- Кабальеро, должно быть, вас удивляет мой приход. Ведь до сегодняшнего дня я не имел чести быть с вами знаком.
- Знакомство с вами - честь для меня.
Оба привстали и церемонно поклонились.
Дон Хусто продолжал:
- Однако бывают случаи, когда два человека, сами того не зная, заинтересованы в одном и том же деле. И тогда им обоим крайне выгодно объединиться. Вы согласны?
- Вполне согласен, - ответил дон Диего, подумав про себя: «Куда это он клонит?»
- Вам еще неизвестно мое имя: ваш покорный слуга дон Хусто Салинас де Саламанка-и-Баус…
- Рад служить вам, сеньор мой, - ответил Индиано, и оба снова привстали с полупоклоном.
«Впервые слышу это имя», - подумал Дон Диего.
- Брат, - добавил дон Хусто, - доньи Гаудалупе Салинас де Саламанка-и-Баус, графини де Торре-Леаль, супруги графа дона Карлоса Руиса де Мендилуэта - отца дона Энрике.
Новый поклон.
- Быть может, вы пришли по поручению дона Энрике? - спросил дон Диего, изменившись в лице при имени своего врага.
- Избави бог. Но я пришел по делу, которое его касается.
- И в котором я могу быть вам полезен?
- Мне-то нет. Но я мог бы оказать услугу вам.
- Не понимаю.
- Будем откровенны, если вы разрешите…
- Разумеется.
- Отлично, перехожу к делу. Вы, как утверждает молва, заклятый враг дона Энрике.
- Да нет, пустое… Просто неприязнь, довольно частая среди мужчин…
- Разрешите мне продолжать. Вас разделяет нечто большее, чем просто неприязнь; пожалуй, настоящая ненависть.
- Это он сказал вам?
- Нет. Я с ним не имею ничего общего.
- Как же вы можете это утверждать?..
- Но все говорят об этом.
- Быть может, все ошибаются?
- Прошу прощения, но полагаю, что нет. Так говорит народ, а вы знаете: vox populi vox Dei.
- И, однако же, народ ошибается.
- Дон Диего, вы не доверяете мне, потому что моя сестра - супруга графа. А я хочу доказать, что вы неправы и что, быть может, ни с кем вы не можете быть столь откровенны, как со мной.
- Но…
- Я хочу предложить вам союз: вы ненавидите дона Энрике, я тоже. Он стоит у вас на пути и у меня тоже. Мы идем разными дорогами, но помеха у нас одна. Оба мы должны избавиться от этого человека. Объединимся! Я отдаю себя в ваше распоряжение.
Дон Хусто умолк и с довольным видом поглядел на собеседника. Но дон Диего резко поднялся, смертельно бледный, сжав кулаки и стиснув зубы, с глазами, сверкающими от ярости. Увидев его лицо, дон Хусто перепугался и тоже вскочил с кресла. Индиано шагнул вперед и, задыхаясь от гнева, с трудом сдерживая себя, проговорил хриплым голосом:
- Счастье ваше, кабальеро, что вы находитесь у меня в доме, где ваша особа для меня священна. Не то я научил бы вас обращаться со мной, как подобает!.. Да как только пришло вам в голову придумывать планы мести против моих врагов и предлагать мне поддержку, которой я никогда у вас не просил. Небо наделило меня могучей рукой и бесстрашным сердцем, и я сам могу ответить на оскорбление, не обращаясь за помощью к чужой силе. Сделайте милость, кабальеро, удалитесь, пока я не вышел из себя… и впредь прошу вас, советую вам для вашей же пользы, никогда не вмешивайтесь в дела, которые вас не касаются, особенно в мои…
Дон Хусто, не дожидаясь конца грозы, вышел из комнаты и бегом спустился по лестнице, бормоча сквозь зубы:
- Глупец, мужлан, выродок…
Через некоторое время сошел вниз и дон Диего, тоже не в лучшем расположении духа.
«Негодяй! - повторял он про себя. - Замышлять дурное против члена своей же семьи!.. И предлагать это мне… мне… Злодей! Как только я сдержал себя! Я отомщу дону Энрике и донье Ане, но сделаю это сам, я сам или с помощью друзей… но этот… О, негодяй!»
Не взглянув на конюха, он вскочил на заплясавшего под ним скакуна и выехал на улицу. Конь, почувствовав, что седоку сегодня не до шуток, послушно двинулся спокойной иноходью. Двое слуг верхом молча следовали сзади. Они тоже поняли, что недавно пронеслась гроза.
Проехав недолгое время, дон Диего присоединился к группе молодых людей, появившихся на конях со стороны главной площади, и все направились по улице святого Франциска к Аламеде. Мало-помалу веселая болтовня товарищей рассеяла тучу, омрачавшую лоб Индиано. Когда молодые люди подъехали к Аламеде, дон Диего сделал знак одному из всадников, и они опередили других, чтобы поговорить без помехи.
- Все ли готово для сегодняшней затеи, Эстрада? - спросил Индиано.
- Сделано все по твоему желанию, - ответил юноша, которого дон Диего назвал Эстрадой.
- Как же ты думаешь действовать?
- А вот как. Я точно заметил дом; пока влюбленные будут беседовать, я со своими спутниками притаюсь за углом. Мы без труда подслушаем разговор, а в нужный момент выйдем и поднимем такой шум, что мертвые и те проснутся. Этого достаточно?
- Вполне; но только не зевайте.
- Что ты! Я буду на балу до назначенного часа, а мои люди спрячутся в хибарке по соседству с домом доньи Аны. Там их никто не увидит, а я приду за ними, когда настанет время.
- Сколько их?
- Шестеро, и все надежные. Отважны, как львы, и молчаливы, как рыбы.
- А когда я узнаю обо всем?
- Скоро, ведь я вернусь на бал.
- Только не причиняйте вреда дону Энрике.
- Нет, нет, уговор точен: мы его разоружим и привяжем к решетке, а когда рассветет, на него сможет любоваться весь город.
- Отлично.
В это время остальные всадники присоединились к дону Диего и Эстраде, и их разговор прервался. Но сказанного было довольно.
Верховая прогулка продолжалась до вечера, а едва стемнело, молодые люди разъехались по домам, чтобы приготовиться к балу.
- Будь осторожен, - напомнил дон Диего Эстраде.
- Не беспокойся, - ответил тот.
В десять часов вечера блестящее общество заполнило приемные залы в доме маркиза дель Валье, потомка Эрнана Кортеса. Здесь муниципальные власти давали пышный бал.
Сверкало и переливалось море алмазов, кружев, парчи и цветов, а в его волнах мелькали прелестные лица, горящие глаза, чарующие улыбки. Веселые молодые голоса сливались с нежными звуками музыки, и, словно далекий аккомпанемент, раздавался звон хрусталя и серебра.
На празднестве, не зная соперников, царил Индиано. Гордая осанка, роскошный наряд, украшенный невиданными драгоценностями, - а кроме прочего, отсутствие дона Энрике Руиса де Мендилуэты, - все способствовало его успеху. К нему одному устремлялись пылкие взгляды и брошенные украдкой признания.
Доньи Аны не было видно, и этим объяснялось отсутствие дона Энрике, но почему же не пришла она? Никто не знал, и все спрашивали об этом друг у друга.
В четверть двенадцатого дон Диего взглянул на усыпанные брильянтами часы и шепнул Эстраде:
- Пожалуй, пора.
Эстрада пожал ему руку и незаметно выскользнул из залы.
С этой минуты Индиано больше не танцевал. Скрывая волнение, он бродил по залам, тайком поглядывая в окна, выходившие на главную площадь и начало улицы Икстапалапа. Так прошло более часа. В тот момент, когда дон Диего тысячный раз посмотрел в окно, кто-то, тронул его за руку. Оглянувшись, он увидел Эстраду.
- Удалось? - спросил дон Диего.
- Мне надо поговорить с тобой, - ответил Эстрада. - Выйдем отсюда.
Они прошли по галерее в небольшой уединенный покой.
- Говори же! - нетерпеливо воскликнул дон Диего.
- Видишь ли, дело серьезное; я совершил безумство, но не раскаиваюсь.
- Дон Энрике мертв?
- Нет.
- Тогда что же?
- Слушай: стоя на углу, я поджидал удобного момента, как вдруг из их разговора понял, что дама собирается бежать со своим воздыхателем.
- Вероломная!
- Он должен был ждать на том же месте, а она выйти из дверей дома. И тут меня осенило: я оставил четверку моих молодцов стеречь дона Энрике, а с остальными двумя встал у входа. Немного погодя мы услыхали, как поворачивается ключ, дама выскользнула, и дверь снова захлопнулась.
- Дальше…
- Мы схватили донью Ану, едва успевшую вскрикнуть, мои помощники завернули ее в плащ, взяли на руки и, следуя за мной, в одно мгновение, никем не замеченные, перенесли ее ко мне домой, где она и находится в полном твоем распоряжении.
- Какое безумие!
- Безумие или нет, но дело сделано. Если хочешь - она твоя, если нет - оставь ее мне. Она мне нравится и немало помучила меня в свое время.
- А если тебя изобличат?
- Каким образом? В моем доме нет никого, кроме меня и слуг. Мои подручные - люди верные, в самом крайнем случае я заплачу собственной головой, а ради такой славной девчонки стоит уйти немного раньше из этой юдоли слез.
- Что же делал дон Энрике?
- Дрался на шпагах с четырьмя моими молодцами.
- Чем же все кончилось?
- Ничем. Когда я вернулся туда, один из них ждал меня и рассказал, что на помощь к возлюбленному выскочили люди из дома доньи Аны, мои люди разбежались и все остались целы и невредимы.
- Отлично. Теперь идем отсюда, чтобы не возбуждать подозрений. Следует сейчас же пустить слух, что донья Ана бежала из дому неизвестно с кем. Да постарайся, чтобы все заметили твое присутствие на балу, осторожность необходима.
- А как быть с плененной голубкой?
- Она твоя, ты захватил ее как военную добычу. Делай с ней что хочешь, я не люблю ее.
- Мне повезло. Хотел бы я уже быть дома.
- Нет, нет, будь осторожен. Не уходи с бала до самого рассвета.
Молодые люди вернулись в залу, и через полчаса все гости знали о побеге доньи Аны. Эстрада веселился за десятерых и обращал на себя всеобщее внимание.
Меж тем бедная донья Ана, ничего не понимая, сидела взаперти в комнате совершенно неизвестного ей дома. Дон Энрике думал, что донья Ана его обманула. Донья Ана была уверена, что это похищение - дело рук дона Энрике.
Никто из них не вспомнил об Индиано.
IX. ДОБРОМ ИЛИ СИЛОЙ
Дом дона Кристобаля де Эстрады стоял позади монастыря святого Франциска. Эстрада не считался богатым человеком, но обладал достаточными средствами, чтобы жить в Мехико без всяких забот. У него не было ни родителей, ни близких родственников, и он проживал доходы от своего имущества, не зная других занятий, кроме любовных похождений и танцев на балах. Хотя его уже и не называли юношей, он все же был во цвете лет, и девицы на выданье считали брак с ним приличной партией.
Дон Кристобаль никогда не участвовал в скандальных происшествиях, случавшихся чуть ли не каждый день в столице колонии, и потому был спокоен, что на него не падет подозрение в похищении доньи Аны. Утешаясь этой мыслью, Эстрада мечтал о своей пленнице и нетерпеливо поглядывал в окна, подстерегая первые лучи утренней зари. Разгоряченное воображение то и дело обращалось к запертой в его доме женщине, которая могла затмить всех собравшихся здесь красавиц. Но вот взошла заря, и сердце Эстрады забилось еще сильнее. Последние гости начали расходиться. Эстрада вышел вместе с ними на улицу, распростился при первом удобном случае и стремительно зашагал к своему дому. Он постучал в запертую дверь. Ему открыли, и, вытащив из кармана ключ, он бросился вверх по лестнице. Донья Ана, измученная тревожными мыслями, дремала в кресле. Шум открывшейся двери разбудил ее. Тусклый утренний свет проникал в комнату сквозь забранное толстой решеткой окно.
Донья Ана повернула глаза к двери, ожидая увидеть дона Энрике и собираясь встретить его - смотря по обстоятельствам - притворным или подлинным гневом. Но неожиданно перед ней появился дон Кристобаль, и донья Ана замерла, теряясь в догадках.
- Да хранит вас бог, прекрасная сеньора, - сказал Эстрада.
Донья Ана не ответила.
- Поговорите же со мной, красавица, - продолжал Эстрада. - Боюсь, что вам не удалось отдохнуть. Это помещение недостойно вас, но, что поделаешь, я не успел подготовить вам должный прием. Поверьте, дальше все будет по-другому.
- Кабальеро, - высокомерно произнесла донья Ана, - извольте объяснить, что все это значит? Где я?
- Нет ничего проще. Вы находитесь в моем доме, в доме вашего покорного слуги, Кристобаля де Эстрады, с сегодняшнего дня - в вашем доме.
- Дон Энрике велел привести меня сюда?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60