сволочи, сволочи, и понимает – что-то не так, наверное, попали в него или в нее, быть может, она сама в эту минуту умирает, не зная об этом. Но ее правая рука по-прежнему нажимает на спусковой крючок, бум, бум, и если я стреляю, значит, я жива, думает она. Я стреляю, следовательно, я существую.
* * *
Прижавшись спиной к стене, Тереса вставляет в «зигзауэр» последний магазин. Странно, что на ней ни царапины. Шум дождя снаружи, в саду. Временами она слышит, как Поте Гальвес ругается сквозь зубы.
* * *
– Ты ранен, Крапчатый?
– Да, не повезло, хозяйка… Зацепило-таки меня.
– Тебе больно?
– Здорово больно. Зачем говорить, что нет, если да.
* * *
– Крапчатый.
– Да.
– Здесь паршиво. Я не хочу, чтобы они сцапали нас тут без патронов, как кроликов.
– Командуйте. Вы же командир.
* * *
Крыльцо, решает она. Над ним наклонный навес, внизу кусты. Пролезть в окно на крышу не проблема, в нем уже не осталось ни одного целого стекла. Оно в другом конце коридора. Если удастся добежать туда, они смогут спрыгнуть в сад и добраться, или попробовать добраться до решетки ворот или стены, выходящей на улицу. Дождь может и помешать им, и спасти им жизнь.
Военные тоже могут начать палить по ним, но это просто еще один риск. Там, снаружи, есть журналисты и зеваки. Там это будет не так легко, как в доме. Дон Эпифанио Варгас может купить многих, но никто не может купить всех.
* * *
– Крапчатый, ты можешь двигаться?
– Ну, однако, могу, хозяйка. Могу.
– Тогда смотри: окно в конце коридора, а оттуда в сад.
– Как скажете.
* * *
Такое уже было однажды, думает Тереса. Было что-то похожее, и Поте Гальвес тоже был там.
– Крапчатый.
– Слушаю.
– Сколько осталось гранат?
– Одна.
– Ну, давай.
Граната еще катится, когда они бросаются бежать по коридору, и взрыв застает их как раз у окна. Слыша за спиной очереди «козьего рога» Поте Гальвеса, Тереса перекидывает ноги через раму, стараясь не пораниться об осколки, однако, опершись левой рукой, чувствует острую боль. По ладони стекает густая горячая жидкость, она выбирается наружу и дождь хлещет ее по лицу. Черепица навеса скрипит под ногами. Она засовывает пистолет за пояс и съезжает по мокрой наклонной поверхности, придерживаясь за водосточный желоб. Потом, задержавшись на мгновение, соскальзывает вниз.
* * *
Шлепая по грязи, она приподнимается, достает из-за пояса пистолет. Где-то недалеко приземляется Поте Гальвес. Удар. Стон боли.
– Беги, Крапчатый. К ограде.
Времени уже нет. Луч карманного фонаря торопливо шарит из окна первого этажа, и опять полыхают вспышки. Теперь пули шлепаются в лужи. Тереса поднимает «зиг-зауэр». Только бы это дерьмо не заело, думает она. Стреляет, не теряя головы, аккуратно, описывая стволом дугу, потом снова бросается плашмя в жидкую грязь. Внезапно до нее доходит, что Поте Гальвес не стреляет. Она оборачивается и в свете далекого уличного фонаря видит, что он привалился к столбу с другой стороны крыльца.
– Вы уж извините, хозяйка… – доносится до нее шепот. – На этот раз мне и правда крепко досталось.
– Куда?
– В самое нутро… Не знаю, дождь это или кровь, но льет так, что любо-дорого.
Тереса закусывает измазанные землей губы. Смотрит на огни за оградой, на уличные фонари, на черные в их свете силуэты пальм и манговых деревьев. Будет трудно сделать это в одиночку, думает она.
– А «козий рог»?
– Вон он, лежит… Как раз между вами и мной… Я вставил двойной магазин, полнехонький, но выронил, когда в меня попали.
Тереса чуть приподнимается. АК валяется на ступенях крыльца. Очередь, выпущенная из дома, заставляет ее снова вжаться в землю.
– Я не достану.
– Вот беда-то, однако… Мне правда очень жаль.
Она снова смотрит на улицу. За решеткой толпятся люди, воют полицейские сирены. Мужской голос выкрикивает что-то в мегафон, но она не разбирает слов.
Слева, в зарослях, чавкает грязь. Шаги. Вроде бы мелькнула тень. Кто-то пытается обойти их с той стороны.
Надеюсь, вдруг четко возникает в голове мысль, что у этих скотов нет приборов ночного видения.
– Мне нужен «рог», – говорит Тереса.
Поте Гальвес отвечает не сразу. Как будто сперва подумав.
– Я больше не могу стрелять, хозяйка, – отвечает он наконец. – Мочи нет… Но попробовать вам его подкинуть я могу.
– Не пори чепухи. Как только ты высунешься, тебя шлепнут.
– Да мне наплевать. Уж коли пришел конец, так пришел, никуда не денешься.
Еще одна тень, чавканье шагов среди деревьев. Время уходит, понимает Тереса. Еще две минуты, и единственный путь к спасению будет закрыт.
– Поте.
Молчание. Она никогда не называла его так – по имени.
– К вашим услугам.
– Брось мне этот чертов «рог».
Снова молчание. Дождь шлепает по лужам и листьям деревьев. Потом с той стороны крыльца доносится приглушенный голос киллера:
– Для меня было честью знать вас, хозяйка.
– А для меня – тебя.
Это баллада о белом коне, тихонько напевает Потемкин Гальвес. И, слыша эти слова, сопя от ярости и отчаяния, Тереса сжимает «зиг-зауэр», приподнимается и начинает стрелять по дому, чтобы прикрыть своего мужчину. И тогда ночь снова взрывается вспышками, пули щелкают по крыльцу и по стволам деревьев; и она видит, как среди огня поднимается массивный черный силуэт и медленно, отчаянно медленно, хромая, направляется к ней, и пули со всех сторон начинают лететь гуще и одна за другой вонзаются в его тело, раздергивая его, как марионетку, которой ломают суставы, пока он не валится на колени рядом с «козьим рогом». И, уже мертвый, в последней судороге агонии, поднимает автомат за ствол и бросает перед собой – вслепую, туда, где, он еще помнит, должна быть Тереса, – прежде, чем скатиться по ступеням и рухнуть лицом вниз в грязь.
И тогда раздается ее крик. Сволочи, проклятые сволочи, сукины дети, кричит она, и этот вопль разрывает ей внутренности, и она выпускает все оставшиеся патроны в сторону дома, бросает пистолет, подхватывает «козий рог» и бросается, скользя и чавкая в жидкой грязи, к деревьям слева, туда, где скрылись две тени, и кусты хлещут ее по лицу, и слепит льющая с неба вода.
* * *
Тень четче остальных, автомат к лицу, короткая очередь, отдача, приклад бьет ее в подбородок. Этого еще не хватало. Вспышки сзади и сбоку, решетка и стена ближе, чем раньше, люди на освещенной улице, голос, неразборчиво громыхающий в мегафоне. Тень исчезла, Тереса бежит, согнувшись, с раскаленным автоматом в руках, видит притаившуюся тень. Тень шевелится, поэтому Тереса, не останавливаясь, выставляет в ее сторону ствол «козьего рога» и делает один выстрел.
Наверняка не получится, едва угасает вспышка, думает она, пригибаясь еще ниже. Наверняка. Сзади опять выстрелы, дзиннн, дзиннн, проносится мимо ее головы.
Она поворачивается, снова нажимает на спусковой крючок, отдача чуть не выбивает чертов «козий рог» у нее из рук, вспышки от собственных выстрелов ослепляют ее, и, ничего не видя, она прыгает в сторону – в тот самый миг, когда чей-то автомат прошивает пулями то место, где она стояла секундой раньше. На тебе, сволочь. Еще одна тень впереди. Топот бегущих ног сзади, за спиной. Тереса и тень стреляют друг в друга в упор, так близко, что в мгновенном сполохе выстрелов она различает усы, вытаращенные глаза, провал открытого рта. Рванувшись вперед, она едва не толкает человека стволом АК, когда он падает на колени среди кустов. Дзиииннн. Новые пули ищут ее, она спотыкается, катится по земле. «Козий рог» клацает: клик, клак. Тереса бросается спиной в грязь и ползет так, отталкиваясь ногами, дождь льется по ее лицу, она давит на рычажок, выдергивает длинный сдвоенный магазин, переворачивает его, мысленно молясь, чтобы он не был чересчур забит грязью. Автомат больно давит ей на живот.
Последние тридцать патронов, думает она, обсасывая те, что выступают из магазина. Вставляет его. Лязг металла. Она с силой передергивает затвор. Снова лязгает металл. И тут от уже близкой решетки до нее доносится восхищенный голос какого-то солдата или полицейского:
– Молодчина!.. Покажите им, как умирает синалоанка!
Тереса оторопело смотрит туда. Не зная, выругаться или рассмеяться. Теперь никто не стреляет. Она переворачивается, становится на колени, потом приподнимается. Выплевывает горькую грязь, отдающую металлом и порохом. Бежит зигзагом между деревьями, но ее ноги слишком громко шлепают по грязи. Сзади снова вспышки и грохот выстрелов. Ей кажется, хоть она и не уверена, что у самой стены скользят новые тени. Она дает по короткой очереди вправо и влево, бормоча: сукины дети, пробегает еще пять или шесть метров и вновь пригибается. Дождь, соприкасаясь с раскаленным стволом «козьего рога», превращается в пар.
Теперь Тереса достаточно близко от стены; она видит, что решетка открыта, различает людей, лежащих или пригнувшихся за автомобилями, и разбирает несущиеся из мегафона слова:
– Сюда, сеньора Мендоса… Бегите сюда… Мы военные Девятой зоны… Мы защитим вас…
Могли бы защитить меня и чуток поближе, думает она. Потому что мне осталось двадцать метров, и они самые длинные в моей жизни. Уверенная, что ей ни за что не преодолеть их, она выпрямляется под дождем и по очереди прощается со старыми призраками, которые столько времени сопровождали ее. Увидимся там, ребята. И напоследок, как «аминь», бормочет про себя: проклятое Синалоа. Очередь вправо, очередь влево.
Потом она стискивает зубы и бросается бежать, спотыкаясь в грязи. Усталая, падает или чуть не падает, но теперь никто не стреляет. Вдруг поняв это, она останавливается, оглядывается и видит сад и дом, погруженные в темноту. Ливень барабанит по грязи у нее под ногами, пока она медленно идет с «козьим рогом» в руке к решетке, к людям, которые смотрят оттуда, к солдатам в блестящих от дождя плащах, к федералам в форме и в штатском, к машинам с всплесками синих и красных огней, к телекамерам, к людям, лежащим на тротуарах, под дождем. К вспышкам фотоаппаратов.
– Бросьте оружие, сеньора.
Она смотрит на слепящие прожектора, не понимая, что ей говорят. Потом наконец приподнимает АК, глядя на него так, будто забыла, что он у нее в руке.
Очень тяжелый. Чертовски тяжелый. Поэтому она роняет его на землю и снова идет вперед. Черт побери, думает она, проходя через отодвинутую решетку. Я устала. Страшно устала. Хоть бы у кого-нибудь из этих сукиных детей нашлась сигарета.
Эпилог
Тереса Мендоса появилась в десять часов утра в здании Генеральной прокуратуры штата Синалоа на улице Росалес, перекрытой военными грузовиками и солдатами в боевой экипировке. Конвой подкатил на полной скорости с воем сирен и включенными фарами, сверкающими под дождем. На террасах зданий расположились вооруженные люди, повсюду виднелись серые формы федеральной полиции и зеленые – военных, на углах улиц Морелоса и Руби стояли барьеры, а исторический центр выглядел так, словно город находился на осадном положении. Из портала Свободного института права, где было выделено место для журналистов, мы увидели, как она появилась из бронированного «субурбана» с затемненными стеклами и вошла под арку здания прокуратуры, во внутренний двор с чугунными фонарями и колоннами из тесаного камня. Я стоял там вместе с Хулио Берналем и Эльмером Мендосой, и мы всего лишь несколько мгновений видели ее в зареве фотовспышек, которыми наперебой щелкали репортеры, пока она шла от машины к воротам в окружении агентов и солдат, под зонтиком, который кто-то держал над ее головой. Серьезная, элегантная, в черном костюме и темном плаще, с черной кожаной сумочкой и перевязанной левой рукой. Разделенные на прямой пробор, гладко зачесанные назад волосы, собранные узлом на затылке, серебряные серьги.
– Эта баба стоит любого мужика, – заметил Эльмер.
Она пробыла внутри один час пятьдесят минут: столько времени заняла дача показаний перед комиссией в составе прокурора штата Синалоа, командующего Девятой военной зоной, заместителя Генерального прокурора Республики, прибывшего из столицы, одного местного депутата, одного федерального депутата, одного сенатора и одного нотариуса в качестве секретаря.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
* * *
Прижавшись спиной к стене, Тереса вставляет в «зигзауэр» последний магазин. Странно, что на ней ни царапины. Шум дождя снаружи, в саду. Временами она слышит, как Поте Гальвес ругается сквозь зубы.
* * *
– Ты ранен, Крапчатый?
– Да, не повезло, хозяйка… Зацепило-таки меня.
– Тебе больно?
– Здорово больно. Зачем говорить, что нет, если да.
* * *
– Крапчатый.
– Да.
– Здесь паршиво. Я не хочу, чтобы они сцапали нас тут без патронов, как кроликов.
– Командуйте. Вы же командир.
* * *
Крыльцо, решает она. Над ним наклонный навес, внизу кусты. Пролезть в окно на крышу не проблема, в нем уже не осталось ни одного целого стекла. Оно в другом конце коридора. Если удастся добежать туда, они смогут спрыгнуть в сад и добраться, или попробовать добраться до решетки ворот или стены, выходящей на улицу. Дождь может и помешать им, и спасти им жизнь.
Военные тоже могут начать палить по ним, но это просто еще один риск. Там, снаружи, есть журналисты и зеваки. Там это будет не так легко, как в доме. Дон Эпифанио Варгас может купить многих, но никто не может купить всех.
* * *
– Крапчатый, ты можешь двигаться?
– Ну, однако, могу, хозяйка. Могу.
– Тогда смотри: окно в конце коридора, а оттуда в сад.
– Как скажете.
* * *
Такое уже было однажды, думает Тереса. Было что-то похожее, и Поте Гальвес тоже был там.
– Крапчатый.
– Слушаю.
– Сколько осталось гранат?
– Одна.
– Ну, давай.
Граната еще катится, когда они бросаются бежать по коридору, и взрыв застает их как раз у окна. Слыша за спиной очереди «козьего рога» Поте Гальвеса, Тереса перекидывает ноги через раму, стараясь не пораниться об осколки, однако, опершись левой рукой, чувствует острую боль. По ладони стекает густая горячая жидкость, она выбирается наружу и дождь хлещет ее по лицу. Черепица навеса скрипит под ногами. Она засовывает пистолет за пояс и съезжает по мокрой наклонной поверхности, придерживаясь за водосточный желоб. Потом, задержавшись на мгновение, соскальзывает вниз.
* * *
Шлепая по грязи, она приподнимается, достает из-за пояса пистолет. Где-то недалеко приземляется Поте Гальвес. Удар. Стон боли.
– Беги, Крапчатый. К ограде.
Времени уже нет. Луч карманного фонаря торопливо шарит из окна первого этажа, и опять полыхают вспышки. Теперь пули шлепаются в лужи. Тереса поднимает «зиг-зауэр». Только бы это дерьмо не заело, думает она. Стреляет, не теряя головы, аккуратно, описывая стволом дугу, потом снова бросается плашмя в жидкую грязь. Внезапно до нее доходит, что Поте Гальвес не стреляет. Она оборачивается и в свете далекого уличного фонаря видит, что он привалился к столбу с другой стороны крыльца.
– Вы уж извините, хозяйка… – доносится до нее шепот. – На этот раз мне и правда крепко досталось.
– Куда?
– В самое нутро… Не знаю, дождь это или кровь, но льет так, что любо-дорого.
Тереса закусывает измазанные землей губы. Смотрит на огни за оградой, на уличные фонари, на черные в их свете силуэты пальм и манговых деревьев. Будет трудно сделать это в одиночку, думает она.
– А «козий рог»?
– Вон он, лежит… Как раз между вами и мной… Я вставил двойной магазин, полнехонький, но выронил, когда в меня попали.
Тереса чуть приподнимается. АК валяется на ступенях крыльца. Очередь, выпущенная из дома, заставляет ее снова вжаться в землю.
– Я не достану.
– Вот беда-то, однако… Мне правда очень жаль.
Она снова смотрит на улицу. За решеткой толпятся люди, воют полицейские сирены. Мужской голос выкрикивает что-то в мегафон, но она не разбирает слов.
Слева, в зарослях, чавкает грязь. Шаги. Вроде бы мелькнула тень. Кто-то пытается обойти их с той стороны.
Надеюсь, вдруг четко возникает в голове мысль, что у этих скотов нет приборов ночного видения.
– Мне нужен «рог», – говорит Тереса.
Поте Гальвес отвечает не сразу. Как будто сперва подумав.
– Я больше не могу стрелять, хозяйка, – отвечает он наконец. – Мочи нет… Но попробовать вам его подкинуть я могу.
– Не пори чепухи. Как только ты высунешься, тебя шлепнут.
– Да мне наплевать. Уж коли пришел конец, так пришел, никуда не денешься.
Еще одна тень, чавканье шагов среди деревьев. Время уходит, понимает Тереса. Еще две минуты, и единственный путь к спасению будет закрыт.
– Поте.
Молчание. Она никогда не называла его так – по имени.
– К вашим услугам.
– Брось мне этот чертов «рог».
Снова молчание. Дождь шлепает по лужам и листьям деревьев. Потом с той стороны крыльца доносится приглушенный голос киллера:
– Для меня было честью знать вас, хозяйка.
– А для меня – тебя.
Это баллада о белом коне, тихонько напевает Потемкин Гальвес. И, слыша эти слова, сопя от ярости и отчаяния, Тереса сжимает «зиг-зауэр», приподнимается и начинает стрелять по дому, чтобы прикрыть своего мужчину. И тогда ночь снова взрывается вспышками, пули щелкают по крыльцу и по стволам деревьев; и она видит, как среди огня поднимается массивный черный силуэт и медленно, отчаянно медленно, хромая, направляется к ней, и пули со всех сторон начинают лететь гуще и одна за другой вонзаются в его тело, раздергивая его, как марионетку, которой ломают суставы, пока он не валится на колени рядом с «козьим рогом». И, уже мертвый, в последней судороге агонии, поднимает автомат за ствол и бросает перед собой – вслепую, туда, где, он еще помнит, должна быть Тереса, – прежде, чем скатиться по ступеням и рухнуть лицом вниз в грязь.
И тогда раздается ее крик. Сволочи, проклятые сволочи, сукины дети, кричит она, и этот вопль разрывает ей внутренности, и она выпускает все оставшиеся патроны в сторону дома, бросает пистолет, подхватывает «козий рог» и бросается, скользя и чавкая в жидкой грязи, к деревьям слева, туда, где скрылись две тени, и кусты хлещут ее по лицу, и слепит льющая с неба вода.
* * *
Тень четче остальных, автомат к лицу, короткая очередь, отдача, приклад бьет ее в подбородок. Этого еще не хватало. Вспышки сзади и сбоку, решетка и стена ближе, чем раньше, люди на освещенной улице, голос, неразборчиво громыхающий в мегафоне. Тень исчезла, Тереса бежит, согнувшись, с раскаленным автоматом в руках, видит притаившуюся тень. Тень шевелится, поэтому Тереса, не останавливаясь, выставляет в ее сторону ствол «козьего рога» и делает один выстрел.
Наверняка не получится, едва угасает вспышка, думает она, пригибаясь еще ниже. Наверняка. Сзади опять выстрелы, дзиннн, дзиннн, проносится мимо ее головы.
Она поворачивается, снова нажимает на спусковой крючок, отдача чуть не выбивает чертов «козий рог» у нее из рук, вспышки от собственных выстрелов ослепляют ее, и, ничего не видя, она прыгает в сторону – в тот самый миг, когда чей-то автомат прошивает пулями то место, где она стояла секундой раньше. На тебе, сволочь. Еще одна тень впереди. Топот бегущих ног сзади, за спиной. Тереса и тень стреляют друг в друга в упор, так близко, что в мгновенном сполохе выстрелов она различает усы, вытаращенные глаза, провал открытого рта. Рванувшись вперед, она едва не толкает человека стволом АК, когда он падает на колени среди кустов. Дзиииннн. Новые пули ищут ее, она спотыкается, катится по земле. «Козий рог» клацает: клик, клак. Тереса бросается спиной в грязь и ползет так, отталкиваясь ногами, дождь льется по ее лицу, она давит на рычажок, выдергивает длинный сдвоенный магазин, переворачивает его, мысленно молясь, чтобы он не был чересчур забит грязью. Автомат больно давит ей на живот.
Последние тридцать патронов, думает она, обсасывая те, что выступают из магазина. Вставляет его. Лязг металла. Она с силой передергивает затвор. Снова лязгает металл. И тут от уже близкой решетки до нее доносится восхищенный голос какого-то солдата или полицейского:
– Молодчина!.. Покажите им, как умирает синалоанка!
Тереса оторопело смотрит туда. Не зная, выругаться или рассмеяться. Теперь никто не стреляет. Она переворачивается, становится на колени, потом приподнимается. Выплевывает горькую грязь, отдающую металлом и порохом. Бежит зигзагом между деревьями, но ее ноги слишком громко шлепают по грязи. Сзади снова вспышки и грохот выстрелов. Ей кажется, хоть она и не уверена, что у самой стены скользят новые тени. Она дает по короткой очереди вправо и влево, бормоча: сукины дети, пробегает еще пять или шесть метров и вновь пригибается. Дождь, соприкасаясь с раскаленным стволом «козьего рога», превращается в пар.
Теперь Тереса достаточно близко от стены; она видит, что решетка открыта, различает людей, лежащих или пригнувшихся за автомобилями, и разбирает несущиеся из мегафона слова:
– Сюда, сеньора Мендоса… Бегите сюда… Мы военные Девятой зоны… Мы защитим вас…
Могли бы защитить меня и чуток поближе, думает она. Потому что мне осталось двадцать метров, и они самые длинные в моей жизни. Уверенная, что ей ни за что не преодолеть их, она выпрямляется под дождем и по очереди прощается со старыми призраками, которые столько времени сопровождали ее. Увидимся там, ребята. И напоследок, как «аминь», бормочет про себя: проклятое Синалоа. Очередь вправо, очередь влево.
Потом она стискивает зубы и бросается бежать, спотыкаясь в грязи. Усталая, падает или чуть не падает, но теперь никто не стреляет. Вдруг поняв это, она останавливается, оглядывается и видит сад и дом, погруженные в темноту. Ливень барабанит по грязи у нее под ногами, пока она медленно идет с «козьим рогом» в руке к решетке, к людям, которые смотрят оттуда, к солдатам в блестящих от дождя плащах, к федералам в форме и в штатском, к машинам с всплесками синих и красных огней, к телекамерам, к людям, лежащим на тротуарах, под дождем. К вспышкам фотоаппаратов.
– Бросьте оружие, сеньора.
Она смотрит на слепящие прожектора, не понимая, что ей говорят. Потом наконец приподнимает АК, глядя на него так, будто забыла, что он у нее в руке.
Очень тяжелый. Чертовски тяжелый. Поэтому она роняет его на землю и снова идет вперед. Черт побери, думает она, проходя через отодвинутую решетку. Я устала. Страшно устала. Хоть бы у кого-нибудь из этих сукиных детей нашлась сигарета.
Эпилог
Тереса Мендоса появилась в десять часов утра в здании Генеральной прокуратуры штата Синалоа на улице Росалес, перекрытой военными грузовиками и солдатами в боевой экипировке. Конвой подкатил на полной скорости с воем сирен и включенными фарами, сверкающими под дождем. На террасах зданий расположились вооруженные люди, повсюду виднелись серые формы федеральной полиции и зеленые – военных, на углах улиц Морелоса и Руби стояли барьеры, а исторический центр выглядел так, словно город находился на осадном положении. Из портала Свободного института права, где было выделено место для журналистов, мы увидели, как она появилась из бронированного «субурбана» с затемненными стеклами и вошла под арку здания прокуратуры, во внутренний двор с чугунными фонарями и колоннами из тесаного камня. Я стоял там вместе с Хулио Берналем и Эльмером Мендосой, и мы всего лишь несколько мгновений видели ее в зареве фотовспышек, которыми наперебой щелкали репортеры, пока она шла от машины к воротам в окружении агентов и солдат, под зонтиком, который кто-то держал над ее головой. Серьезная, элегантная, в черном костюме и темном плаще, с черной кожаной сумочкой и перевязанной левой рукой. Разделенные на прямой пробор, гладко зачесанные назад волосы, собранные узлом на затылке, серебряные серьги.
– Эта баба стоит любого мужика, – заметил Эльмер.
Она пробыла внутри один час пятьдесят минут: столько времени заняла дача показаний перед комиссией в составе прокурора штата Синалоа, командующего Девятой военной зоной, заместителя Генерального прокурора Республики, прибывшего из столицы, одного местного депутата, одного федерального депутата, одного сенатора и одного нотариуса в качестве секретаря.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80