- А, ты сердишься?
- Очень.
- Ревнуешь?
- Может быть.
- Значит, ты меня очень любишь?
- Больше жизни.
- Обманщик, - весело сказала Паулита и, приподняв рукой лицо Москита, запечатлела на его губах сочный поцелуй, на который он не замедлил ответить.
- Ох и лиса же ты, Паулита. Знаешь, что я ни в чем не могу тебе отказать. Ну, слушай…
Девушка устроилась поудобнее, левой рукой подперев щеку, а правой - играя черными кудрями Лукаса. В этой позе Паулита казалась еще соблазнительнее.
- Какая ты красивая! - воскликнул Москит.
- Ладно, ладно, рассказывай!
- Ну, слушай. Дело нехитрое - сегодня ночью нам нужно выйти на дорогу в Куэранаваку, подстеречь шестерых солдат с пленником, разогнать солдат, отнять у них пленника и тут же его прикончить.
- А потом?
- Больше ничего.
- И сколько вам заплатят?
- Мне, как главарю, пятьсот песо, а остальным по двести.
- Сколько вас?
- Четверо.
- Тогда это не опасно.
- Но их ведь шестеро.
- Да, но они же солдаты. С ними и я справлюсь.
- Пожалуй, верно. Опасность не очень велика.
- Еще бы! А как зовут этого пленника?
- Не знаю.
- Не лги, - сказала Паулита, ласково дергая его за ухо.
- Вот любопытная!
- Знаешь ведь, мне нужно знать все до конца. Как зовут пленника?
- Обязательно хочешь добиться своего?
- А как же! Ну, говори его имя! - не отставала Паулита.
- Его имя… да зачем тебе это знать?
- Скажи, скажи, а то я начну говорить про Вьюна.
- Нет, не смей! Лучше я скажу тебе.
- Говори, хитрец!
- Его зовут дон Энрике Руис де Мендилуэта.
- Спаси его господь! - воскликнула Паулита, побледнев и вскочив с места. - Дон Энрике, сын графа де Торре-Леаль?
- Он самый. Да что с тобой? Чего ты побледнела? Чего испугалась?
- Нет, Лукас, нет! Ты не сделаешь этого, если любишь меня.
- Да что тебе до него, Паулита? Кто он? Твой возлюбленный?
- Лукас, этот человек никогда не был моим возлюбленным, но я люблю и уважаю его, как родного отца. Я не хочу, я не хочу, не смей убивать его!
И девушка, разрыдавшись, уткнулась лицом в грудь Лукаса.
- Паулита, я никогда тебя такой не видел. Что это за тайна? Объясни, а то я уж начинаю подозревать неладное.
- Здесь нет никакой тайны, здесь нет ничего плохого, Лукас. Это история моей жизни. Если бы я рассказала ее тебе, ты полюбил бы дона Энрике, как я люблю его, и стал бы его уважать, как я уважаю. Лукас, я знаю, ты сам будешь плакать, когда услышишь эту историю.
- Расскажи мне ее, Паулита, расскажи и не огорчайся, - ответил Москит, ласково поглаживая черную головку девушки.
- Хорошо, Лукас, я расскажу тебе. Ведь ты меня любишь, правда?
- Ты - моя единственная любовь. Когда у меня будут деньги, я брошу дурную жизнь и женюсь на тебе.
- Тогда я расскажу тебе все, чтобы ты помог дону Энрике, чтобы его жизнь стала для тебя священной. А как твои приятели, еще не скоро придут?
- Нет, нет, они вернутся не раньше девяти.
- Тогда слушай.
Москит приготовился слушать, и Паулита, утерев передником слезы, начала свою историю.
XIV. ИСТОРИЯ ПАУЛИТЫ
Мой отец, бедный каменщик, зарабатывал себе на жизнь тяжелым трудом. У него было две дочери - я и моя сестра, моложе меня на четыре года. Мы жили бедно, но отец всеми силами поддерживал свою семью и очень любил жену и детей. Никогда мы не видели его пьяным. Воскресные вечера он проводил дома, рассказывая мне сказки или играя с моей сестренкой. Все соседи завидовали матери, что у нее такой муж. А он только и мечтал о том времени, когда я вырасту и бог поможет ему справиться с нуждой.
Мне было семь лет, а моей сестренке - три, когда однажды в субботу отец пришел домой очень веселый и сказал матери:
- Анхела, завтра я поведу тебя с девочками на праздник в Койоакан.
- Неужели? - воскликнула мать. - Доченька, - позвала она меня, - беги сюда, завтра мы пойдем с отцом на праздник в Койоакан.
Я никогда не выходила из дому и даже не знала, что такое праздник, а мать тоже давно нигде не бывала. Мы обе так обрадовались, так обрадовались, что отец растрогался до слез, он обнял нас и расцеловал.
- Бедняжки мои! - сказал он.
Я никогда не видела, чтобы отец плакал, и спросила его, сама чуть не плача:
- Отчего ты плачешь, отец?
- От радости, - ответил он, улыбаясь сквозь слезы, - от радости, Паулита, я рад тому, что вы так довольны.
- Конечно, мы очень довольны, Пабло, - сказала мать, обнимая его. - Только не плачь даже от радости, а то мне станет грустно. Сейчас я принесу тебе малышку, и ты успокоишься.
Мать взяла на руки сестренку, которая спала в своем углу, и протянула ее отцу, а он прижал девочку к себе, почти не видя ее сквозь слезы, застилавшие ему глаза.
- Не сердись, Лукас, что я так подробно рассказываю об этой ночи, но все эти воспоминания и сейчас вызывают у меня слезы. - Паулита вытерла глаза, а Лукас сам чуть не плакал.
Девушка продолжала:
- Потом отец, решив удивить мать, молча вытащил из-за пазухи платок и развернул его: там блестело несколько серебряных монет и одна золотая.
- Откуда это? - с радостной улыбкой спросила мать.
- Догадайся сама, - отвечал отец, подавая ей деньги.
Я никогда еще не видела золотой монеты и с восхищением вертела ее в руках.
- Ладно, эти ты заработал, - сказала мать, сосчитав серебряные монеты, - но та?
- Ту мне сам бог послал для вас. Вот слушай: кончил я работу и иду усталый домой, а по дороге встречаю людей, направляющихся в Койоакан, где, говорят, готовится веселый праздник в честь святого патрона. Иду я и думаю, какая жалость, что я так беден и не могу даже повести погулять мою бедняжку Анхелу и маленьких дочек, которые никогда еще ничего не видели. И стало мне грустно.
- Добрый мой Пабло, - говорит мама и ласково на него смотрит. А я прижимаюсь к отцу, который держит на коленях сестренку.
- Так вот, иду я, печальный, и вдруг слышу крики: «Остановите, остановите его!» Поднял я голову, а прямо на меня скачет красавец конь в богатой сбруе. Я ухватил его за узду, проклятый конь давай вырываться, но я держал узду крепко, пока не подбежал его хозяин, какой-то важный сеньор. Он сунул руку в карман и дал мне эту монету. Вот я и говорю, что ее послал бог, чтобы я мог порадовать вас прогулкой в Койоакан и купить фруктов и сластей для девочек.
Я была так счастлива, что, кажется, не согласилась бы поменяться с самой вице-королевой. До глубокой ночи, пока нас не сморил сон, мы без передышки говорили о завтрашней прогулке. Я донимала расспросами отца и мать, а потом пересказывала все сестренке. Ты представить себе не можешь, как радовались мои родители, гордясь, что могут доставить мне такое счастье. Наконец я заснула и всю ночь видела прекрасные сны.
- Помни, завтра надо встать рано, - сказал отец.
Напрасное напоминание: раза три я просыпалась среди ночи и спрашивала: «Пора? Пора?»
- Еще ночь, спи, - отвечала мать, и я снова засыпала.
Один раз я услыхала голос отца:
- Что сказала Паулита?
- Спрашивает, не пора ли вставать.
- Бедняжка, - сказал отец, смеясь, но тронутый моим волнением, - как она взбудоражена.
Под конец я так глубоко заснула, что мать едва добудилась меня.
Из Мехико мы, разумеется, отправились пешком, но в отличном настроении. Я, смеясь, бежала впереди или вела за руку сестренку, когда мать спускала ее на землю. Отец радовался и моему веселью, и удовольствию, сиявшему на лице матери. Ах! Лукас, какой добрый был мой отец.
Но вот мы пришли в Койоакан. Мне покупали все, чего я только ни просила: фрукты, сласти, игрушки, цветы. Это был самый счастливый день моей жизни. Началась процессия, и отец повел нас на кладбище, откуда лучше было видно. Со всех сторон жгли фейерверки, и взлетавшие ракеты пугали меня и сестренку.
- Пойдем отсюда, - сказал отец, - а то еще обожгут детей.
- Пойдем, - сказала мать, и мы уже собирались уходить, когда мимо пролетел пылающий шар, оторвавшийся от горевшего рядом огненного колеса. Меня осыпало искрами, я в ужасе бросилась бежать и почти в ту же секунду услышала крик отца. Оглянувшись, я увидела, что он, едва держась на ногах, закрывает лицо руками, а между пальцев у него струится кровь.
Мать тоже вскрикнула, бросилась к нему и усадила его на землю. Вокруг нас собрался народ.
- Что с тобой, Пабло? Пабло, ответь мне! - в тоске и тревоге кричала мать.
- Бомба угодила ему прямо в лицо, - говорили в толпе.
- Врача, священника! - кричали женщины.
Со всех сторон сбегались люди, узнать, в чем дело.
Мне казалось, что все это дурной сон: такое радостное утро, счастливый, довольный отец, - а теперь вот, обливаясь кровью, он лежит без сознания на земле, и мать, обезумев, рыдает над ним. Кругом столько незнакомых бледных лиц, крики: «Врача, священника!». Это было так страшно, так ужасно, я вижу все, как сейчас…
Отец пришел в себя, но стонал так жалобно, что сердце у меня разрывалось.
- Пропустите, я врач, - услыхала я, и какой-то человек, пробившись через толпу, встал на колени рядом с отцом.
- Убери руки, дружок, - сказал он, но отец по-прежнему стонал, не открывая лица.
- Сеньора, - сказал врач моей матери, - подержите ему руки, мне надо осмотреть рану.
Любопытные сгрудились вокруг нас, чуть не наступая на тело отца. Ему отвели руки от лица, и мать в ужасе закричала, а за ней следом и все остальные. Это было не лицо, а какое-то месиво из мяса и крови.
Врач внимательно осмотрел рану и произнес уверенно, без всякой жалости к отцу и к нам, в тревоге ожидавшим приговора:
- Смертельной опасности нет, но, без сомнения, он ослепнет навсегда.
Сердце у меня зашлось.
- Боже! - воскликнул отец, всплеснув руками. - Останусь слепым! Боже мой, боже! Кто же будет кормить мою жену и малюток!
Никто не мог слушать его без слез.
- Анхела, Паулита, - стонал несчастный. - Где вы?
- Мы здесь, Пабло, мы с тобой, - рыдая, отвечала мать.
- А девочки?
- Вот они, дай им руку.
Отец вытянул вперед руки и обнял всех троих.
- Анхела, Паулита, Лусия, никогда я вас больше не увижу. О, небо! Как же я смогу теперь прокормить вас!
- Успокойся, успокойся, Пабло. Тебе очень больно?
- Да, очень, но боль в ране пустое по сравнению с болью в сердце. Слепой! Слепой! Что же будет с вами? Никогда я больше не увижу вас…
Люди вокруг нас рыдали.
Тут, к счастью, появился сеньор священник. Отца уложили на носилки и отнесли в приходский дом. До сих пор я помню ласковые слова утешения, которые говорил нам священник.
У бедного отца начался сильный жар. Всю ночь, обливаясь слезами, мы просидели подле него в комнате, которую отвел нам священник в своем доме. Отец бредил, но и в бреду единственной мыслью его были жена и дети. Он звал нас поминутно, не веря, что мы рядом с ним.
На следующее утро его на носилках перенесли в Мехико. Как отличался этот путь от вчерашнего! Как изменилась наша судьба! После безоблачного счастья такое страшное горе!
Паулита опустила голову на стол и разрыдалась. Москит, пытаясь сохранить твердость, отвернулся и украдкой смахнул слезы, бежавшие по его щекам.
- Полно, Паулита, - сказал он, - зачем ты рассказываешь мне эту печальную сказку…
- Это правда, Лукас, правда. Сейчас ты все узнаешь.
XV. ИСТОРИЯ ПАУЛИТЫ (Окончание)
- Отец болел три месяца, - продолжала Паулита, - и в наш дом пришла нищета. Первое время нам помогали милосердные люди. Но увы, Лукас, милосердию быстро приходит конец, а мой бедный отец выздоравливал медленно.
Наконец он поправился, но зрение к нему не вернулось. Мы распродали весь свой скарб, а других средств у нас не было. Бедный слепец решил пойти на улицу просить подаяния, а мать пыталась зарабатывать иглой. Я стала поводырем слепого отца. Мы выходили из дому на заре, и я вела его на церковную паперть. В два часа дня мы отправлялись домой поесть, если была еда, а после обеда выходили снова и возвращались обратно лишь к девяти, потому что в час вечерней молитвы христиане более милосердны.
Отец завел кое-какие знакомства, и вот так мы и жили.
К тому времени, когда мне исполнилось двенадцать лет, нищета уже произвела страшные опустошения в нашем доме:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60