Казалось, в то утро вся округа, как назло, высыпала за покупками, и, как человек, который, желая избежать встречи с соседями на пристани, вынужден прятаться в дверях зданий или спускаться к причалу, так и я прятался за углами домов, чтобы не столкнуться с миссис Паско и ее выводком. Должно быть, само стремление остаться незамеченным привлекло ко мне всеобщее внимание, и по городку пополз слух, что мистер Эшли ведет себя весьма странно, необычно: вбегает на рыбный базар в одни двери, выбегает в другие и еще до одиннадцати утра ворвался в «Розу и Корону» как раз в ту минуту, когда супруга викария из соседнего прихода шла мимо. Я не сомневался: все дружно сойдутся на том, что мистер Эшли был пьян.
Наконец я обрел безопасное убежище в стенах банка. Мистер Куч принял меня со своей всегдашней любезностью.
– На сей раз я пришел забрать все, – сказал я.
Мистер Куч испуганно взглянул на меня.
– Вы, разумеется, не намереваетесь, мистер Эшли, переводить свой банковский счет в другое заведение? – неуверенно проговорил он.
– Нет, – сказал я. – Я говорю о фамильных драгоценностях. Завтра мне исполняется двадцать пять лет, и они станут моей законной собственностью. Я желаю видеть их у себя, когда проснусь утром в день своего рождения.
Наверное, он счел меня в лучшем случае странным, а то и вовсе чудаком.
– Вы имеете в виду, что желаете позволить себе эту прихоть на один день? Мистер Кендалл, ваш опекун, не замедлил вернуть колье в банк.
– Не прихоть, мистер Куч, – возразил я. – Я хочу, чтобы драгоценности постоянно находились в моем доме. Не знаю, могу ли я лучше объяснить мое намерение.
– Понимаю, – сказал он. – Ну что же, полагаю, в вашем доме есть сейф или другое надежное место, где вы могли бы их хранить.
– Это, мистер Куч, – сказал я, – право же, мое личное дело. Буду вам весьма признателен, если вы немедленно принесете их. И на сей раз не только колье. Всю коллекцию.
Могло показаться, будто я отнимаю его собственное достояние.
– Очень хорошо, – с явной неохотой согласился он. – На то, чтобы принести драгоценности из хранилища и упаковать со всей необходимой тщательностью, потребуется немного времени. Если у вас есть еще какиенибудь дела в городе…
– Никаких дел, – перебил я. – Я подожду здесь и заберу их с собой.
Он понял, что тянуть время бесполезно, и, послав за клерком, распорядился принести драгоценности. Я захватил с собой плетеную корзину, которая, к счастью, оказалась довольно вместительной – дома мы возили в таких капусту, – и мистер Куч усиленно моргал, складывая в нее коробки с драгоценностями.
– Было бы гораздо лучше, – сказал он, – если бы я прислал их вам надлежащим образом. Видите ли, у нас есть карета, она куда больше подходит для таких целей.
Да, подумал я, легко представить, какую пищу даст это досужим языкам.
Банковская карета с управляющим в цилиндре катит в резиденцию мистера Эшли.
Уж лучше овощная корзина и догкарт.
– Все в порядке, мистер Куч, – сказал я, – я и сам отлично справлюсь.
Слегка покачиваясь, держа корзину на плече, я с триумфом вышел из банка и на полном ходу столкнулся с миссис Паско и двумя ее дочерьми.
– Боже мой, мистер Эшли! – воскликнула она. – Как вы нагружены!
Придерживая корзину одной рукой, другой я широким жестом сорвал с головы шляпу.
– Мы встретились в черные для меня дни, – сказал я. – Я пал настолько низко, что вынужден продавать капусту мистеру Кучу и его клеркам.
Ремонт крыши почти разорил меня, и мне приходится на улицах города торговать плодами своих полей.
Миссис Паско с отвисшей челюстью уставилась на меня, обе девушки широко раскрыли глаза от удивления.
– К несчастью, – продолжал я, – корзина, которая сейчас при мне, целиком предназначена для другого покупателя. В противном случае я с удовольствием продал бы вам немного моркови. Но в будущем, когда вам понадобятся овощи, вспомните обо мне.
Я успел найти поджидавший меня догкарт, сгрузить поклажу, забраться в него – грум сел рядом со мной – и взять в руки вожжи, а миссис Паско все еще стояла на углу улицы, огорошенно взирая на меня круглыми, как плошки, глазами. Теперь слухи пополнятся новой подробностью: мало того что мистер Эшли странно вел себя, был пьян и невменяем, но он еще и нищий.
Длинной аллеей, отходившей от перепутья Четырех Дорог, мы подъехали к дому, и, пока грум ставил догкарт в сарай, я через черный вход вошел в дом – слуги сидели за обедом, – поднялся по их лестнице и на цыпочках прошел в свою комнату. Я запер овощную корзину в шкаф и спустился в столовую к ленчу.
Я умял целый голубиный пирог и запил его огромной кружкой эля.
Райнальди закрыл бы глаза и содрогнулся.
Рейчел не дождалась меня, о чем сообщила в оставленной для меня записке, и, думая, что я вернусь не скоро, ушла в свою комнату. Пожалуй, я впервые не пожалел о ее отсутствии. Едва ли мне удалось бы скрыть свою радость, смешанную с чувством вины. Проглотив последний кусок, я снова вышел из дома и отправился в Пелин, теперь уже верхом. В кармане у меня лежал документ, который мистер Треуин, как и обещал, прислал с нарочным. Завещание Эмброза я тоже взял с собой. Мне предстоял разговор куда более трудный, чем утром, но тем не менее я был полон отваги.
Крестного я застал в кабинете.
– Ну, Филипп, – сказал он, – хоть я и опережаю события на несколько часов, но не важно. Позволь мне поздравить тебя с днем рождения.
– Благодарю вас, – ответил я. – Со своей стороны, я хочу поблагодарить вас за вашу любовь ко мне и к Эмброзу и за опеку надо мной в течение последних лет…
– …Которая, – улыбнулся он, – завтра заканчивается.
– Да, – сказал я, – или, точнее, сегодня в полночь. И поскольку я не решусь нарушить ваш сон в столь поздний час, то хочу, чтобы вы засвидетельствовали мою подпись на документе, который я желаю подписать и который вступит в силу именно в полночь.
– Хм! – Он протянул руку за очками. – Документ… какой документ?
Я вынул из нагрудного кармана завещание Эмброза.
– Мне бы хотелось, – сказал я, – чтобы вы сперва прочли это. Мне отдали его по доброй воле, но после долгих споров и препирательств. Я давно подозревал о существовании этой бумаги. Вот она.
Я передал крестному завещание. Он водрузил на нос очки и прочел его от начала до конца.
– Здесь есть дата, – сказал он, – но нет подписи.
– Совершенно верно, – подтвердил я. – Но это рука Эмброза, не так ли?
– О да, – согласился он, – несомненно. Но я не понимаю, почему… почему он не подписал его и не прислал мне? Я ожидал именно такого завещания с первых дней его женитьбы и говорил тебе об этом.
– Эмброз подписал бы его, – сказал я, – если бы не болезнь и надежда вскоре вернуться домой и отдать его вам лично. Это я знаю точно.
Крестный положил завещание на стол.
– Так-так, – сказал он. – Подобное случалось и в других семьях. Как это ни прискорбно для вдовы, но мы не можем сделать для нее больше того, что уже сделали. Без подписи завещание не имеет юридической силы.
– Знаю, – сказал я, – она и не ждала ничего другого. Как я только что сказал, лишь после долгих уговоров мне удалось получить от нее эту бумагу. Я должен вернуть ее, но вот копия.
Я положил завещание в карман и подал крестному снятую мною копию.
– В чем дело? – спросил он. – Обнаружилось еще что-нибудь?
– Нет, – ответил я, – но совесть говорит мне, что я пользуюсь тем, что мне не принадлежит. Вот и все. Эмброз намеревался подписать завещание, но смерть, вернее, болезнь помешала ему. Я хочу, чтобы вы прочли документ, который я подготовил.
И я протянул ему бумагу, составленную Треуином в Бодмине. Крестный читал медленно, внимательно; лицо его делалось все серьезнее. Прошло некоторое время, прежде чем он снял очки и посмотрел на меня.
– Твоей кузине Рейчел известно про этот документ? – спросил он.
– Ровным счетом ничего, – ответил я. – Никогда ни словом, ни намеком она не обмолвилась о том, что я написал здесь и что намерен выполнить. Она и не подозревает о моем плане. Ей неизвестно даже то, что я у вас и что я показал вам завещание Эмброза. Как несколько недель назад вы слышали от нее самой, она намерена вскоре уехать в Лондон.
Не сводя с меня глаз, крестный сел за стол.
– Ты твердо решил поступить именно так? – спросил он.
– Я решил твердо, – ответил я.
– Ты отдаешь себе отчет в том, что подобный шаг может привести к злоупотреблениям с ее стороны? У тебя нет никакой гарантии, что имущество, которое со временем должно перейти к тебе и твоим наследникам, не будет растрачено.
– Да, я готов пойти на риск, – сказал я.
Он покачал головой и вздохнул. Затем встал со стула, выглянул в окно и снова сел.
– Ее советчик, синьор Райнальди, знает про этот документ? – спросил он.
– Разумеется, нет, – ответил я.
– Жаль, что ты не сказал мне о нем раньше, Филипп. Я мог бы обсудить его с Райнальди. Он показался мне здравомыслящим человеком. В тот вечер я имел с ним продолжительную беседу и даже поделился беспокойством по поводу превышения твоей кузиной кредита. Он признал, что она всегда отличалась таким недостатком, как расточительность. Из-за этого у нее были недоразумения не только с Эмброзом, но и с первым мужем. Он дал мне понять, что он, синьор Райнальди, – единственный, кто знает, как с ней обходиться.
– Мне наплевать на то, что он считает правильным. Этот человек меня раздражает, и я уверен, что он использовал приведенный вами аргумент в собственных целях. Он надеется заманить ее обратно во Флоренцию.
Крестный все так же пристально смотрел на меня.
– Филипп, – сказал он, – извини, что я задаю тебе этот вопрос, он, конечно, очень личный, но я знаю тебя с рождения. Ты совсем потерял голову из-за своей кузины Рейчел?
Я чувствовал, что у меня горят щеки, но взгляд не отвел.
– Не понимаю, что вы хотите сказать. «Потерял голову» – несерьезное и крайне некрасивое выражение. Я уважаю и чту мою кузину Рейчел более, чем кого-либо другого.
– Я хотел поговорить с тобой раньше, – сказал крестный. – Видишь ли, ходит много разговоров о том, что она слишком долго гостит в твоем доме.
Скажу больше: во всем графстве поговаривают еще кое о чем.
– Пусть поговаривают, – сказал я. – Послезавтра у них появится новая пища для разговоров. Передача имения и состояния едва ли останется незамеченной.
– Если у твоей кузины Рейчел есть хоть капля здравого смысла, – сказал он, – и она не желает утратить уважения к самой себе, то либо она уедет в Лондон, либо попросит тебя переехать жить в другое место. Нынешнее положение более чем двусмысленно и не на пользу ни ей, ни тебе.
Я промолчал. Для меня имело значение только одно: чтобы он заверил документ.
– В конце концов, – продолжал крестный, – есть только один способ избежать сплетен. А заодно, согласно этому документу, и передачи собственности. Ей надо снова выйти замуж.
– Думаю, что это исключено, – сказал я.
– Полагаю, – сказал он, – ты не подумываешь о том, чтобы самому сделать ей предложение?
Краска снова бросилась мне в лицо.
– Я не осмелился бы, – сказал я, – да и она не приняла бы моего предложения.
– Не нравится мне все это, Филипп, – сказал крестный. – Лучше бы ей было вовсе не приезжать в Англию. Впрочем, жалеть поздно. Что ж, подписывай.
И бери на себя последствия своих действий.
Я схватил перо и поставил под документом свое имя.
– Есть женщины, Филипп, – сказал крестный, – возможно, вполне достойные, хорошие женщины, которые не по своей воле творят беду. Чего бы они ни коснулись, все оборачивается трагедией. Не знаю, зачем я тебе говорю это, но чувствую, что должен сказать.
И он засвидетельствовал мою подпись под длинным бумажным свитком.
– Полагаю, ты не станешь дожидаться Луизы? – спросил он.
– Думаю, что нет, – ответил я и, смягчившись, добавил:
– Если завтра вы оба свободны, почему бы вам не приехать к обеду и не выпить за мое здоровье по случаю дня рождения?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54