О чистосердечном признании, глубоком раскаянии и горячем желании помочь следствию в разоблачении такового монстра, каковым являюсь в силу ряда причин, которые могут облегчить мою участь.
Пошла волна признаний. Да, я убил Мещерского. Выстрелом в упор. Бросил пистолет под тумбочку, зная, в силу профессионального опыта, что это будет выглядеть убедительно. Отпечатки пальцев с пистолета не убрал умышленно, надеясь такой деталью ввести следствие в заблуждение. Ведь многим людям было известно (товарищу Мещерского и его сожительнице, в частности – прости меня, Господи), что я неоднократно держал этот пистолет в руках.
Мотив убийства? Деньги и ревность.
(Простите меня, ребята, за эту чудовищную ложь, за невольное, вынужденное осквернение вашей любви и памяти. Но что делать – мне надо выкручиваться.)
И я признался, что воспылал к гражданке Боровской (потерпевшей) роковой страстью. Она отвергала ее, и я полагал, что причиной тому – присутствие ее сожителя Мещерского. Ну и деньги. Мещерский был очень богат, а я очень беден. Получив его женщину, я получал и деньги. Так и созрел мой преступный замысел.
Обстоятельства убийства? Тут я начинал расчетливо путаться. То я показывал, что убил Мещерского в его кабинете, то – в гостиной и перенес его труп в кабинет. То я говорил, что была ссора и я защищался (превышение пределов необходимой обороны, смягчение наказания), то доказывал, что выстрелил неожиданно для самого себя – в результате сильного душевного волнения (опять же – статья помягче). То я врал, что гр-ка Боровская застала меня на месте убийства, и мне пришлось заметать следы и выбросить ее в море. То убеждал следствие, что произошла ошибка, и Вита тоже покончила с собой, не вынеся смерти любимого человека.
Следствие такие вещи не терпит, ему нужна полная ясность во всем, вплоть до пуговиц на кальсонах. Одного моего путаного признания недостаточно.
И наконец настал день, когда один из следователей предложил:
– Может быть, вы сможете более полно восстановить картину на месте… происшествия? Обстановка вам поможет освежить в памяти детали.
День-два еще я поломался из осторожности (другого шанса не будет, а я уже слишком много взял на себя, что, кстати, нашло полное и подробное отражение в протоколах, которые уже собирались в тома уголовного дела по обвинению Серого по соответствующим статьям), просил понять, что мне психологически очень трудно пережить это заново, что мне каждую ночь снится одно и то же (снилась мне в основном Женька с тостером в руках), что я постараюсь и так все вспомнить в деталях.
На меня стали немного поддавливать, и я согласился.
Первый выезд ничего не дал. Со мной случилась истерика, я стал заговариваться, лишь только увидел пятно на ковре, мне сделали укол и увезли обратно. Недовольные, но расслабленные. Поняли, что сопротивление мое сломлено, и теперь мне остается только изо всех сил помогать следствию, чтобы смягчить свою незавидную
участь.
Поехали на следующий день, осведомившись, как я себя чувствую и в состоянии ли участвовать в качестве главного лица в предстоящем следственном эксперименте. Намекнули, что если он и в этот раз сорвется по моей вине, то отвечать придется не только перед законом.
Поехали двумя машинами. Впереди подследственный, пристегнутый к добру молодцу сержанту, сотрудник, оперативник. Сзади – вся остальная команда, в том числе и Володя.
Анчар, наверное, в своей засаде при виде такого почета опустил в отчаянии ствол своего карабина. А может, Володе удалось предупредить его?
Я волновался по-настоящему. Почти как тогда, когда выручал Женьку.
Кстати, горелой машины уже на обочине не было, выполнили-таки мое поручение боксеровы хлопцы. А я ведь на них разозлился, обещал себе, как выберусь, строго разобраться с ними.
Почему-то я увидел в этом добрый знак.
После необходимых формальностей начали с кабинета. Я показал, как неожиданно завладел пистолетом Мещерского и выстрелил в упор ему в висок. Как быстро отскочил уже в момент выстрела, чтобы не обагриться его кровью. Как бросил пистолет под тумбочку. Как положил на стол заготовленное заранее письмо, написанное Мещерским в шутку под мою диктовку.
Как вбежала и замерла на пороге Вита, все поняла и попыталась скрыться. Как я начал преследовать ее и как она бросилась в море.
Как я схватил карабин Мещерского и взобрался на крышу сакли…
Вот тут стал получаться сбой. Мне никак не удавалось в наручниках повторить свой тогдашний путь.
– Да снимите с него наручники. Он же в них не залезет, – вскричал раздраженно Володя. – Куда ему бежать, ограда кругом.
С меня сняли наручники и опрометчиво дали в руки палку, чтобы я показал, как прицеливался в мелькающую в волнах голову. В белой шапочке.
Я взобрался на крышу сакли, прицелился перед объективом видеокамеры в море и… спрыгнул у боковой стены. Стоящий здесь мент получил палкой по голове, но, падая, успел ухватить меня за ногу. Я тоже упал. И это спасло меня от загремевших выстрелов.
– Не стрелять! – крикнул Володя. – Только живым брать! Куда он на … денется?
Делся, однако.
Я промчался десяток метров и с ходу бросился головой вниз в колодец.
Летел я недолго. Но за это время две мысли последовательно посетили меня.
Первая: не догадались бы они выстрелить в воду – тогда я без ушей останусь.
И вторая, более актуальная: а где же сама вода?
Позже, когда остался жив и даже имел время на размышления, я понял, что вода начала уходить после взрыва, видимо, что-то из-за него нарушилось в мудрых природных коммуникациях.
Вода все-таки нашлась. Ее оставалось достаточно, чтобы спасти мне жизнь, но явно недостаточно, чтобы отделаться легким испугом.
К тому же в колодце было так тесно, что я никак бы не смог вертикальное падение перевести у самого дна в более пологое.
И потому в него врезался. Со всей дури. Руками и головой. Головой еще ничего, а с руками хуже, особенно с левой. Жгучая боль в кисти, однако, не остановила меня на полпути. Работая одной рукой, я проплыл тоннелем и вынырнул в монастыре. Стал на ноги. Воды было по грудь. Я побрел к ступеням, придерживая правой рукой левую.
Анчар помог мне выбраться.
– С приехалом, – серьезно сказал он. – Что ты руку держишь?
– Повредил.
– Потом починим, да? Сейчас надо быстро уходить в одно место.
Я подошел к окну и, чуть раздвинув ветки, посмотрел вниз.
Там все еще была суета. У колодца толпились, галдели, заглядывали, мешая друг другу, вниз, кто-то уже бежал с веревкой.
Не так это просто, ребята.
– Пошли, – торопил Анчар. – Что интересного нашел? Потом поглядишь, так, да?
– Я через трещину не перейду. С такой рукой.
– Арчи поможет. Бери свои вещи. Где прятал? Я понесу.
Я вытянул из брюк ремень.
– Очень хорошее время придумал, – разозлился Анчар. – Лучше потерпи.
– Застегни, – попросил я. – Руку подвешу.
Левая кисть сильно распухла в суставе, налилась синевой. Но болела немного меньше.
Мы прошли коридором, вышли на свет, добрались до трещины.
Анчар и здесь успел поработать: перекинул через нее два ствола, а над ними еще один – как поручень.
– Если пройдешь на ту сторону, – обещал он, – тебе будет хороший сувенир. Анчар так сказал, да. Иди.
Ну, ради «сувенира» – какой дурак откажется.
Я вцепился здоровой рукой в верхний ствол, зажмурился на всякий случай и пошел по играющему под ногами мостику. Причем игра какая-то дурацкая: один ствол – вверх, другой – вниз. Как сговорились.
– Если не пройдешь, – кинул мне в спину Анчар, – сувенир не будет тебе.
Ну это понятно. Какой уж там «сувенир» на дне пропасти.
На той стороне я перевел дыхание, полюбовался, как Анчар преодолевает препятствие. Ничего особенного. Я бы тоже так смог, если бы не рука. (Справедливости ради – у Анчара обе руки были заняты, в одной моя сумка, в другой ружье, хотя вполне его мог за спину закинуть.)
– Теперь иди за мной. Долго.
Не зря я Анчара в первый день архаром обозвал. Он по камням шел, как Мещерский по паркету, ступал легко и точно, каждой ноге – свой камень, свой уступ, своя трещинка. Если бы он шел вниз, я бы сказал, что бежит ручеек по самому удобному пути.
Я начал отставать, несмотря на то, что помогал себе здоровой рукой.
Анчар, к счастью, остановился, залег. Я добрался до него, упал рядом.
– Устал, да? Отдыхать будем. Ждать не много.
Мы лежали возле дороги. Ждали, когда пройдут милицейские машины – уже был слышен напряженный гул их двигателей. За подмогой поехали, за спелеологами и снаряжением.
Когда они проезжали мимо, во второй машине я разглядел Володю. Он сидел у дверцы и был мрачен. Мне захотелось бросить в него сосновую шишку в утешение, да под рукой ее не оказалось.
Мы перебежали дорогу, и снова началось скалолазание. Я уже начал жалеть о своем побеге, когда Анчар остановился у дерева, поставил мою сумку.
– Здесь подожди, я машину посмотрю.
– Какую машину? Где ты ее взял?
– Там, – он неопределенно махнул рукой, – у гостиницы стояла.
Вскоре он вернулся.
– Поедем, да? По знакомой дороге. Где «Максимова» брали. Там хорошее место. Никто не найдет. Я иногда жил там один раз.
– Да, – вспомнил я, – а «сувенир»?
– Еще рано.
Когда мы доехали до места, Анчар высадил меня и снова сел за руль.
– Ты куда? – спросил я Женькиным тоном.
– Машину немного назад верну. Зачем
ей здесь стоять? Нас здесь нет, так, да?
Предусмотрительно. Я только не понял, почему мы не могли просто выйти из машины заранее. Анчар пояснил:
– Ты устал. Рука болит. Мне нетрудно немного походить по дороге.
Как трогательно, стало быть. В самом деле.
Вернулся Анчар, и мы полезли на скалу. Что это было – бесполезно объяснять, да и никто не поверит. И никому не пожелаю…
Наконец мы выбрались на тропу. Отдохнули, покурили.
– Скоро будем дома. Там хорошо. А то
все плохо да плохо.
Уже смеркалось, когда мы добрались до Анчарова логова.
Это была небольшая уютная пещера. В очаге из сложенных кольцом камней приветливо и долгожданно горел огонь, освещал у стен две постели из веток и шкур. Стояло ведро с водой и кружкой, еще какая-то посуда, на колышках висели припасы в кожаных мешках. В изголовье одного ложа – арбалет с пучком боевых стрел.
У костра сидела Женька и поджаривала на шампуре хлеб.
Вот так тостер!
Сувенир, стало быть…
Я ничего не делал эти дни, благо времени для этого было достаточно. Отдыхал, приходил в себя. Готовился к новым разборкам.
Тем более что руку Анчар мне вправил, обложил какими-то листьями, перевязал. И я скоро забыл про нее.
– Ты куда? – теперь уже я сонно спрашивал Женьку по утрам, когда она выбиралась из-под шкуры.
– За водой, – чаще всего был ответ.
Она брала ведро (хотя к тому образу
жизни, какой мы вели, больше подошел бы крутой кувшин на плече) и уходила к недалекому водопадику с хрустальной (или кристальной, ледяной, во всяком случае) водой, низвергающейся с заснеженных горных круч.
Набрав воды, Женька мужественно и отважно принимала душ и возвращалась в пещеру – свежая, бодрая и холодная. Бралась за приготовление завтрака: разогревала остатки ужина, поджаривала хлеб – сбылась мечта…
К этому времени обычно возвращался с охоты Анчар. И, как правило, приносил что-нибудь вкусненькое к обеду: либо козленка, либо пару куропаток, пробитых одной стрелой, либо сумку грецких орехов. А в один день притащил охапку форели. Еще трепещущей в мокром мешке.
На вопрос: где взял? – ясный до предела ответ: там. Речка есть. Да.
После завтрака я опять заваливался на постель и пытался заманить Женьку под шкуры, если Анчара не было поблизости.
Она презрительно фыркала:
– Тебе бы все с бабами валяться. А хозяйством кто заниматься будет? Привык на всем готовеньком.
Я обижался, отворачивался к стенке и засыпал. И мне снилось то, что уже сделано, и то, что я еще не сделал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Пошла волна признаний. Да, я убил Мещерского. Выстрелом в упор. Бросил пистолет под тумбочку, зная, в силу профессионального опыта, что это будет выглядеть убедительно. Отпечатки пальцев с пистолета не убрал умышленно, надеясь такой деталью ввести следствие в заблуждение. Ведь многим людям было известно (товарищу Мещерского и его сожительнице, в частности – прости меня, Господи), что я неоднократно держал этот пистолет в руках.
Мотив убийства? Деньги и ревность.
(Простите меня, ребята, за эту чудовищную ложь, за невольное, вынужденное осквернение вашей любви и памяти. Но что делать – мне надо выкручиваться.)
И я признался, что воспылал к гражданке Боровской (потерпевшей) роковой страстью. Она отвергала ее, и я полагал, что причиной тому – присутствие ее сожителя Мещерского. Ну и деньги. Мещерский был очень богат, а я очень беден. Получив его женщину, я получал и деньги. Так и созрел мой преступный замысел.
Обстоятельства убийства? Тут я начинал расчетливо путаться. То я показывал, что убил Мещерского в его кабинете, то – в гостиной и перенес его труп в кабинет. То я говорил, что была ссора и я защищался (превышение пределов необходимой обороны, смягчение наказания), то доказывал, что выстрелил неожиданно для самого себя – в результате сильного душевного волнения (опять же – статья помягче). То я врал, что гр-ка Боровская застала меня на месте убийства, и мне пришлось заметать следы и выбросить ее в море. То убеждал следствие, что произошла ошибка, и Вита тоже покончила с собой, не вынеся смерти любимого человека.
Следствие такие вещи не терпит, ему нужна полная ясность во всем, вплоть до пуговиц на кальсонах. Одного моего путаного признания недостаточно.
И наконец настал день, когда один из следователей предложил:
– Может быть, вы сможете более полно восстановить картину на месте… происшествия? Обстановка вам поможет освежить в памяти детали.
День-два еще я поломался из осторожности (другого шанса не будет, а я уже слишком много взял на себя, что, кстати, нашло полное и подробное отражение в протоколах, которые уже собирались в тома уголовного дела по обвинению Серого по соответствующим статьям), просил понять, что мне психологически очень трудно пережить это заново, что мне каждую ночь снится одно и то же (снилась мне в основном Женька с тостером в руках), что я постараюсь и так все вспомнить в деталях.
На меня стали немного поддавливать, и я согласился.
Первый выезд ничего не дал. Со мной случилась истерика, я стал заговариваться, лишь только увидел пятно на ковре, мне сделали укол и увезли обратно. Недовольные, но расслабленные. Поняли, что сопротивление мое сломлено, и теперь мне остается только изо всех сил помогать следствию, чтобы смягчить свою незавидную
участь.
Поехали на следующий день, осведомившись, как я себя чувствую и в состоянии ли участвовать в качестве главного лица в предстоящем следственном эксперименте. Намекнули, что если он и в этот раз сорвется по моей вине, то отвечать придется не только перед законом.
Поехали двумя машинами. Впереди подследственный, пристегнутый к добру молодцу сержанту, сотрудник, оперативник. Сзади – вся остальная команда, в том числе и Володя.
Анчар, наверное, в своей засаде при виде такого почета опустил в отчаянии ствол своего карабина. А может, Володе удалось предупредить его?
Я волновался по-настоящему. Почти как тогда, когда выручал Женьку.
Кстати, горелой машины уже на обочине не было, выполнили-таки мое поручение боксеровы хлопцы. А я ведь на них разозлился, обещал себе, как выберусь, строго разобраться с ними.
Почему-то я увидел в этом добрый знак.
После необходимых формальностей начали с кабинета. Я показал, как неожиданно завладел пистолетом Мещерского и выстрелил в упор ему в висок. Как быстро отскочил уже в момент выстрела, чтобы не обагриться его кровью. Как бросил пистолет под тумбочку. Как положил на стол заготовленное заранее письмо, написанное Мещерским в шутку под мою диктовку.
Как вбежала и замерла на пороге Вита, все поняла и попыталась скрыться. Как я начал преследовать ее и как она бросилась в море.
Как я схватил карабин Мещерского и взобрался на крышу сакли…
Вот тут стал получаться сбой. Мне никак не удавалось в наручниках повторить свой тогдашний путь.
– Да снимите с него наручники. Он же в них не залезет, – вскричал раздраженно Володя. – Куда ему бежать, ограда кругом.
С меня сняли наручники и опрометчиво дали в руки палку, чтобы я показал, как прицеливался в мелькающую в волнах голову. В белой шапочке.
Я взобрался на крышу сакли, прицелился перед объективом видеокамеры в море и… спрыгнул у боковой стены. Стоящий здесь мент получил палкой по голове, но, падая, успел ухватить меня за ногу. Я тоже упал. И это спасло меня от загремевших выстрелов.
– Не стрелять! – крикнул Володя. – Только живым брать! Куда он на … денется?
Делся, однако.
Я промчался десяток метров и с ходу бросился головой вниз в колодец.
Летел я недолго. Но за это время две мысли последовательно посетили меня.
Первая: не догадались бы они выстрелить в воду – тогда я без ушей останусь.
И вторая, более актуальная: а где же сама вода?
Позже, когда остался жив и даже имел время на размышления, я понял, что вода начала уходить после взрыва, видимо, что-то из-за него нарушилось в мудрых природных коммуникациях.
Вода все-таки нашлась. Ее оставалось достаточно, чтобы спасти мне жизнь, но явно недостаточно, чтобы отделаться легким испугом.
К тому же в колодце было так тесно, что я никак бы не смог вертикальное падение перевести у самого дна в более пологое.
И потому в него врезался. Со всей дури. Руками и головой. Головой еще ничего, а с руками хуже, особенно с левой. Жгучая боль в кисти, однако, не остановила меня на полпути. Работая одной рукой, я проплыл тоннелем и вынырнул в монастыре. Стал на ноги. Воды было по грудь. Я побрел к ступеням, придерживая правой рукой левую.
Анчар помог мне выбраться.
– С приехалом, – серьезно сказал он. – Что ты руку держишь?
– Повредил.
– Потом починим, да? Сейчас надо быстро уходить в одно место.
Я подошел к окну и, чуть раздвинув ветки, посмотрел вниз.
Там все еще была суета. У колодца толпились, галдели, заглядывали, мешая друг другу, вниз, кто-то уже бежал с веревкой.
Не так это просто, ребята.
– Пошли, – торопил Анчар. – Что интересного нашел? Потом поглядишь, так, да?
– Я через трещину не перейду. С такой рукой.
– Арчи поможет. Бери свои вещи. Где прятал? Я понесу.
Я вытянул из брюк ремень.
– Очень хорошее время придумал, – разозлился Анчар. – Лучше потерпи.
– Застегни, – попросил я. – Руку подвешу.
Левая кисть сильно распухла в суставе, налилась синевой. Но болела немного меньше.
Мы прошли коридором, вышли на свет, добрались до трещины.
Анчар и здесь успел поработать: перекинул через нее два ствола, а над ними еще один – как поручень.
– Если пройдешь на ту сторону, – обещал он, – тебе будет хороший сувенир. Анчар так сказал, да. Иди.
Ну, ради «сувенира» – какой дурак откажется.
Я вцепился здоровой рукой в верхний ствол, зажмурился на всякий случай и пошел по играющему под ногами мостику. Причем игра какая-то дурацкая: один ствол – вверх, другой – вниз. Как сговорились.
– Если не пройдешь, – кинул мне в спину Анчар, – сувенир не будет тебе.
Ну это понятно. Какой уж там «сувенир» на дне пропасти.
На той стороне я перевел дыхание, полюбовался, как Анчар преодолевает препятствие. Ничего особенного. Я бы тоже так смог, если бы не рука. (Справедливости ради – у Анчара обе руки были заняты, в одной моя сумка, в другой ружье, хотя вполне его мог за спину закинуть.)
– Теперь иди за мной. Долго.
Не зря я Анчара в первый день архаром обозвал. Он по камням шел, как Мещерский по паркету, ступал легко и точно, каждой ноге – свой камень, свой уступ, своя трещинка. Если бы он шел вниз, я бы сказал, что бежит ручеек по самому удобному пути.
Я начал отставать, несмотря на то, что помогал себе здоровой рукой.
Анчар, к счастью, остановился, залег. Я добрался до него, упал рядом.
– Устал, да? Отдыхать будем. Ждать не много.
Мы лежали возле дороги. Ждали, когда пройдут милицейские машины – уже был слышен напряженный гул их двигателей. За подмогой поехали, за спелеологами и снаряжением.
Когда они проезжали мимо, во второй машине я разглядел Володю. Он сидел у дверцы и был мрачен. Мне захотелось бросить в него сосновую шишку в утешение, да под рукой ее не оказалось.
Мы перебежали дорогу, и снова началось скалолазание. Я уже начал жалеть о своем побеге, когда Анчар остановился у дерева, поставил мою сумку.
– Здесь подожди, я машину посмотрю.
– Какую машину? Где ты ее взял?
– Там, – он неопределенно махнул рукой, – у гостиницы стояла.
Вскоре он вернулся.
– Поедем, да? По знакомой дороге. Где «Максимова» брали. Там хорошее место. Никто не найдет. Я иногда жил там один раз.
– Да, – вспомнил я, – а «сувенир»?
– Еще рано.
Когда мы доехали до места, Анчар высадил меня и снова сел за руль.
– Ты куда? – спросил я Женькиным тоном.
– Машину немного назад верну. Зачем
ей здесь стоять? Нас здесь нет, так, да?
Предусмотрительно. Я только не понял, почему мы не могли просто выйти из машины заранее. Анчар пояснил:
– Ты устал. Рука болит. Мне нетрудно немного походить по дороге.
Как трогательно, стало быть. В самом деле.
Вернулся Анчар, и мы полезли на скалу. Что это было – бесполезно объяснять, да и никто не поверит. И никому не пожелаю…
Наконец мы выбрались на тропу. Отдохнули, покурили.
– Скоро будем дома. Там хорошо. А то
все плохо да плохо.
Уже смеркалось, когда мы добрались до Анчарова логова.
Это была небольшая уютная пещера. В очаге из сложенных кольцом камней приветливо и долгожданно горел огонь, освещал у стен две постели из веток и шкур. Стояло ведро с водой и кружкой, еще какая-то посуда, на колышках висели припасы в кожаных мешках. В изголовье одного ложа – арбалет с пучком боевых стрел.
У костра сидела Женька и поджаривала на шампуре хлеб.
Вот так тостер!
Сувенир, стало быть…
Я ничего не делал эти дни, благо времени для этого было достаточно. Отдыхал, приходил в себя. Готовился к новым разборкам.
Тем более что руку Анчар мне вправил, обложил какими-то листьями, перевязал. И я скоро забыл про нее.
– Ты куда? – теперь уже я сонно спрашивал Женьку по утрам, когда она выбиралась из-под шкуры.
– За водой, – чаще всего был ответ.
Она брала ведро (хотя к тому образу
жизни, какой мы вели, больше подошел бы крутой кувшин на плече) и уходила к недалекому водопадику с хрустальной (или кристальной, ледяной, во всяком случае) водой, низвергающейся с заснеженных горных круч.
Набрав воды, Женька мужественно и отважно принимала душ и возвращалась в пещеру – свежая, бодрая и холодная. Бралась за приготовление завтрака: разогревала остатки ужина, поджаривала хлеб – сбылась мечта…
К этому времени обычно возвращался с охоты Анчар. И, как правило, приносил что-нибудь вкусненькое к обеду: либо козленка, либо пару куропаток, пробитых одной стрелой, либо сумку грецких орехов. А в один день притащил охапку форели. Еще трепещущей в мокром мешке.
На вопрос: где взял? – ясный до предела ответ: там. Речка есть. Да.
После завтрака я опять заваливался на постель и пытался заманить Женьку под шкуры, если Анчара не было поблизости.
Она презрительно фыркала:
– Тебе бы все с бабами валяться. А хозяйством кто заниматься будет? Привык на всем готовеньком.
Я обижался, отворачивался к стенке и засыпал. И мне снилось то, что уже сделано, и то, что я еще не сделал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46