Нет.
Пати саркастически скривилась. В декольте ее платья на бронзовой коже виднелся шрам, отмечавший место выхода пули. Это была бронебойная пуля, сказала она когда-то. Поэтому я жива.
– Я лежала в больнице, – сказала она. – С ранениями.
– Я имею в виду – потом. – Взгляд русского был почти наивным, – Допросы и суд. Это.
– Теперь вы понимаете, что у меня были на то свои причины.
Языков немного подумал над этими причинами.
– Да. Понимаю, – наконец произнес он. – Но своим молчанием вы избавили меня от многих проблем. Полиция думала, что вы мало знаете. Я думал, что вы не знаете ничего. Вы проявили терпение. Да. Почти четыре года… Должны были иметь мотивацию, правда? Внутри.
Пати достала еще одну сигарету. Русский, несмотря на то, что на столе перед ним лежал «Дюпон» с ладонь величиной, не сделал ни малейшей попытки предложить ей огня, хотя видел, что ей приходится рыться в сумочке, чтобы достать собственную зажигалку. Перестань дрожать, подумала Тереса, глядя на свои руки. Сдержи дрожь в пальцах, пока этот тип не заметил, и весь наш антураж крутых дамочек не развалился на кусочки, и все не пошло к черту.
– Пакеты находятся там же, где и прежде. Мы привезли только один.
Тот спор в пещере, вспомнила Тереса. Одновременно радостные и испуганные, они при свете фонариков пересчитывали пакеты. Один возьмем сейчас и будем думать, что делать дальше, а остальное пусть пока лежит здесь, настаивала Тереса. Везти все сейчас – просто самоубийство, так что давай-ка, не глупи сама и меня не заставляй. Я знаю, что в тебя стреляли и все такое, но я приехала в твою страну не туристкой, черт тебя побери. Не вынуждай меня рассказывать в подробностях историю, которую я тебе вообще никогда не рассказывала. Историю, ни капельки не похожую на твою, потому что в тебя, наверное, и стреляли-то пулями, надушенными «Каролиной Эррера». Так что не дури. В таких делах тише едешь – дальше будешь.
– А вам не приходило в голову, что я могу установить за вами слежку?.. Нет?
Пати опустила руку с сигаретой на колени.
– Разумеется, приходило. – Она затянулась и снова положила руку на колени. – Но это нереально. Вам не удастся проследить за нами до самого места.
– Хм… Таинственная. Вы таинственные сеньоры.
– Если вы это сделаете, мы поймем и исчезнем. И будем искать другого покупателя. Пятьсот килограммов – это много.
Языков ничего не ответил, хотя его молчание говорило: да, пятьсот килограммов – это слишком много во всех отношениях. Он продолжал смотреть на Пати и лишь иногда коротко взглядывал на Тересу, которая сидела в другом кресле молча, не куря, не шевелясь: она слушала и смотрела, сдерживая взволнованное дыхание и держа руки ладонями вниз на коленях джинсов, чтобы не потели. Голубая трикотажная рубашка с короткими рукавами, кроссовки – на случай, если придется удирать – и только браслет-неделька из мексиканского серебра на правом запястье. Резкий контраст с элегантным туалетом и высокими каблуками Пати.
Они находились тут потому, что Тереса настояла на этом решении. Вначале ее партнерша склонялась к другому варианту – распродать кокаин небольшими порциями, однако Тереса убедила ее, что рано или поздно его хозяева сообразят, что к чему. Лучше прямо пойти к ним, сказала она. Это дело верное, хоть мы и потеряем кое-что. Хорошо, согласилась Пати. Но говорить буду я, потому что я знаю, что представляет собой этот чертов большевик. И вот они сидели здесь, и Тереса с каждой минутой все больше убеждалась, что они совершили ошибку Она с детства научилась распознавать таких мужчин. Их язык, внешность и привычки могут меняться, но суть всегда одна. Все это ни к чему не приведет, думала она; вернее, приведет к тому же самому. В конце концов – она поняла это слишком поздно, – Пати всего лишь избалованная барышня, невеста такого же избалованного богатого парня, который занимался этими делами не по нужде, а ради каприза. Он сам полез на рожон, как лезут многие, и получил то, что заслужил – опять же, как многие. А Пати прожила всю жизнь в некой призрачной, нереальной действительности, не имеющей ничего общего с настоящей, и срок в тюрьме еще больше ослепил ее. В этом кабинете она не была Лейтенантом О'Фаррелл – она не была никем, а истинная власть и мощь смотрела на них голубыми с желтым ободком глазами. И еще большую ошибку совершала Пати – уже после того, как они по собственной глупости явились сюда, – сейчас, ставя вопрос так, как она его ставила. Освежая память Олега Языкова по прошествии стольких лет.
– В этом и заключается проблема, – говорила Пати. – Пятьсот килограммов – это слишком много. Поэтому мы прежде всего пришли к вам.
– Чья была идея? – Языков отнюдь не выглядел польщенным. – Что я – первый выбор? Да.
Пати взглянула на Тересу.
– Ее. Она всегда все обдумывает более тщательно, – нервно усмехнулась она между двумя затяжками. – У нее лучше получается взвешивать все возможности и весь риск.
Тереса чувствовала, что глаза русского пристально изучают ее. Наверное, задается вопросом, что нас соединяет, подумала она. Тюрьма, дружба, бизнес. С мужчинами я имею дело или с ней.
– Я еще не знаю, что она делает, – проговорил Языков, обращаясь к Пати, но не отводя глаз от Тересы. – В этом. Ваша подруга.
– Она мой партнер.
– А-а. Это хорошо – иметь партнеров. – Языков снова перевел взгляд на Пати. – Тоже хорошо было бы побеседовать. Да. Риск и возможности. У вас может не оказаться времени, чтобы исчезнуть и искать другого покупателя. – Он выдержал соответствующую паузу. – Времени, чтобы исчезнуть добровольно. Думаю.
Тереса заметила, что у Пати снова задрожали руки.
Господи, подумала она, если бы я могла сейчас встать и сказать: послушайте, дон Олег, мы пошли. Забирайте этот груз и забудьте обо всем этом.
– Может быть, нам стоило бы… – начала она.
Языков взглянул на нее почти с удивлением. Но Пяти уже принялась настаивать: вы ничего от этого не выиграете. Ничего, говорила она. Только жизни двух женщин. А потеряете много. В общем-то, подумала Тереса, несмотря на дрожь пальцев, передающуюся извивам сигаретного дыма, Лейтенант держится хорошо.
Несмотря ни на что. Несмотря на то, что они совершили ошибку, явившись сюда, и на все остальное, Пати так просто не сдается. Но они обе уже мертвы. Еще немного, и она произнесла бы это вслух: мы с тобой мертвы, Лейтенант. Туши сигарету, и пошли.
– Жизнь теряется не сразу, – философски произнес русский, но, услышав его дальнейшие слова, Тереса поняла, что он вовсе не философствует. – Думаю, что в этом процессе человек в конце концов рассказывает много вещей… Мне не нравится платить два раза. Нет. Я могу бесплатно. Да. Получить.
Он смотрел на пакет кокаина, лежащий на столе между неподвижными руками. Пати неловко загасила сигарету в пепельнице, стоявшей в нескольких сантиметрах от этих рук. Вот до чего ты дошла, в отчаянии подумала Тереса, почти физически ощущая панику, охватившую ее подругу. До этой проклятой пепельницы, И тогда вдруг, неожиданно для самой себя, вновь услышала собственный голос:
– Может, вы и получите его бесплатно. Но кто знает? Это ведь риск и много хлопот… Вы лишитесь верной прибыли.
Голубые с желтым ободком глаза с интересом воззрились на нее;
– Ваше имя?
– Тереса Мендоса.
– Колумбийка?
– Из Мексики.
Она чуть не добавила; Кульякан, штат Синалоа. В таких делах, как это, подобные факты равносильны верительным грамотам. Но она не прибавила ничего.
Лишняя болтовня до добра не доводит. Языков продолжал пристально разглядывать ее.
– Лишиться. Вы говорите. Убедите меня в этом.
Убеди меня в том, что есть смысл оставлять вас в живых: таков был подтекст. Пати откинулась на спинку кресла: так израненный, измученный петух на арене отступает перед более сильным противником. Ты права, Мексиканка. У меня вся грудь в крови, теперь твой черед. Вытащи нас отсюда. У Тересы язык прилип к небу. Стакан воды. Господи, почему я не попросила стакан воды.
– Если считать по двенадцать тысяч долларов за килограмм, – начала она, – полтонны будет стоить около шести миллионов долларов – это лишь начальная цена. Правильно?..
– Правильно. – Языков смотрел на нее ничего не выражающим взглядом. Настороженно.
– Не знаю, сколько с вас берут посредники, но в Соединенных Штатах за один килограмм можно получить двадцать тысяч.
– Тридцать тысяч для нас. В этом году. Здесь. – Лицо Языкова было совершенно неподвижно. – Больше, чем ваши соседи. Да. Янки.
Тереса быстро подсчитала. Кажется, он клюнул.
Руки у нее, как ни странно, не дрожали. Теперь не дрожали.
– В таком случае, – сказала она, – при нынешних ценах полтонны, размещенные в Европе, принесут около пятнадцати миллионов долларов. – Это куда больше, чем, как сказала Пати, Языков и его партнеры заплатили четыре года назад за тот груз. – Тогда это были – поправьте меня, если я ошибаюсь, – пять миллионов наличными и один миллион в… гм… как сеньор предпочитает называть это?
– Технический материал, – ответил Языков, которого, похоже начинал забавлять этот разговор. – Бывший в употреблении.
Значит, в общей сложности шесть миллионов, продолжала Тереса. Включая технический материал. Но главное – теперешние полтонны, предлагаемые ими, обойдутся ему всего-навсего еще в шесть миллионов.
Выплата первых трех по получении первой трети, оставшихся трех – по получении второй трети, а остаток товара он получит, как только будет подтверждена выплата второй половины. На самом деле они продают ему порошок по себестоимости.
Она заметила, что русский размышляет об услышанном. Но погоди, подумала она. Ты еще не готов, мерзавец. Ты еще не видишь своей выгоды, и мы для тебя пока просто две нищенки, полумертвых от голода.
– Вы хотите, – Языков медленно покачал головой, – заставить нас платить два раза. Да. Эти полтонны. Шесть и шесть.
Тереса наклонилась вперед, опершись пальцами на стол. Интересно, почему они у меня не дрожат, подумала она. Почему мои семь браслетов не стучат, как трещотка у гремучей змеи, если я готова вскочить и броситься бежать.
– Несмотря на это, – удивительно было еще и то, как спокойно звучит ее голос, – у вас останется три миллиона навара от груза, который вы считали потерянным и который, думаю, вы уже сумели компенсировать себе каким-то другим образом… А кроме того, эти пятьсот килограммов кокаина после крещения, если продать их в розницу в вашей стране или где угодно, принесут… дайте-ка подсчитать… шестьдесят пять миллионов долларов. С вычетом прежних и новых расходов вашим людям останется пятьдесят три миллиона долларов прибыли. Ну, пятьдесят, если вычесть три на транспорт, задержки и прочие проблемы. И ваш рынок будет обеспечен на целый сезон.
Она замолчала, неотрывно следя за выражением глаз Языкова; спина у нее была напряжена, желудок до боли сжат в комок от страха. Но ей удалось изложить все сухо и четко, настолько сухо и четко, насколько это было возможно, словно она не швырнула на стол две жизни, свою и Пати, а предлагала обычную коммерческую операцию без каких бы то ни было серьезных последствий. Гангстер, в свою очередь, изучал лицо Тересы, и она ощущала так и впившийся в нее взгляд Пати; но сейчас ни за что на свете она не рискнула бы перевести глаза на нее. Не смотри на меня, мысленно умоляла она партнершу. Даже не моргай, подружка, иначе мы пропали. Пока есть шанс, что этому громиле захочется заработать еще шесть миллионов долларов. Потому что он знает, и я знаю, что язык развязывается всегда. Когда из тебя начинают делать фарш, он всегда развязывается. А они умеют делать фарш.
– Боюсь… – начал Языков.
…Нам больше не о чем разговаривать, закончила про себя Тереса. Достаточно было взглянуть на лицо русского, чтобы понять, что все кончено. Это открылось ей, как вспышка молнии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80