– В том числе в его собственном, судьи Мартинеса Прадо, окружении. Это позволило Тересе Мендоса заранее узнать о нескольких готовящихся ударах и предотвратить их. Или свести к минимуму их последствия. – В данном случае, – прибавил судья, – все шло хорошо. И у меня, и у моих помощников. Еще чуть-чуть – и вся эта долгая терпеливая работа увенчалась бы успехом. Четыре года мы плели паутину, – сказал он. – Четыре года. И внезапно все кончилось.
– Правда, что на вас оказало давление Министерство юстиции?
– Это неуместный вопрос. – Он откинулся на спинку кресла и недовольно воззрился на меня. – Я отказываюсь отвечать.
– Говорят, на вас нажал сам министр по договоренности с мексиканским посольством.
Он поднял руку. Каким-то очень неприятным жестом. Властную руку – руку судьи при исполнении служебных обязанностей.
– Если вы будете продолжать в этом духе, – предупредил он, – этот разговор закончится. На меня никто и никогда не оказывал давления.
– Тогда объясните мне, почему, в итоге вы так ничего и не предприняли против Тересы Мендоса.
Несколько мгновений он обдумывал мой вопрос – возможно, чтобы решить, не заключается ли в слове «объясните» неповиновения. Но в конце концов решил оправдать меня. In dubio pro reo. Или что-то в этом роде.
– Я уже говорил вам, – ответил он наконец. – Мне не хватило времени, чтобы собрать достаточно материала.
– Невзирая на Тео Альхарафе?
Он опять сурово воззрился на меня. Ему явно не нравился ни я сам, ни мои вопросы, и это, разумеется, не помогало делу.
– Все, что связано с этим именем, является конфиденциальной информацией.
Я позволил себе слегка улыбнуться. Да ну же, судья. Мы чересчур далеко зашли, чтобы отступать.
– Ведь это уже не имеет значения, – сказал я. – Полагаю.
– Для меня имеет.
Я немного подумал.
– Я предлагаю вам соглашение, – объявил я вслух. – Я не касаюсь Министерства юстиции, а вы мне рассказываете об Альхарафе. Договор есть договор.
Пока он размышлял, я сменил свою улыбку на просительное выражение.
– Согласен, – наконец произнес он. – Но некоторые подробности я оставлю при себе.
– Правда, что вы предложили ему неприкосновенность в обмен на информацию?
– На этот вопрос я отвечать не буду.
Плохое начало, подумал я. И, задумчиво покивав, возобновил расспросы:
– Уверяют, что вы здорово прижали его. Собрали на него большое досье, а потом сунули эту папку ему под нос. И что это никак не касалось контрабанды наркотиков Говорят, вы зацепили его на налогах.
– Возможно.
Он бесстрастно смотрел на меня. Ты излагаешь, я подтверждаю. И не проси у меня большего.
– «Трансер Нага»?
– Нет.
– Ну, судья… Проявите любезность. Вы же видите, я веду себя паинькой.
Он снова задумался. А потом, судя по всему, решил: в конце концов, я же согласился пообщаться с этим писакой. А в этом пункте все более или менее ясно, и он закрыт.
– Признаю, – заговорил он, – что мы никогда не могли даже близко подступиться к предприятиям Тересы Мендоса, хотя знали, что более шестидесяти процентов наркотиков, поступающих в Средиземноморье, проходит через ее руки… Сеньор Альхарафе прокололся на том, что касалось его собственных денег. Использовал средства в своих целях – вкладывал, переводил. У него имелись счета в иностранных банках. Пару раз его имя всплывало в связи с кое-какими не вполне ясными сделками за границей. Короче, материал был.
– Говорят, у него была собственность в Майами.
– Да. Насколько нам было известно, дом площадью в тысячу квадратных метров, который он тогда только что приобрел в Корал-Гейблз, с кокосовыми пальмами и собственной пристанью, и роскошная квартира в Коко-Плам – месте, где любят бывать адвокаты, банкиры и брокеры с Уолл-стрит. Все это происходило, по-видимому, за спиной у Тересы Мендоса.
– Кое-какие запасы на черный день.
– Можно и так сказать.
– А вы ухватили его за задницу. И напугали.
Он снова откинулся на спинку кресла. Dura lex, sed lex.
– Это недопустимо. Я не собираюсь выслушивать от вас подобные выражения.
Я почувствовал, что начинаю терять терпение. Вот же олух царя небесного.
– Тогда переведите это для себя по своему усмотрению.
– Он решил сотрудничать с правосудием. Вот так просто.
– В обмен на?..
– Ни на что.
Настал мой черед воззриться на него. Своей бабушке. Расскажи это своей бабушке. Что Тео Альхарафе рисковал своей шкурой просто так, из любви к искусству.
– А как отреагировала Тереса Мендоса на тот факт, что ее эксперт по налоговым вопросам работает на врага?
– Это вам известно не хуже, чем мне.
– Ну, мне известно ровно столько же, сколько и всем остальным. Плюс то, что она использовала его как приманку в операции с русским гашишем… Но я имел в виду не это.
Упоминание о русском гашише еще более ухудшило дело. Передо мной можешь не изображать из себя умника, ясно говорило выражение его лица.
– Тогда, – предложил он, – спросите об этом у нее самой, если сумеете.
– Может быть, и сумею.
– Сомневаюсь, чтобы эта женщина соглашалась на интервью, тем более в ее нынешнем положении.
Я решил сделать последнюю попытку:
– Как вы себе представляете ее нынешнее положение?
– Я не занимаюсь Тересой Мендоса, – ответил он, сделав непроницаемое лицо. – Поэтому представлять мне незачем. Это дело уже не в моей компетенции.
Потом замолчал, рассеянно полистал какие-то документы, лежавшие перед ним на столе, и я решил, что таким образом он дает понять: наш разговор окончен.
Я знаю лучшие способы попусту терять время, подумал я и, раздраженный, уже собирался проститься. Однако даже такой дисциплинированный государственный служащий, как судья Мартинес Пардо, не смог удержаться, чтобы не излить боль, причиняемую старой раной. Или оправдаться. Он по-прежнему сидел, не поднимая глаз от документов. И вдруг произнес то, что вознаградило меня за весь этот пустой и малоприятный разговор.
– Оно перестало находиться в моей компетенции после визита того американца. – В голосе его прозвучала обида. – Того типа из ДЭА.
* * *
Доктор Рамос, обладавший своеобразным чувством юмора, дал операции по доставке двадцати тонн гашиша в Черное море кодовое название «Нежное детство».
Те немногие, кто был в курсе этого предприятия, уже две недели разрабатывали ее с почти военной тщательностью; а этим утром они узнали из уст Фарида Латакии (перед этим он поговорил с кем-то на непонятном остальным жаргоне по мобильному телефону, и когда захлопнул его, на его лице сияла довольная улыбка), что ливанец нашел в порту Алусемаса подходящее судно – старенький тридцатиметровый сейнер под названием «Тарфайя», принадлежащий испано-марокканской рыболовецкой компании. Со своей стороны доктор Рамос к этому времени уже руководил движением «Холоитскуинтле» – судна-контейнеровоза под германским флагом, с командой из поляков и филиппинцев, который регулярно совершал рейсы между атлантическим побережьем Америки и восточной частью Средиземноморья, а в настоящий момент шел из Ресифе в Веракрус. У «Нежного детства» имелся, так сказать, второй фронт – параллельная операция, решающую роль в которой играло третье судно: на сей раз сухогруз, которому предстояло преодолеть расстояние между колумбийской Картахеной и греческим Пиреем без промежуточных остановок. Он назывался «Лус Анхелита», приписан был к колумбийскому порту Темуко, ходил под камбоджийским флагом, а принадлежал одной кипрской компании. В то время как на «Тарфайю» и «Холоитскуинтле» возлагалась деликатная часть операции, «Лус Анхелите» и ее владельцам отводилась роль весьма простая, доходная и не грозящая никаким риском: роль ложной цели.
– Все будет готово через десять дней, – подвел итог доктор Рамос.
Вынув трубку изо рта, он подавил зевок. Было почти одиннадцать утра: долгая ночь работы в сотограндском доме с садом – офисе, оборудованном самыми современными средствами электронной безопасности и контршпионажа; два года назад он заменил собой прежнюю квартиру в окрестностях яхтенного порта.
Поте Гальвес стоял на страже в вестибюле, двое охранников обходили сад, а в зале заседаний стояли телевизор, портативный компьютер с принтером, доска на треножнике, а на столе для заседаний – грязные кофейные чашки и пепельницы, полные окурков. Тут же лежали два мобильных телефона. Тереса только что распахнула окно, чтобы проветрить комнату. Вместе с ней там работали, помимо доктора Рамоса, Фарид Латакия и оператор дальней связи Тересы – инженер-гибралтарец по имени Альберто Рисокарпасо, молодой, но очень надежный. Это был, как называл его доктор, кризисный кабинет – оперативный генеральный штаб «Трансер Нага».
– «Тарфайя», – говорил Латакия, – будет ждать в Алусемасе. Очистка трюмов, мелкий ремонт, заправка горючим. Все безобидно и спокойно. Мы выведем ее из порта только за два дня до назначенного свидания.
– Хорошо придумано, – сказала Тереса. – Меня совершенно не устраивает, чтобы она целую неделю болталась у всех на виду и привлекала внимание.
– Не беспокойтесь. Я сам этим займусь.
– Команда?
– Все марокканцы. Капитан Черки. Как обычно, люди Ахмеда Чакора.
– Ахмеду Чакору не всегда можно доверять.
– Это зависит от того, сколько ему заплатить, – улыбнулся ливанец. Все зависит от того, сколько заплатят мне, говорила эта улыбка. – На этот раз нет никакого риска.
То есть на этот раз ты тоже получишь лишние комиссионные, подумала Тереса. Судно плюс люди Чакора равняется деньгам. Она заметила, что улыбка Латакии стала шире: он угадал, о чем она думает. По крайней мере, этот сукин сын не скрывает своей жадности. Он проделывает все это открыто и вполне естественно. И всегда знает меру. Потом она повернулась к доктору Рамосу:
– Что там насчет лодок? Сколько штук потребуется для перевозки?
На столе перед доктором лежала карта №773 британского Адмиралтейства, на которой во всех подробностях изображалось марокканское побережье между Сеутой и Мелильей. Он указал мундштуком трубки: в трех милях к северу, между скалой Велес-де-ла-Гомера и отмелью Шауэн.
– Готово к использованию шесть лодок, – начал объяснять он. – Скажем, пара рейсов из расчета плюс-минус по тысяче семьсот килограммов на каждую… Если рыбак будет двигаться вдоль этой линии, вот так, все можно закончить за три часа. Если море неспокойно, за пять. Груз уже готов в Баб-Беррете и Кетаме. Пункты погрузки: Рокас-Неграс, бухта Кала-Трайдорес и устье реки Месташа.
– Зачем так дробить груз?.. Не лучше ли все разом?
Доктор Рамос серьезно взглянул на нее. Задай этот вопрос кто-либо другой, тактик «Трансер Нага» обиделся бы, но вопрос задала Тереса, и это было вполне нормально. Она всегда вникала во все до мельчайших деталей. Что было хорошо и для нее, и для остальных, поскольку ответственность и за успехи, и за провалы всегда делилась на всех, и в случае чего потом не приходилось вдаваться в слишком долгие объяснения. Мадам влезает во все по самую задницу – так выражался Фарид Латакия своим живописным средиземноморским языком: разумеется, не в присутствии хозяйки. Но Тереса знала, что он так говорит. На самом деле она знала все обо всех. Внезапно Тереса поймала себя на том, что думает о Тео Альхарафе. Еще одно дело, которое тоже надо решить в ближайшие же дни. Она мысленно поправила себя: она знает почти все почти обо всех.
– Двадцать тысяч килограммов на одном берегу – это чересчур много, – принялся объяснять доктор. – Даже если «механи» будут на нашей стороне… Я предпочитаю не привлекать лишнего внимания. Поэтому мы изложили это марокканцам так: намечается три отдельных операции. Идея в следующем: погрузить половину товара в одном пункте всеми шестью лодками сразу, затем четверть в другом пункте тремя лодками, а последнюю четверть – оставшимися тремя лодками в третьем пункте… Таким образом уменьшим риск, и никому не придется возвращаться за грузом на прежнее место.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80