В руке он держал мобильный телефон и выглядел мрачнее обычного.
– Что случилось, Крапчатый?
Киллер нерешительно топтался у порога, не переступая его. Почтительный, как всегда.
– Простите, что помешал, – выговорил он наконец. – Но, сдается мне, это что-то важное. Похоже, у сеньоры Патрисии проблемы.
* * *
Это больше, чем проблема, поняла Тереса, оказавшись в отделении скорой помощи городской больницы в Марбелье. Обстановка была типичной для субботнего вечера: «неотложки» во дворе, носилки, голоса, люди в коридорах, суетящиеся врачи и медсестры. Пати сидела в кабинете одного из врачей: наброшенный на плечи жакет, перепачканные землей брюки, недокуренная сигарета в пепельнице, вторая зажата в пальцах, на лбу свежий синяк, на руках и блузке пятна крови. Чужой крови. А еще двое полицейских в коридоре, мертвая девушка на носилках и машина – новенький «ягуар» Пати с откидным верхом, разбившийся о дерево на повороте шоссе к Ронде: на полу пустые бутылки, по сиденьям рассыпано добрых граммов десять кокаина.
– Вечеринка… – объяснила Пати. – Мы ехали с этой проклятой вечеринки.
Язык у нее заплетался, на лице – недоумение и растерянность, как будто она не вполне понимала, что происходит. Тереса знала погибшую – смуглую, похожую на цыганку девушку, в последнее время не отходившую от Пати: ей только что исполнилось восемнадцать, но она была порочна, многоопытна и бесстыжа, как женщина за пятьдесят. Девушка погибла на месте – врезалась лицом в ветровое стекло, когда Пати, задрав ей юбку до самых бедер, ласкала ее на скорости сто восемьдесят километров в час.
– Проблемой больше, проблемой меньше, – холодно пробормотал Тео, с облегчением переглянувшись с Тересой, когда они стояли над телом, накрытым простыней, набрякшей от крови с одной стороны головы (половина мозга, сказал им кто-то, осталась на капоте, среди осколков разбитого стекла). – А теперь взгляни на это с другой стороны. С хорошей. В конце концов, мы избавились от этой маленькой хищницы. От ее выходок, от ее шантажа. Разве нет?.. Это была опасная компания – при сложившихся обстоятельствах. Что же касается Пати, и, кстати, к разговору о том, что ее следует вывести из дела, я думаю: что случилось бы, если бы…
– Закрой рот, – прервала его Тереса, – или, клянусь, ты покойник.
И сама вздрогнула. Внезапно она увидела себя словно со стороны – как она произносит эти слова, не обдумывая, а будто выплевывая, как они и пришли ей в голову: тихим голосом, без размышлений и колебаний.
– Я просто… – начал было Тео.
Вдруг его улыбка точно замерзла на губах, и он воззрился на Тересу, будто видел ее впервые. Потом как-то растерянно огляделся по сторонам, опасаясь, что кто-нибудь мог услышать. Он был бледен.
– Я просто шутил, – наконец договорил он.
Сейчас, униженный или испуганный, он выглядел куда менее привлекательным. И Тереса не ответила. Ей было не до него. Она сосредоточилась на самой себе.
Шарила внутри себя, ища лицо женщины, которая произнесла вместо нее те слова.
* * *
К счастью, подтвердили полицейские, не Пати находилась за рулем, когда машину занесло на повороте, и это исключало обвинение в непредумышленном убийстве.
Относительно кокаина и всего остального дело можно было уладить с помощью денег, очень тактичных действий, соответствующих хлопот и подходящего судьи – при условии, что пресса не будет чересчур вмешиваться. Жизненно важная деталь. Потому что эти вещи, сказал адвокат (время от времени он с задумчивым видом искоса поглядывал на Тересу), начинаются с сообщения, затерявшегося среди прочих в отделе происшествий, а заканчиваются шапками на первых полосах газет. Так что надо быть осторожнее. Потом, когда с формальностями было покончено, Тео остался позвонить в несколько мест и пообщаться с полицейскими – по счастью, муниципалами алькальда Пестаньи, а не жандармами из дорожного патруля, а Поте Гальвес подогнал к двери джип «чероки». Они аккуратно вывели Пати, пока никто не успел проболтаться или репортеры не разнюхали о происшедшем. В машине, привалившись к Тересе, вдыхая свежий ночной воздух, струящийся из полуопущенного переднего окна, Пати немного пришла в себя.
– Как жалко, – тихо повторяла она; по ее лицу то и дело проносились блики встречных фар. – Как жалко. – Глухим, убитым голосом, не совсем внятно выговаривая слова. – Как жалко эту девочку. И тебя тоже, Мексиканка, – прибавила она, помолчав.
– Мне наплевать, чего тебе там жалко, – раздраженно ответила Тереса, глядя на светофор поверх плеча Поте Гальвеса. – Пожалей лучше свою чертову жизнь.
Пати молча отодвинулась, прислонилась головой к стеклу окна. Тереса неловко поерзала на сиденье. Черт побери. Дважды за этот час она сказала то, чего не собиралась говорить. А кроме того, на самом деле она не сердилась. Вернее, сердилась, но не столько на Пати, сколько на саму себя; в общем-то, ответственность за все лежала на ней – или она считала, что на ней. Почти за все. Поэтому через несколько минут она взяла подругу за руку, такую же холодную, как неподвижное тело, оставшееся в больнице, под пропитанной кровью простыней.
– Ну, как ты там, жива? – тихо спросила она.
– Жива, – ответила Пати, не отодвигаясь от окна.
Она снова оперлась на руку Тересы, лишь когда выходила из машины. Раздевать ее не стали: как только ей помогли лечь, она уснула – беспокойно, неглубоко. Во сне Пати все время металась и вскрикивала. Тереса долго сидела в большом кресле рядом с кроватью: три сигареты, одна за другой, и большой стакан текилы. Сидела почти в темноте и думала, думала. Небо за раздвинутыми шторами было усыпано звездами, в море, за погруженным во мрак садом и пляжем, двигались далекие огоньки. Наконец Тереса встала, собираясь идти к себе в спальню, но в дверях остановилась и, подумав, вернулась. Подойдя к кровати, легла рядом с подругой на самый краешек, стараясь не разбудить ее, и долго лежала так, слушая измученное, надрывное дыхание. И продолжая думать.
* * *
– Ты не спишь, Мексиканка?
– Нет.
Прошептав это, Пати чуть придвинулась. Теперь их тела слегка соприкасались.
– Мне очень жаль, что все так вышло.
– Не беспокойся. Постарайся уснуть.
Опять воцарилось молчание. Им уже целую вечность не случалось быть вот так, вдвоем, наедине, вспомнила Тереса. Почти с самого Эль-Пуэрто-де-Санта-Мария. Или даже без «почти». Она лежала неподвижно, с открытыми глазами, прислушиваясь к неровному дыханию подруги. Теперь Пати тоже не спала.
– У тебя есть сигареты? – спросила она, помолчав.
– Только мои.
– Давай, сойдут и твои.
Тереса встала, подошла к комоду, где лежала сумочка, и достала две сигареты «Бисонте» с гашишем. Огонек зажигалки осветил лицо Пати: набухший фиолетовый синяк на лбу, распухшие, пересохшие губы. Мешки от усталости под глазами, пристальный взгляд на Тересу – Я думала, нам удастся это сделать, Мексиканка.
Тереса снова улеглась на спину с краю, взяла с тумбочки пепельницу и поставила на живот. Все очень медленно, чтобы дать себе время подумать.
– Мы это сделали, – произнесла она наконец. – Мы добились очень многого.
– Я имела в виду не это.
– Тогда я не знаю, о чем ты.
Пати придвинулась ближе, повернулась на бок. Она смотрит на меня в темноте, подумала Тереса. Или вспоминает меня.
– Я думала, что смогу это выдержать, – сказала Пати. – Мы с тобой вместе, вот так. Я думала, у нас получится.
Как странно все это, размышляла Тереса. Лейтенант О'Фаррелл. Та же самая. Как странно и как далеко, и сколько трупов за спиной, на этом пути. Трупов людей, которых мы, живые, убиваем, сами того не желая.
– Никто никого не обманывал… – Сказав это, она поднесла к губам сигарету; огонек ярко разгорелся между пальцами. – Я там же, где была всегда. – Она задержала в легких дым, выдохнула. – Я никогда не хотела…
– Ты правда так считаешь?.. Что ты не изменилась?
Тереса раздраженно покачала головой.
– Что касается Тео… – начала она.
– Ради бога! – презрительно рассмеялась Пати. Тереса чувствовала, как все тело подруги сотрясается от этого смеха. – К черту Тео.
Опять наступило молчание – на сей раз долгое.
Потом Пати снова тихо заговорила:
– Он спит с другими… Ты знаешь об этом?
Тереса пожала плечами – мысленно и на самом деле, понимая, что Пати не заметит ни того, ни другого. Я не знала, подумала она. Может, и подозревала, но дело не в этом. Оно всегда было не в этом.
– Я никогда ничего не ждала… – продолжала Пати каким-то отсутствующим голосом. – Только ты и я. Как прежде.
Тересе захотелось сделать ей больно. Из-за Тео.
– В счастливые времена Эль-Пуэрто-де-Санта-Мария, правда?.. – язвительно произнесла она – Ты и твоя мечта. Сокровище аббата Фариа.
Никогда еще они не иронизировали на эту тему. Никогда не говорили об этом вот так. Пати помолчала.
– Ты тоже была в этой мечте, Мексиканка, – наконец послышалось в темноте.
Слова прозвучали одновременно оправданием и упреком. К черту, подумала Тереса. Это не моя игра – ни тогда, ни сейчас. Так что к черту.
– Мне наплевать, – произнесла она вслух. – Я в нее не просилась. Это было твое решение, а не мое.
– Это правда. Иногда жизнь мстит человеку, исполняя его желания.
Это ко мне тоже не относится, подумала Тереса. Я не желала ничего. И это самый большой парадокс моей чертовой жизни. Она загасила сигарету и, повернувшись к тумбочке, поставила пепельницу.
– Мне никогда не приходилось выбирать, – сказала она. – Никогда. Все пришло само, так что мне оставалось только вписаться. И точка.
– А мне?
Да, подумала Тереса. Именно к этому все и сводится.
– Не знаю… В какой-то момент ты отстала, поплыла по течению.
– А ты в какой-то момент превратилась в настоящую сукину дочь.
Наступила долгая пауза. Обе лежали неподвижно. Не хватало только стука решетки или шагов надзирательницы в коридоре, а то можно было бы подумать, что они в Эль-Пуэрто. Старый ночной ритуал дружбы. Эдмон Дантес и аббат Фариа мечтают о свободе и строят планы на будущее.
– Я думала, у тебя есть все, что нужно, – сказала она. – Я заботилась о твоих интересах, я помогала тебе заработать много денег… Я рисковала и работала. Разве этого мало?
Пати ответила не сразу:
– Я была твоей подругой.
– Ты и есть моя подруга, – поправила Тереса.
– Была. Ты же не остановилась, чтобы оглянуться. А есть вещи, которые никогда…
– Черт побери. Несчастная жена, страдающая оттого, что муж много работает и не думает о ней столько, сколько она заслуживает… Ты к этому гнешь?
– Я никогда не претендовала…
В Тересе нарастало раздражение. Все дело только в этом, сказала она себе. Пати не права, потому я и злюсь.
Лейтенант – черт бы ее побрал – или то, что от нее осталось, кончит тем, что повесит на меня все и вся, вплоть до сегодняшнего трупа. Мне и тут приходится подписывать чеки. Платить по счетам.
– Да будь ты проклята, Пати. Кончай разыгрывать сцены из дешевых сериалов.
– Понятно. Я и забыла, что нахожусь в присутствии Королевы Юга.
Она произнесла эти слова со смехом – тихим, прерывистым, отчего они прозвучали еще более едко.
Только подлила масло в огонь. Тереса приподнялась на локте. В висках у нее застучала глухая ярость. Головная боль.
– Что я тебе должна?.. Давай, скажи мне это прямо в глаза. Скажи, и я расплачусь с тобой.
Пати лежала неподвижной тенью в свете луны, видневшейся в уголке окна.
– Речь не об этом.
– Не об этом?.. – Тереса придвинулась ближе. Настолько близко, что ощущала дыхание Пати. – Я знаю, о чем речь. Потому ты и смотришь на меня так странно: считаешь, что отдала чересчур много, а взамен получила слишком мало. Аббат Фариа доверил свою тайну не тому человеку… Верно?
Глаза Пати блестели в темноте. Две одинаковых неярких искорки – два отражения лунного света за окном.
– Я никогда ни в чем тебя не упрекала, – очень тихо произнесла она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
– Что случилось, Крапчатый?
Киллер нерешительно топтался у порога, не переступая его. Почтительный, как всегда.
– Простите, что помешал, – выговорил он наконец. – Но, сдается мне, это что-то важное. Похоже, у сеньоры Патрисии проблемы.
* * *
Это больше, чем проблема, поняла Тереса, оказавшись в отделении скорой помощи городской больницы в Марбелье. Обстановка была типичной для субботнего вечера: «неотложки» во дворе, носилки, голоса, люди в коридорах, суетящиеся врачи и медсестры. Пати сидела в кабинете одного из врачей: наброшенный на плечи жакет, перепачканные землей брюки, недокуренная сигарета в пепельнице, вторая зажата в пальцах, на лбу свежий синяк, на руках и блузке пятна крови. Чужой крови. А еще двое полицейских в коридоре, мертвая девушка на носилках и машина – новенький «ягуар» Пати с откидным верхом, разбившийся о дерево на повороте шоссе к Ронде: на полу пустые бутылки, по сиденьям рассыпано добрых граммов десять кокаина.
– Вечеринка… – объяснила Пати. – Мы ехали с этой проклятой вечеринки.
Язык у нее заплетался, на лице – недоумение и растерянность, как будто она не вполне понимала, что происходит. Тереса знала погибшую – смуглую, похожую на цыганку девушку, в последнее время не отходившую от Пати: ей только что исполнилось восемнадцать, но она была порочна, многоопытна и бесстыжа, как женщина за пятьдесят. Девушка погибла на месте – врезалась лицом в ветровое стекло, когда Пати, задрав ей юбку до самых бедер, ласкала ее на скорости сто восемьдесят километров в час.
– Проблемой больше, проблемой меньше, – холодно пробормотал Тео, с облегчением переглянувшись с Тересой, когда они стояли над телом, накрытым простыней, набрякшей от крови с одной стороны головы (половина мозга, сказал им кто-то, осталась на капоте, среди осколков разбитого стекла). – А теперь взгляни на это с другой стороны. С хорошей. В конце концов, мы избавились от этой маленькой хищницы. От ее выходок, от ее шантажа. Разве нет?.. Это была опасная компания – при сложившихся обстоятельствах. Что же касается Пати, и, кстати, к разговору о том, что ее следует вывести из дела, я думаю: что случилось бы, если бы…
– Закрой рот, – прервала его Тереса, – или, клянусь, ты покойник.
И сама вздрогнула. Внезапно она увидела себя словно со стороны – как она произносит эти слова, не обдумывая, а будто выплевывая, как они и пришли ей в голову: тихим голосом, без размышлений и колебаний.
– Я просто… – начал было Тео.
Вдруг его улыбка точно замерзла на губах, и он воззрился на Тересу, будто видел ее впервые. Потом как-то растерянно огляделся по сторонам, опасаясь, что кто-нибудь мог услышать. Он был бледен.
– Я просто шутил, – наконец договорил он.
Сейчас, униженный или испуганный, он выглядел куда менее привлекательным. И Тереса не ответила. Ей было не до него. Она сосредоточилась на самой себе.
Шарила внутри себя, ища лицо женщины, которая произнесла вместо нее те слова.
* * *
К счастью, подтвердили полицейские, не Пати находилась за рулем, когда машину занесло на повороте, и это исключало обвинение в непредумышленном убийстве.
Относительно кокаина и всего остального дело можно было уладить с помощью денег, очень тактичных действий, соответствующих хлопот и подходящего судьи – при условии, что пресса не будет чересчур вмешиваться. Жизненно важная деталь. Потому что эти вещи, сказал адвокат (время от времени он с задумчивым видом искоса поглядывал на Тересу), начинаются с сообщения, затерявшегося среди прочих в отделе происшествий, а заканчиваются шапками на первых полосах газет. Так что надо быть осторожнее. Потом, когда с формальностями было покончено, Тео остался позвонить в несколько мест и пообщаться с полицейскими – по счастью, муниципалами алькальда Пестаньи, а не жандармами из дорожного патруля, а Поте Гальвес подогнал к двери джип «чероки». Они аккуратно вывели Пати, пока никто не успел проболтаться или репортеры не разнюхали о происшедшем. В машине, привалившись к Тересе, вдыхая свежий ночной воздух, струящийся из полуопущенного переднего окна, Пати немного пришла в себя.
– Как жалко, – тихо повторяла она; по ее лицу то и дело проносились блики встречных фар. – Как жалко. – Глухим, убитым голосом, не совсем внятно выговаривая слова. – Как жалко эту девочку. И тебя тоже, Мексиканка, – прибавила она, помолчав.
– Мне наплевать, чего тебе там жалко, – раздраженно ответила Тереса, глядя на светофор поверх плеча Поте Гальвеса. – Пожалей лучше свою чертову жизнь.
Пати молча отодвинулась, прислонилась головой к стеклу окна. Тереса неловко поерзала на сиденье. Черт побери. Дважды за этот час она сказала то, чего не собиралась говорить. А кроме того, на самом деле она не сердилась. Вернее, сердилась, но не столько на Пати, сколько на саму себя; в общем-то, ответственность за все лежала на ней – или она считала, что на ней. Почти за все. Поэтому через несколько минут она взяла подругу за руку, такую же холодную, как неподвижное тело, оставшееся в больнице, под пропитанной кровью простыней.
– Ну, как ты там, жива? – тихо спросила она.
– Жива, – ответила Пати, не отодвигаясь от окна.
Она снова оперлась на руку Тересы, лишь когда выходила из машины. Раздевать ее не стали: как только ей помогли лечь, она уснула – беспокойно, неглубоко. Во сне Пати все время металась и вскрикивала. Тереса долго сидела в большом кресле рядом с кроватью: три сигареты, одна за другой, и большой стакан текилы. Сидела почти в темноте и думала, думала. Небо за раздвинутыми шторами было усыпано звездами, в море, за погруженным во мрак садом и пляжем, двигались далекие огоньки. Наконец Тереса встала, собираясь идти к себе в спальню, но в дверях остановилась и, подумав, вернулась. Подойдя к кровати, легла рядом с подругой на самый краешек, стараясь не разбудить ее, и долго лежала так, слушая измученное, надрывное дыхание. И продолжая думать.
* * *
– Ты не спишь, Мексиканка?
– Нет.
Прошептав это, Пати чуть придвинулась. Теперь их тела слегка соприкасались.
– Мне очень жаль, что все так вышло.
– Не беспокойся. Постарайся уснуть.
Опять воцарилось молчание. Им уже целую вечность не случалось быть вот так, вдвоем, наедине, вспомнила Тереса. Почти с самого Эль-Пуэрто-де-Санта-Мария. Или даже без «почти». Она лежала неподвижно, с открытыми глазами, прислушиваясь к неровному дыханию подруги. Теперь Пати тоже не спала.
– У тебя есть сигареты? – спросила она, помолчав.
– Только мои.
– Давай, сойдут и твои.
Тереса встала, подошла к комоду, где лежала сумочка, и достала две сигареты «Бисонте» с гашишем. Огонек зажигалки осветил лицо Пати: набухший фиолетовый синяк на лбу, распухшие, пересохшие губы. Мешки от усталости под глазами, пристальный взгляд на Тересу – Я думала, нам удастся это сделать, Мексиканка.
Тереса снова улеглась на спину с краю, взяла с тумбочки пепельницу и поставила на живот. Все очень медленно, чтобы дать себе время подумать.
– Мы это сделали, – произнесла она наконец. – Мы добились очень многого.
– Я имела в виду не это.
– Тогда я не знаю, о чем ты.
Пати придвинулась ближе, повернулась на бок. Она смотрит на меня в темноте, подумала Тереса. Или вспоминает меня.
– Я думала, что смогу это выдержать, – сказала Пати. – Мы с тобой вместе, вот так. Я думала, у нас получится.
Как странно все это, размышляла Тереса. Лейтенант О'Фаррелл. Та же самая. Как странно и как далеко, и сколько трупов за спиной, на этом пути. Трупов людей, которых мы, живые, убиваем, сами того не желая.
– Никто никого не обманывал… – Сказав это, она поднесла к губам сигарету; огонек ярко разгорелся между пальцами. – Я там же, где была всегда. – Она задержала в легких дым, выдохнула. – Я никогда не хотела…
– Ты правда так считаешь?.. Что ты не изменилась?
Тереса раздраженно покачала головой.
– Что касается Тео… – начала она.
– Ради бога! – презрительно рассмеялась Пати. Тереса чувствовала, как все тело подруги сотрясается от этого смеха. – К черту Тео.
Опять наступило молчание – на сей раз долгое.
Потом Пати снова тихо заговорила:
– Он спит с другими… Ты знаешь об этом?
Тереса пожала плечами – мысленно и на самом деле, понимая, что Пати не заметит ни того, ни другого. Я не знала, подумала она. Может, и подозревала, но дело не в этом. Оно всегда было не в этом.
– Я никогда ничего не ждала… – продолжала Пати каким-то отсутствующим голосом. – Только ты и я. Как прежде.
Тересе захотелось сделать ей больно. Из-за Тео.
– В счастливые времена Эль-Пуэрто-де-Санта-Мария, правда?.. – язвительно произнесла она – Ты и твоя мечта. Сокровище аббата Фариа.
Никогда еще они не иронизировали на эту тему. Никогда не говорили об этом вот так. Пати помолчала.
– Ты тоже была в этой мечте, Мексиканка, – наконец послышалось в темноте.
Слова прозвучали одновременно оправданием и упреком. К черту, подумала Тереса. Это не моя игра – ни тогда, ни сейчас. Так что к черту.
– Мне наплевать, – произнесла она вслух. – Я в нее не просилась. Это было твое решение, а не мое.
– Это правда. Иногда жизнь мстит человеку, исполняя его желания.
Это ко мне тоже не относится, подумала Тереса. Я не желала ничего. И это самый большой парадокс моей чертовой жизни. Она загасила сигарету и, повернувшись к тумбочке, поставила пепельницу.
– Мне никогда не приходилось выбирать, – сказала она. – Никогда. Все пришло само, так что мне оставалось только вписаться. И точка.
– А мне?
Да, подумала Тереса. Именно к этому все и сводится.
– Не знаю… В какой-то момент ты отстала, поплыла по течению.
– А ты в какой-то момент превратилась в настоящую сукину дочь.
Наступила долгая пауза. Обе лежали неподвижно. Не хватало только стука решетки или шагов надзирательницы в коридоре, а то можно было бы подумать, что они в Эль-Пуэрто. Старый ночной ритуал дружбы. Эдмон Дантес и аббат Фариа мечтают о свободе и строят планы на будущее.
– Я думала, у тебя есть все, что нужно, – сказала она. – Я заботилась о твоих интересах, я помогала тебе заработать много денег… Я рисковала и работала. Разве этого мало?
Пати ответила не сразу:
– Я была твоей подругой.
– Ты и есть моя подруга, – поправила Тереса.
– Была. Ты же не остановилась, чтобы оглянуться. А есть вещи, которые никогда…
– Черт побери. Несчастная жена, страдающая оттого, что муж много работает и не думает о ней столько, сколько она заслуживает… Ты к этому гнешь?
– Я никогда не претендовала…
В Тересе нарастало раздражение. Все дело только в этом, сказала она себе. Пати не права, потому я и злюсь.
Лейтенант – черт бы ее побрал – или то, что от нее осталось, кончит тем, что повесит на меня все и вся, вплоть до сегодняшнего трупа. Мне и тут приходится подписывать чеки. Платить по счетам.
– Да будь ты проклята, Пати. Кончай разыгрывать сцены из дешевых сериалов.
– Понятно. Я и забыла, что нахожусь в присутствии Королевы Юга.
Она произнесла эти слова со смехом – тихим, прерывистым, отчего они прозвучали еще более едко.
Только подлила масло в огонь. Тереса приподнялась на локте. В висках у нее застучала глухая ярость. Головная боль.
– Что я тебе должна?.. Давай, скажи мне это прямо в глаза. Скажи, и я расплачусь с тобой.
Пати лежала неподвижной тенью в свете луны, видневшейся в уголке окна.
– Речь не об этом.
– Не об этом?.. – Тереса придвинулась ближе. Настолько близко, что ощущала дыхание Пати. – Я знаю, о чем речь. Потому ты и смотришь на меня так странно: считаешь, что отдала чересчур много, а взамен получила слишком мало. Аббат Фариа доверил свою тайну не тому человеку… Верно?
Глаза Пати блестели в темноте. Две одинаковых неярких искорки – два отражения лунного света за окном.
– Я никогда ни в чем тебя не упрекала, – очень тихо произнесла она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80