы?
– Я любил Азиза. По-настоящему любил.
– Что же вы делали в Булонском лесу? По крайней мере два раза в месяц…
– Вы этого не поймете, инспектор.
– Расскажите мне о декабре.
– О том самом декабре?
– Да.
. – Я не убивал Азиза. Меня допрашивали ваши люди. Я уж не упомню, сколько их было. Меня допрашивали – и ничего не вышло. Только зубы обломали. Я не убийца.
– Я изучил материалы дела…
– Яне убийца. Мне и кошки хватило.
– За две недели до убийства вы жаловались Пинеро, что мсье Мустаки нашел себе очередного мальчика. «Еще одну раздолбанную дырень – кишки наружу», как вы выразились.
– Я страдал.
– Говорили, что убьете его. Выпустите из него всю требуху.
– Я страдал.
– Вы говорили, что убьете его.
– Я говорил об этом три года. Ну и что с того? Я не убийца. К тому же Азиз всегда возвращался ко мне.
– А в день убийства вы появились у Пинеро с расквашенной физиономией.
– Азиз здесь ни при чем.
– А кто – при чем?
– Может быть, это и касалось Азиза. Но сам Азиз был ни при чем.
– Кто такой Красавчик Пирс?
– Не самое главное действующее лицо. К тому же фильм в американском прокате провалился. Они не смогли оценить его по достоинству, идиоты.
– «Неприкаянные», так?
– Вы и это знаете, инспектор. Держу пари, вы не видели этого фильма.
– Последняя роль Кларка Гейбла. Последняя роль Мэрилин Монро. А Пирса играл Монтгомери Клифт.
– Клифт умер через пять лет после Гейбла. Но так же, как он. Сердце отказало. Это только Рики-морячок никогда никому не отказывает, а сердце может отказать в любой момент.
– Кого вы называли Красавчиком Пирсом… Рет?
– Того, кто попортил мне вывеску.
– Ги Кутарба?
– Вы и без меня в курсе дела…
– Он так похож на Клифта – Ги?
– Если бы Ги отсасывал за деньги, его бы наверняка так и прозвали бы – Красавчик Пирс.
– Почему?
– А почему Рики прозвали морячком? Это данность, инспектор. Такая же данность, как хвост у павлина.
– Ясно. Что послужило поводом для драки? Спонтанный выхлоп?
– Еще чего! Руки у меня с неделю как чесались. Вот я их и почесал…
– А до этого?
– До этого – не чесались. Говорю же вам, Ги был мне даже симпатичен.
– Тогда с чего бы вам было устраивать разборки? Ведь Ги Кутарба к секс-меньшинствам никогда не принадлежал…
– Ги – странный парень. Никто о нем ничего не знал. То есть знали, конечно, что он потрахивает мадам Сават, ходили такие мутные разговоры… Но они оборвались как-то в одночасье.
– Почему?
– Откуда же мне знать – почему? Перестал потрахивать – вот и разговоры прекратились.
– И он больше ни с кем не встречался? После мадам Сават?
– Это вы у него спросите.
– Он был с кем-нибудь близок?
– Не со мной – точно.
– А с кем?
– Знаю только, что в него была влюблена Николь. Никель Оффрей.
– Секретарша мадам?
– Да.
– У них намечался роман?
– Не было никакого романа. То есть Николь по Красавчику с ума сходила, но на него это никакого впечатления не произвело.
– Так уж и никакого?
– Ну это как если бы по вас курица с ума сходила. Или кусок ветчины. Стали бы вы по этому поводу заморачиваться?.. Вот и он не стал.
– Печально…
– Вы о чем?
– О мадемуазель Оффрей. Бедная девушка.
– Вы бы слышали, как она рыдала…
– А вы слышали?
– Я ей собственноручно сопли вытирал. Чего только не наслушался…
– Чего?
– Она как-то рассказала мне… Когда была особенно не в духе… Об одном разговоре, который слышала из-за двери. Между Ги и мадам.
– Что же это был за разговор?
– Самого разговора Николь не слышала, я так понял.
А вот то, как отреагировала мадам, Николь очень даже хорошо запомнила. Что-то такое она ему крикнула… Что-то вроде «Ты страшный человек, Ги. Если я расскажу об этом полиции – тебе конец». За достоверность я, конечно, не ручаюсь. Да вы сами поговорите с Николь…
– Это произошло уже после смерти Азиза Мустаки?
– Через полгода… Наверное, через полгода, хотя для меня это уже не имело никакого значения. Я любил Азиза. Я и с Ги завелся только потому, что он стал вокруг нас круги наматывать.
– Вокруг вас?
– Вокруг Азиза. Это началось примерно за неделю до его смерти… Да. За неделю. Ги с Азизом недолюбливали друг друга…
– Недолюбливали?
– Во всяком случае, старались друг друга не замечать. Так уж изначально повелось. Ги вертелся вокруг мадам, мужчины его не интересовали. А он не интересовал Азиза, мастью не вышел. Мадам всюду пропихивала своего щенка, Азизу это не нравилось, но что он мог поделать… Коллекций он давно не создавал, все лежало на плечах мадам…
– Так что же случилось в ту самую неделю?
– Закажите мне еще виски…
– Конечно.
– Про него все говорят гадости. Всегда говорили и сейчас говорят. Сейчас, когда он умер, так ужасно умер. Я думал, что хотя бы смерть его защитит, но разве от смерти этого дождешься? Она такая же шлюха, как и Рики-морячок. Такая же дешевка. Азиз умер – и как будто снова стал шестипалым… Вы понимаете, о чем я, инспектор?
– Да.
– Вы хороший парень.
– Вернемся к декабрю…
– Меньше всего мне хотелось бы туда вернуться… Так вот – Ги. Я впервые заметил его в кино. Он сидел позади нас с Азизом.
– Что же в этом удивительного?
– Вы понимаете… Это совершенно специфический кинотеатр… Эротические фильмы, двадцать четыре часа в сутки. Десять сеансов, из десяти Азиз всегда выбирал один и тот же, в семнадцать тридцать.
– Значит, глава модного дома среди бела дня посещал порнокиношки?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61