На чертежах, которые он сделал для вас, значится только его имя, что может свидетельствовать о том, что он не работает ни в какой фирме. Очень может быть, что он вообще не имеет работы, а сейчас архитектурные школы выпускают столько архитекторов, что рынок просто не в состоянии поглотить всех, и значительное число их не у дел. Мне думается, что он видел в строительстве престижного ипподрома Стрэттон-Парк шанс вернуть себе имя. Думаю, он был готов на все, только бы заполучить этот контракт.
Все, даже Ребекка, слушали как завороженные.
– Еще до того, как я приехал в Стрэттон-Парк, Роджер Гарднер сказал мне, что там есть архитектор, проектирующий новые трибуны и ни бельмеса не понимающий в скачках, не представляющий себе, что такое поведение толпы, и не желающий ничего слушать, не принимающий советов, что он позорит ипподром и что даже нечего и думать отговорить вас не иметь с ним дела.
Я замолчал. Вместе со мной молчали все.
– Ну вот, – продолжил я, – я приехал на ваше собрание акционеров в прошлую среду, встретился со всеми вами и послушал. Я узнал, что каждый из вас хочет от ипподрома. Марджори хотела, чтобы все оставалось как было. Вы, Конрад, хотели новые трибуны, но если брать глубже, вы намеревались спасти Ребекку, хотя в тот момент я об этом не догадывался. Кит хотел продать ипподром и получить деньги. Ребекка нацелилась все кардинально переиначить, как она сказала, все должно было быть новым, новый управляющий, новый секретарь скачек, новый облик старомодного Стрэттон-Парка. Марджори блестяще провела собрание, перед ней склонился бы в восхищении любой дипломат, и так обработала вас, что все вышло по ее, а именно, Стрэттон-Парк должен был оставаться на обозримые времена таким, как был, не претерпев никаких изменений.
Дарт восхищенно взглянул на тетушку и почти расплылся в улыбке. Я продолжил:
– Это не устраивало Ребекку, не устраивало и Кита. Кит уже нанял актера Гарольда Квеста создавать беспорядки под видом демонстраций против скачек с препятствиями, они шумели перед главными воротами, стараясь отпугнуть людей от посещения Стрэттон-Парка, сделать его непривлекательным, чтобы он потерял доходность и обанкротился и вам так или иначе пришлось бы его продать, то есть продать самое дорогое, что в нем есть – землю. Он также велел Гарольду Квесту поджечь загородку-препятствие у открытой ямы на кругу для прыжков, потому что именно в этом месте погибла лошадь во время последних скачек, но получился просто пшик. Кит не отличается большим умом. Но вот Ребекка…
Я заколебался. Нужно было кое-что рассказать, жаль, что этого сделать не мог никто, кроме меня.
– В стрэттоновской семье, – снова заговорил я, подходя к сути издалека, – два добродушных, безобидных человека, Айвэн и Дарт. Один очень умный человек – Марджори. Есть Конрад, на поверку не такой уж сильный, каким видится со стороны, каким хочет казаться. В каждом из Стрэттонов в крови необузданность и вспыльчивость, которые уже обошлись вам в целые состояния. Соедините эти черты с недалеким умом и заносчивостью, и вы получите Форсайта с его косилками. Во многих Стрэттонах, как и в нем, живет уверенность, что все им сойдет с рук, а если не сойдет и выйдет наружу, могущественные родственники употребят свои деньги и влияние, загладят любой скандал, как всегда и получалось в прошлом.
– И как будет и в следующий раз, – твердо произнесла Марджори.
– И как будет и в следующий раз, – согласился я. – Однако скоро вам понадобится все ваше умение, чтобы спасти фамильную честь.
Удивительное дело, они продолжали внимать моим словам и не пытались прервать. Осторожно подбирая слова, я сказал:
– Ребекка умеет сдерживать свою необузданность, ее эмоции находят выход во время состязаний, требующих огромной сосредоточенности и умения сконцентрировать всю энергию в одном стремительном порыве. Она обладает великолепной отвагой и волей к победе. И невероятным, поглощающим все стремлением добиваться своего своими силами. Когда Марджори помешала ее плану получить новые трибуны, она принимает простейшее решение – отделаться от старых.
На этот раз Конрад начал было протестовать, ему вторила Марджори, но Ребекка с Дартом сидели, как в рот воды набрали.
– Я догадываюсь, – сказал я Ребекке, – что вы велели ему сделать это, в противном случае нечего и думать о контракте.
Она смотрела на меня немигающими глазами, как неукрощенная тигрица. Я произнес:
– Уилсон Ярроу уже был повязан, и очень крепко, этой попыткой шантажа. Он понимал, так же, как и вы, что разрушение части трибун будет означать неизбежную потребность отстроить новые. Он познакомился со старыми трибунами и, как архитектор, понимал, как с минимумом усилий получить максимум эффекта. Главная артерия всего строения – лестничная клетка. Достаточно, чтобы она провалилась, и все прилегающие помещения посыплются в сторону образовавшегося колодца.
– Я не имею к этому никакого отношения! – выкрикнула Ребекка.
Конрад вскочил со своего места. Конрад… был в ужасе.
– Я видел эти заряды перед тем, как они взорвались, – обратился я к Ребекке. – Я видел, как они были заложены. Очень профессионально. Я бы сам мог сделать так. И мне известны торговцы, которые, в отличие от моего друга, гиганта Генри, люди безответственные и могут без лишних вопросов спокойно продать вам все, что хотите. Но для тех, кто занимается взрывными работами, очень непросто рассчитать нужное количество зарядов. Каждое здание имеет свои собственные сильные и слабые стороны. И всегда подмывает использовать больше, чем меньше. То количество, которое использовал Ярроу, разнесло все здание.
– Нет! – Ребекка смотрела на меня уничтожающим взглядом.
– Да, – возразил я ей. – Вы с ним решили, что лучше всего это сделать утром в пасхальную пятницу, когда там не будет ни души.
– Нет!
– Уилсон Ярроу просверлил дырки и заложил заряды, а вы в это время находились поблизости.
– Нет!
– Он не мог действовать без прикрытия. Если идешь на преступление, всегда лучше, чтобы кто-то стоял на стреме, причем кто-нибудь такой, на кого можно положиться.
Дарт беспокойно заерзал. Потом на лице у него расцвела ухмылка. Он просто не мог удержаться, чтобы не ухмыльнуться.
– Вы сидели и сторожили его в машине Дарта, – уточнил я.
У Ребекки вдруг широко округлились глаза. Она снова произнесла «нет», но уже без того жара, с каким делала это до сих пор.
– Вы думали, – проговорил я, – что если вы будете в своем ярко-красном «Феррари», то любой рабочий ипподрома, увидев его в день, когда нет никаких скачек, обязательно запомнит это и непременно сообщит властям после взрыва. Поэтому вы приехали в машине Дарта, который всегда оставляет ключи в машине, и вели себя спокойно, будучи уверенной, что на ипподроме настолько привыкли к машине Дарта, что не обратят на нее никакого внимания, и вы будете практически невидимой. Но вы не приняли в расчет Гарольда Квеста, актера и необыкновенно надоедливого человека, сующего нос не в свои дела. Кстати, будь он настоящий демонстрант, он не торчал бы в такой день у ворот ипподрома. И для вас, наверное, было полной неожиданностью, когда он заявил, что автомобиль Дарта там появлялся, и подробно описал его полиции. Но это была меньшая неприятность для вас, чем если бы он сказал, что это была ваша машина, красный «Феррари».
– Я не верю всему этому, – вяло проговорил Конрад, но я почувствовал, что он поверил.
– Я думаю, – сказал я Ребекке, – что вы где-то по дороге подхватили Ярроу и привезли его вместе с взрывчаткой на ипподром, так как полиция обследовала машину и нашла следы нитратов.
Ребекка промолчала. Я проговорил:
– Дарт все это время знал, что это вы или вы с Ярроу взорвали трибуны.
– Дарт проболтался вам! – Ребекка взбешенно повернулась к совсем потерянному Дарту. – Ты выдал меня этому… этому…
– Нет, он вас не выдавал, – горячо возразил я ей. – Он все это время оставался неизменно верен вам. Вчера полиция долго допрашивала его, и он не сказал ни слова. Его обвинили в том, что это он заложил взрывчатку, и он остается их главным подозреваемым, и они от него долго не отстанут, будут допрашивать снова и снова. Но он им ничего о вас не скажет. Он гордится вами, хотя его давно пугают ваши выходки.
– Откуда это вам известно? – простонал Дарт.
– Я стоял рядом с вами, когда Ребекка выиграла на Темпестекси.
– Но… как вы догадались?
– К тому времени я уже слишком во многом разобрался.
– Откуда ты узнал? – набросилась на брата Ребекка.
– Я увидел из окна ванной, что там, где должен быть мой автомобиль, стоит твой «Феррари».
Сдавшись, она произнесла:
– Он простоял там меньше часа.
Конрад как-то сразу погрузнел и сгорбился.
– Я вернулась в Лэмбурн задолго до взрыва, – сердито сказала Ребекка. – Ярроу к этому же времени должен был уже подъезжать к Лондону.
– Я хочу знать, – обратилась ко мне после недолгого молчания Марджори, – что вас навело на мысль заподозрить Ребекку?
– Так, некоторые мелочи.
– Скажите какие.
– Ну что же, – ответил я, – первое, она, как фанатик, хотела все переменить.
– Дальше, – сказала Марджори, когда я остановился.
– Она между делом упомянула новые трибуны из стекла. Это второе. В Британии есть трибуны с панелями из стекла – так ведь? – но они не образуют сплошного покрытия, как у Ярроу, и мне пришло в голову, что она, возможно, видела его проекты, запертые Конрадом в его тайнике.
И третье… Как-то Ребекка сказала, что она единственная в семье, кто отличит шпунт от желобка. Все они, кроме Ребекки, непонимающе уставились на меня.
– Не поняла, – сказала Марджори.
– Это специальные термины и не имеют отношения к бегам, – объяснил я. – Они ничего не значили для Роджера Гарднера.
– И мне они тоже ничего не говорят, – вставил Конрад, – а я всю жизнь имел лошадей или ездил на лошадях.
– Но для архитектора все понятно, – сказал я, – и для строителя тоже, а также для плотника, инженера. Но для жокея вряд ли. Так что я в тот момент подумал, хотя и не с такой уж долей определенности, не разговаривала ли она с архитектором, причем много раз, и не Ярроу ли этот архитектор. Это так, мелькнуло у меня в уме, но подобного рода вещи застревают в голове.
– А что такое шпунт и желобок? – спросил Дарт.
– Шпунт – это такой выступ, чаще всего на деревянных деталях, который позволяет соединять доски, как, скажем, в заборе, на полу, причем соединять в единую поверхность без гвоздей. Вот так был собран пол в большом шатре.
Марджори слушала меня и хлопала глазами, ничего не понимая.
– А желобок? – спросила Марджори.
– Это такая канавка, которую делают для стока быстро текущих жидкостей, или такое кольцо, на котором держатся шарикоподшипники. И в том, и в другом случае для ипподромного жаргона это совершенно чужие слова.
– Шпунт от желобка, – задумчиво повторил Дарт. – Это не то, что повторял ваш младший?
– Очень может быть.
– Нужно было прикончить вас, когда у меня был такой шанс, – с сожалением промолвила Ребекка.
– Я был уверен, вы так и сделаете, – согласился я.
– Она целилась прямо в вас, – заметил Дарт. – Отец успел выхватить у нее ружье. Спросите у него, и он вам скажет, что выстрел вам в грудь вполне мог сойти за несчастный случай, а вот второй выстрел в спину мог быть только преднамеренным убийством.
– Дарт! – укоризненно воскликнула Марджори, но он, несомненно, попал в точку. Дарт был одним из Стрэттонов.
– Где ты в первый раз встретила Ярроу? Как познакомилась с ним? – спросил Ребекку Конрад.
Она пожала плечами:
– На вечеринке. Он дурачился, имитировал наши акценты. Ты слышал пленку, это он. «Ре-бе-а Стрэ-он, милоч-а». Кто-то сказал мне, что он поразительно хороший архитектор, но совершенно на мели. Мне нужны были новые трибуны. Ему позарез нужна была работа, и он не был очень разборчив, как ее получить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Все, даже Ребекка, слушали как завороженные.
– Еще до того, как я приехал в Стрэттон-Парк, Роджер Гарднер сказал мне, что там есть архитектор, проектирующий новые трибуны и ни бельмеса не понимающий в скачках, не представляющий себе, что такое поведение толпы, и не желающий ничего слушать, не принимающий советов, что он позорит ипподром и что даже нечего и думать отговорить вас не иметь с ним дела.
Я замолчал. Вместе со мной молчали все.
– Ну вот, – продолжил я, – я приехал на ваше собрание акционеров в прошлую среду, встретился со всеми вами и послушал. Я узнал, что каждый из вас хочет от ипподрома. Марджори хотела, чтобы все оставалось как было. Вы, Конрад, хотели новые трибуны, но если брать глубже, вы намеревались спасти Ребекку, хотя в тот момент я об этом не догадывался. Кит хотел продать ипподром и получить деньги. Ребекка нацелилась все кардинально переиначить, как она сказала, все должно было быть новым, новый управляющий, новый секретарь скачек, новый облик старомодного Стрэттон-Парка. Марджори блестяще провела собрание, перед ней склонился бы в восхищении любой дипломат, и так обработала вас, что все вышло по ее, а именно, Стрэттон-Парк должен был оставаться на обозримые времена таким, как был, не претерпев никаких изменений.
Дарт восхищенно взглянул на тетушку и почти расплылся в улыбке. Я продолжил:
– Это не устраивало Ребекку, не устраивало и Кита. Кит уже нанял актера Гарольда Квеста создавать беспорядки под видом демонстраций против скачек с препятствиями, они шумели перед главными воротами, стараясь отпугнуть людей от посещения Стрэттон-Парка, сделать его непривлекательным, чтобы он потерял доходность и обанкротился и вам так или иначе пришлось бы его продать, то есть продать самое дорогое, что в нем есть – землю. Он также велел Гарольду Квесту поджечь загородку-препятствие у открытой ямы на кругу для прыжков, потому что именно в этом месте погибла лошадь во время последних скачек, но получился просто пшик. Кит не отличается большим умом. Но вот Ребекка…
Я заколебался. Нужно было кое-что рассказать, жаль, что этого сделать не мог никто, кроме меня.
– В стрэттоновской семье, – снова заговорил я, подходя к сути издалека, – два добродушных, безобидных человека, Айвэн и Дарт. Один очень умный человек – Марджори. Есть Конрад, на поверку не такой уж сильный, каким видится со стороны, каким хочет казаться. В каждом из Стрэттонов в крови необузданность и вспыльчивость, которые уже обошлись вам в целые состояния. Соедините эти черты с недалеким умом и заносчивостью, и вы получите Форсайта с его косилками. Во многих Стрэттонах, как и в нем, живет уверенность, что все им сойдет с рук, а если не сойдет и выйдет наружу, могущественные родственники употребят свои деньги и влияние, загладят любой скандал, как всегда и получалось в прошлом.
– И как будет и в следующий раз, – твердо произнесла Марджори.
– И как будет и в следующий раз, – согласился я. – Однако скоро вам понадобится все ваше умение, чтобы спасти фамильную честь.
Удивительное дело, они продолжали внимать моим словам и не пытались прервать. Осторожно подбирая слова, я сказал:
– Ребекка умеет сдерживать свою необузданность, ее эмоции находят выход во время состязаний, требующих огромной сосредоточенности и умения сконцентрировать всю энергию в одном стремительном порыве. Она обладает великолепной отвагой и волей к победе. И невероятным, поглощающим все стремлением добиваться своего своими силами. Когда Марджори помешала ее плану получить новые трибуны, она принимает простейшее решение – отделаться от старых.
На этот раз Конрад начал было протестовать, ему вторила Марджори, но Ребекка с Дартом сидели, как в рот воды набрали.
– Я догадываюсь, – сказал я Ребекке, – что вы велели ему сделать это, в противном случае нечего и думать о контракте.
Она смотрела на меня немигающими глазами, как неукрощенная тигрица. Я произнес:
– Уилсон Ярроу уже был повязан, и очень крепко, этой попыткой шантажа. Он понимал, так же, как и вы, что разрушение части трибун будет означать неизбежную потребность отстроить новые. Он познакомился со старыми трибунами и, как архитектор, понимал, как с минимумом усилий получить максимум эффекта. Главная артерия всего строения – лестничная клетка. Достаточно, чтобы она провалилась, и все прилегающие помещения посыплются в сторону образовавшегося колодца.
– Я не имею к этому никакого отношения! – выкрикнула Ребекка.
Конрад вскочил со своего места. Конрад… был в ужасе.
– Я видел эти заряды перед тем, как они взорвались, – обратился я к Ребекке. – Я видел, как они были заложены. Очень профессионально. Я бы сам мог сделать так. И мне известны торговцы, которые, в отличие от моего друга, гиганта Генри, люди безответственные и могут без лишних вопросов спокойно продать вам все, что хотите. Но для тех, кто занимается взрывными работами, очень непросто рассчитать нужное количество зарядов. Каждое здание имеет свои собственные сильные и слабые стороны. И всегда подмывает использовать больше, чем меньше. То количество, которое использовал Ярроу, разнесло все здание.
– Нет! – Ребекка смотрела на меня уничтожающим взглядом.
– Да, – возразил я ей. – Вы с ним решили, что лучше всего это сделать утром в пасхальную пятницу, когда там не будет ни души.
– Нет!
– Уилсон Ярроу просверлил дырки и заложил заряды, а вы в это время находились поблизости.
– Нет!
– Он не мог действовать без прикрытия. Если идешь на преступление, всегда лучше, чтобы кто-то стоял на стреме, причем кто-нибудь такой, на кого можно положиться.
Дарт беспокойно заерзал. Потом на лице у него расцвела ухмылка. Он просто не мог удержаться, чтобы не ухмыльнуться.
– Вы сидели и сторожили его в машине Дарта, – уточнил я.
У Ребекки вдруг широко округлились глаза. Она снова произнесла «нет», но уже без того жара, с каким делала это до сих пор.
– Вы думали, – проговорил я, – что если вы будете в своем ярко-красном «Феррари», то любой рабочий ипподрома, увидев его в день, когда нет никаких скачек, обязательно запомнит это и непременно сообщит властям после взрыва. Поэтому вы приехали в машине Дарта, который всегда оставляет ключи в машине, и вели себя спокойно, будучи уверенной, что на ипподроме настолько привыкли к машине Дарта, что не обратят на нее никакого внимания, и вы будете практически невидимой. Но вы не приняли в расчет Гарольда Квеста, актера и необыкновенно надоедливого человека, сующего нос не в свои дела. Кстати, будь он настоящий демонстрант, он не торчал бы в такой день у ворот ипподрома. И для вас, наверное, было полной неожиданностью, когда он заявил, что автомобиль Дарта там появлялся, и подробно описал его полиции. Но это была меньшая неприятность для вас, чем если бы он сказал, что это была ваша машина, красный «Феррари».
– Я не верю всему этому, – вяло проговорил Конрад, но я почувствовал, что он поверил.
– Я думаю, – сказал я Ребекке, – что вы где-то по дороге подхватили Ярроу и привезли его вместе с взрывчаткой на ипподром, так как полиция обследовала машину и нашла следы нитратов.
Ребекка промолчала. Я проговорил:
– Дарт все это время знал, что это вы или вы с Ярроу взорвали трибуны.
– Дарт проболтался вам! – Ребекка взбешенно повернулась к совсем потерянному Дарту. – Ты выдал меня этому… этому…
– Нет, он вас не выдавал, – горячо возразил я ей. – Он все это время оставался неизменно верен вам. Вчера полиция долго допрашивала его, и он не сказал ни слова. Его обвинили в том, что это он заложил взрывчатку, и он остается их главным подозреваемым, и они от него долго не отстанут, будут допрашивать снова и снова. Но он им ничего о вас не скажет. Он гордится вами, хотя его давно пугают ваши выходки.
– Откуда это вам известно? – простонал Дарт.
– Я стоял рядом с вами, когда Ребекка выиграла на Темпестекси.
– Но… как вы догадались?
– К тому времени я уже слишком во многом разобрался.
– Откуда ты узнал? – набросилась на брата Ребекка.
– Я увидел из окна ванной, что там, где должен быть мой автомобиль, стоит твой «Феррари».
Сдавшись, она произнесла:
– Он простоял там меньше часа.
Конрад как-то сразу погрузнел и сгорбился.
– Я вернулась в Лэмбурн задолго до взрыва, – сердито сказала Ребекка. – Ярроу к этому же времени должен был уже подъезжать к Лондону.
– Я хочу знать, – обратилась ко мне после недолгого молчания Марджори, – что вас навело на мысль заподозрить Ребекку?
– Так, некоторые мелочи.
– Скажите какие.
– Ну что же, – ответил я, – первое, она, как фанатик, хотела все переменить.
– Дальше, – сказала Марджори, когда я остановился.
– Она между делом упомянула новые трибуны из стекла. Это второе. В Британии есть трибуны с панелями из стекла – так ведь? – но они не образуют сплошного покрытия, как у Ярроу, и мне пришло в голову, что она, возможно, видела его проекты, запертые Конрадом в его тайнике.
И третье… Как-то Ребекка сказала, что она единственная в семье, кто отличит шпунт от желобка. Все они, кроме Ребекки, непонимающе уставились на меня.
– Не поняла, – сказала Марджори.
– Это специальные термины и не имеют отношения к бегам, – объяснил я. – Они ничего не значили для Роджера Гарднера.
– И мне они тоже ничего не говорят, – вставил Конрад, – а я всю жизнь имел лошадей или ездил на лошадях.
– Но для архитектора все понятно, – сказал я, – и для строителя тоже, а также для плотника, инженера. Но для жокея вряд ли. Так что я в тот момент подумал, хотя и не с такой уж долей определенности, не разговаривала ли она с архитектором, причем много раз, и не Ярроу ли этот архитектор. Это так, мелькнуло у меня в уме, но подобного рода вещи застревают в голове.
– А что такое шпунт и желобок? – спросил Дарт.
– Шпунт – это такой выступ, чаще всего на деревянных деталях, который позволяет соединять доски, как, скажем, в заборе, на полу, причем соединять в единую поверхность без гвоздей. Вот так был собран пол в большом шатре.
Марджори слушала меня и хлопала глазами, ничего не понимая.
– А желобок? – спросила Марджори.
– Это такая канавка, которую делают для стока быстро текущих жидкостей, или такое кольцо, на котором держатся шарикоподшипники. И в том, и в другом случае для ипподромного жаргона это совершенно чужие слова.
– Шпунт от желобка, – задумчиво повторил Дарт. – Это не то, что повторял ваш младший?
– Очень может быть.
– Нужно было прикончить вас, когда у меня был такой шанс, – с сожалением промолвила Ребекка.
– Я был уверен, вы так и сделаете, – согласился я.
– Она целилась прямо в вас, – заметил Дарт. – Отец успел выхватить у нее ружье. Спросите у него, и он вам скажет, что выстрел вам в грудь вполне мог сойти за несчастный случай, а вот второй выстрел в спину мог быть только преднамеренным убийством.
– Дарт! – укоризненно воскликнула Марджори, но он, несомненно, попал в точку. Дарт был одним из Стрэттонов.
– Где ты в первый раз встретила Ярроу? Как познакомилась с ним? – спросил Ребекку Конрад.
Она пожала плечами:
– На вечеринке. Он дурачился, имитировал наши акценты. Ты слышал пленку, это он. «Ре-бе-а Стрэ-он, милоч-а». Кто-то сказал мне, что он поразительно хороший архитектор, но совершенно на мели. Мне нужны были новые трибуны. Ему позарез нужна была работа, и он не был очень разборчив, как ее получить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47