Но вот однажды, когда он готовил коктейль для студента-первокурсника, маленького и прелестного, он почувствовал в душе какое-то смятение и вздрогнул, будто за шиворот ему опустили льдинку. Сэл быстро обернулся и в дверях увидел кого-то из семьи Венезия. Он оставил миксер, обогнул стойку, прошел по обшарпанному деревянному полу и улизнул через черный ход. Шесть кварталов отшагал он до меблированных комнат, где жил вместе со студентами подготовительного отделения. Побросал вещи в холщовый мешок, достал из матраца тысячу долларов и через десять минут уже двигался по шоссе номер 37. Час спустя Сэл стоял в международном аэропорту «Индианаполис» у билетной кассы, изучая огромные стенды с маршрутами. Тысячи долларов хватит на билет до любого пункта. Но он поедет туда, где не требуется паспорт: Гавайи, Пуэрто-Рико, американское Самоа, Британская Колумбия. Сэл беспокойно переминался с ноги на ногу, курил и следил за входами, пока наконец не подошел к кассе и не купил билет в экономический класс до Омахи. Он не в силах был оставить центральный район. Это значило оборвать все нити, связывавшие его с этой землей. Где-то в глубине души Сэл надеялся, что когда-нибудь ситуация изменится и он сможет вернуться домой, хотя понимал, что этого не будет никогда. Никогда он больше не увидит Бурбон-стрит, Джексон-сквер или Джой. Но пока он не убежал далеко, надежда не покидала его.
Он прилетел в Омаху, сел в автобус до Линкольна, столицы штата, в пятидесяти милях южнее. Снял комнату с маленькой кухней в захудалом мотеле, принадлежавшем чете стариков пенсионеров, мистеру и миссис Андерсонам. Джон, Смит, Майлз, Хилл — имена стопроцентных американцев встречались в Омахе на каждом шагу. Их носили буквально все, кроме негров. Сэл удивился: уж не имела ли отношения родня его матери Оки к обитателям прерий.
Работу Сэл нашел в придорожном гриль-баре, у Большого Сида, огромного негра с постоянным оскалом. Плата была дерьмовой, но Сэл имел возможность наблюдать за тем, что делает Большой Сид. Несколько недель он работал с ним рядом на кухне, переворачивал, пробовал, добавлял специи. Ему необходимо было приобрести другую профессию, ну а уж если итальянец из Нью-Орлеана не научится готовить, то кто же тогда, черт побери? Семь недель проработал он у Большого Сида, пока не проснулся однажды ночью в холодном поту: рядом с ним похрапывала темнокожая официантка из бара. Он прерывисто задышал и напрягся, прислушиваясь. В окна ударил свет фар проехавшей машины, и Сэл подумал: самое время сматываться. Он сложил в темноте свои пожитки — это не отняло у него много времени — и выскользнул из комнаты. Официантка все еще спала. Сэл избегал оживленных улиц и шел по затененным узким улочкам, пока уже перед рассветом не влез в какой-то грузовик. Шофер всю дорогу ругал демократов и ниггеров, довез его до Осцеолы. оттуда он добрался до Чикаго, пересел на самолет местной авиакомпании и прилетел в Уокеган.
Уокеган — вот где он оказался. Он растирал полотенцем шею, чуть ли не целых два часа зажатую ногами Ким. Допил бутылку пива. Захотелось курить. Сэл бесшумно вошел в спальню, вытащил из пачки сигарету «Мальборо», которые курила Ким, зажег. Женщина вздохнула и перевернулась с боку на бок, натягивая простыню на свои татуированные ляжки. Сэл стоял немного в стороне от окна и смотрел на улицу.
На востоке, где уже начало светлеть, не больше чем в миле отсюда, находилось озеро Мичиган, но его пока не было видно. Сэл голый стоял в темноте и смотрел, как по улицам разливается серый рассвет. Пора идти к себе. А то ведьма наверняка проснется в плохом настроении. Он вынес одежду на кухню, натянул джинсы, сунул ноги в черные туфли на толстой подошве, продел руки в рукава рубашки, вышел и тихо прикрыл за собой дверь. Потом спустился по широкой деревянной лестнице и, пройдя через двойные стеклянные двери, оказался на улице. Сэл посмотрел в одну сторону, потом в другую. Ни души. Приятно было вдохнуть летний воздух, сырой и свежий. Жалобы местных жителей на повышенную влажность казались Сэлу смешными. Эти янки понятия не имеют о настоящей влажности. Сэл пересек улицу и вытащил из кармана ключи от «Толл Колд Уан». Швырнув сигарету в канаву, он открыл дверь, вошел в бар и остановился на несколько секунд, вглядываясь в призрачный отсвет рекламы пива и пытаясь подавить тревогу. Из кассы за стойкой бара он извлек блок сигарет, которые забыл утром, открыл холодное пиво и достал две банки минеральной. Из одной отпил большой глоток и вытер руки о полотенце, все еще болтающееся на глее. Через обшарпанную вертящуюся дверь Сэл прошел в ресторан и стал подниматься по крутой, узкой, неровной лестнице в свой склад-спальню.
— Черт! — громко выругался он, ударившись в кромешной тьме коленом о стену и проклиная себя за то, что выключил свет в своей комнате.
Наконец он преодолел последние ступеньки и головой коснулся полуотдернутой рваной портьеры на двери. В комнате было душно и жарко. В окно проникал предутренний сумеречный свет. Сэл поставил пиво и положил сигареты на сложенный из ящиков импровизированный стол, и тут его захлестнул леденящий ужас. Он почувствовал — пора оставлять Уокеган. Что-то мелькнуло перед глазами, скользнуло на шею поверх полотенца, и Даго Ред Ла Рокка насмешливо прошептал ему на ухо:
— Не стоило прикарманивать денежки Малыша Джонни.
Сэла пронзила острая резкая боль: тонкая струна прорезала грубую ткань полотенца и впилась в нежную ткань его шеи. Даго Ред перекрутил гарроту — фортепианную струну, вделанную в деревянные ручки, — Сэл упал ничком, плюхнувшись на живот. Даго Ред сильнее сжал петлю, и струна, прорвав кожу, еще глубже ушла в горло Сэла. Выступившая каплями кровь пропитала полотенце. Сэл барахтался, бился, кружился в петле.
— Хватит, малыш, — прошипел Ред, и его напрягшийся член прижался к спине Сэла. — Все напрасно.
— Нет, — хотел сказать Сэл, но из горла вырвался какой-то клокочущий звук.
Даго Ред продолжал затягивать петлю, и Сэл почувствовал, что задыхается.
— А-а-а-а-а! — закричал он, хватаясь за горло. — А-а-а-а! — и колотил Ногами, отчаянно борясь за жизнь. Ящик с вином упал, бутылки покатились по полу.
— Ну вот, красавчик, — проворковал Ред и, словно в любовной игре, подтащил тело Сэла к себе. — Получай! — и еще сильнее сжал гарроту.
Сэл выгнул спину, откинулся назад и стал хватать Реда за лицо, за седые волосы. Сердце, казалось, сейчас выпрыгнет из груди, легкие вот-вот разорвутся. Сэл уперся ногами в металлический бочонок пива и еще больше откинулся назад. Даго Ред потерял равновесие и опрокинулся на упавший ящик с вином, увлекая за собой Сэла. Горло жгло, будто в нем бушевало пламя.
Кровь, пропитав полотенце, стекала с шеи на грудь, и, уже агонизируя, он в отчаянье закричал:
— А-а-а-а! А-а-а-а! Нет!
— Мать твою! — орал Даго Ред, пытаясь освободиться от Сэла, который, подмяв его под себя, колотил, пинал, хватал обеими руками. Но старый убийца еще сильнее затягивал петлю.
— Все равно... сдохнешь... ублюдок! — бормотал Ред, хрипло дыша. Он ловил воздух, касаясь губами уха Сэла, словно целуя его. Мертвой хваткой вцепившись в свою жертву, все туже и туже затягивал петлю.
У Сэла помутилось сознание. Ощущение было такое, будто в груди застряла кость и мешает дышать. Широко открытым ртом он пытался вдохнуть хоть немного воздуха. Он больше не кричал. Из груди не вырывалось ни единого звука. Сознание меркло, словно экран телевизора, когда неожиданно отключили электричество. «Я умираю!» — кричал мозг Сэла, и страх придал ему силы. Он широко раскинул руки и начал лихорадочно бить ногами — рыба, пойманная на крючок! Свалил телевизор.
«Он убьет меня!»
Пальцы раздирали окровавленную кожу, цеплялись за пропитанное кровью полотенце, стараясь ослабить смертельную удавку.
«Сейчас я умру».
Руки шарили по всем направлениям, словно утопающий, он искал, за какую бы ухватиться соломинку, и неожиданно наткнулся на кушетку. Ухватившись за холодную металлическую ножку, Сэл подтянулся к ней, с маниакальной настойчивостью увлекая за собой Даго. Двое мужчин барахтались на грязном деревянном полу. Пронзительная боль огнем жгла грудь. Сердце бешено колотилось, легкие отказывались служить. Сэл вцепился в матрац, на миг угасающее сознание вспыхнуло, после чего наступила полная темнота.
«Я умираю! Я умираю! Я уми...»
На него вдруг нахлынула грусть, глубокая, бездонная тоска. В потоке стенаний и криков он услышал собственный плач. Он не плакал так со дня смерти матери. В ушах звучал ее голос: «Ты хотел эту кошку, теперь ухаживай за ней». Темнота наполнилась какофонией звуков и голосов. Сестра Хилдегард наставляла его с холодной серьезностью: «И я ненавижу свои грехи», и тотчас он услышал свой собственный голос: «И я ненавижу свои грехи...», «Ибо ты накажешь меня...», «Ибо ты накажешь меня...» — откликнулся он. Удары мяча по асфальту и мальчишечьи голоса.
В далеких землях Франции
Танцуют женщины так.
Что танцем еврея они убивают.
Танцем сраженный еврей умирает.
Темноту разорвал прерывистый женский крик, потом раздался шлепок, и Сэл услышал первый свой крик и низкий голос черной няни: «Вот он!» Захлестнувшая его волна грусти достигла океанских глубин, грусть изливалась из его яичек, его пениса, всего его существа, как теплое семя, образуя поток грусти и тоски, и Сэл, плавая в этом бездонном потоке скорби и воспоминаний и барахтаясь изо всех сил, чтобы выбраться на поверхность, закричал:
— Не-е-е-е-т!
И ощутил свое тело. Сознание прояснилось, и Сэл увидел, что стоит на полу в луже крови в маленькой комнатушке в «Толл Колд Уан». Он вцепился в струну, впившуюся в его горло, просунул окровавленные пальцы под полотенце и рванул петлю, затем упал на окровавленный пол, закрыл глаза и попытался перевести дыхание. Грудь вздымалась, как у запалившегося пса. В легкие свежим горным потоком ворвался воздух. Сэл лежал на спине, и кислород наполнял его вены, его сердце, его мозг. Он жив! Горло раздирала саднящая резкая боль, он был залит собственной кровью, но он жив! Во всяком случае, пока.
А где же Ред?
Сэл приподнялся на локтях и открыл глаза. Серый рассвет вливался в окна. Даго Ред Ла Рокка, завалившись на бок, лежал в нескольких футах от него. Сэла захлестнул страх. Что-то с Редом неладно. И без того серое одутловатое лицо старика приобрело землистый оттенок. Широко открытые невидящие глаза были устремлены на Сэла. Вытянув правую руку, он с огромным трудом приподнялся всего на какой-нибудь дюйм, потом замер, еще раз взглянул на Сэла и со стоном схватился за грудь. Корчась, он подтянул колени к груди, руки скрючились и стали похожи на клещи. На лице появились отвратительные признаки смерти. Рот приоткрылся, обнажив зубы, огромные, как волчьи клыки, в глазах застыл ужас. Сэл понял: он жив, потому что у его убийцы случился сердечный приступ. Даго Ред умирал. Последний стон вырвался из груди старого бандита — словно ледяной ветер пронесся над мертвыми деревьями. Он вздохнул, и ад принял его душу. Тело Даго Реда обмякло, колени с тихим стуком опустились на деревянный пол. Груда мертвого мяса. Сэла стошнило. Израненное горло болело так, словно его жгли паяльной лампой. Его вырвало несколько раз, но, не в силах подняться, он так и остался рядом с этой зловонной лужей, раскачиваясь и со свистом втягивая в легкие воздух. Потом заплакал.
* * *
Прошло добрых полчаса, прежде чем ему удалось подняться на дрожащие ноги и дотащиться до крошечной ванной комнаты. Он сел на стульчак, бросил полотенце в бак для белья, залил холодной водой, потом вынул, обвязал вокруг шеи. По телу струилась вода. Вокруг все горело. Сэл содрогнулся, увидев свое отражение в потрескавшемся зеркале, и осторожно размотал полотенце. Глубокая рана кровоточила, будто кто-то полоснул по шее ножом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Он прилетел в Омаху, сел в автобус до Линкольна, столицы штата, в пятидесяти милях южнее. Снял комнату с маленькой кухней в захудалом мотеле, принадлежавшем чете стариков пенсионеров, мистеру и миссис Андерсонам. Джон, Смит, Майлз, Хилл — имена стопроцентных американцев встречались в Омахе на каждом шагу. Их носили буквально все, кроме негров. Сэл удивился: уж не имела ли отношения родня его матери Оки к обитателям прерий.
Работу Сэл нашел в придорожном гриль-баре, у Большого Сида, огромного негра с постоянным оскалом. Плата была дерьмовой, но Сэл имел возможность наблюдать за тем, что делает Большой Сид. Несколько недель он работал с ним рядом на кухне, переворачивал, пробовал, добавлял специи. Ему необходимо было приобрести другую профессию, ну а уж если итальянец из Нью-Орлеана не научится готовить, то кто же тогда, черт побери? Семь недель проработал он у Большого Сида, пока не проснулся однажды ночью в холодном поту: рядом с ним похрапывала темнокожая официантка из бара. Он прерывисто задышал и напрягся, прислушиваясь. В окна ударил свет фар проехавшей машины, и Сэл подумал: самое время сматываться. Он сложил в темноте свои пожитки — это не отняло у него много времени — и выскользнул из комнаты. Официантка все еще спала. Сэл избегал оживленных улиц и шел по затененным узким улочкам, пока уже перед рассветом не влез в какой-то грузовик. Шофер всю дорогу ругал демократов и ниггеров, довез его до Осцеолы. оттуда он добрался до Чикаго, пересел на самолет местной авиакомпании и прилетел в Уокеган.
Уокеган — вот где он оказался. Он растирал полотенцем шею, чуть ли не целых два часа зажатую ногами Ким. Допил бутылку пива. Захотелось курить. Сэл бесшумно вошел в спальню, вытащил из пачки сигарету «Мальборо», которые курила Ким, зажег. Женщина вздохнула и перевернулась с боку на бок, натягивая простыню на свои татуированные ляжки. Сэл стоял немного в стороне от окна и смотрел на улицу.
На востоке, где уже начало светлеть, не больше чем в миле отсюда, находилось озеро Мичиган, но его пока не было видно. Сэл голый стоял в темноте и смотрел, как по улицам разливается серый рассвет. Пора идти к себе. А то ведьма наверняка проснется в плохом настроении. Он вынес одежду на кухню, натянул джинсы, сунул ноги в черные туфли на толстой подошве, продел руки в рукава рубашки, вышел и тихо прикрыл за собой дверь. Потом спустился по широкой деревянной лестнице и, пройдя через двойные стеклянные двери, оказался на улице. Сэл посмотрел в одну сторону, потом в другую. Ни души. Приятно было вдохнуть летний воздух, сырой и свежий. Жалобы местных жителей на повышенную влажность казались Сэлу смешными. Эти янки понятия не имеют о настоящей влажности. Сэл пересек улицу и вытащил из кармана ключи от «Толл Колд Уан». Швырнув сигарету в канаву, он открыл дверь, вошел в бар и остановился на несколько секунд, вглядываясь в призрачный отсвет рекламы пива и пытаясь подавить тревогу. Из кассы за стойкой бара он извлек блок сигарет, которые забыл утром, открыл холодное пиво и достал две банки минеральной. Из одной отпил большой глоток и вытер руки о полотенце, все еще болтающееся на глее. Через обшарпанную вертящуюся дверь Сэл прошел в ресторан и стал подниматься по крутой, узкой, неровной лестнице в свой склад-спальню.
— Черт! — громко выругался он, ударившись в кромешной тьме коленом о стену и проклиная себя за то, что выключил свет в своей комнате.
Наконец он преодолел последние ступеньки и головой коснулся полуотдернутой рваной портьеры на двери. В комнате было душно и жарко. В окно проникал предутренний сумеречный свет. Сэл поставил пиво и положил сигареты на сложенный из ящиков импровизированный стол, и тут его захлестнул леденящий ужас. Он почувствовал — пора оставлять Уокеган. Что-то мелькнуло перед глазами, скользнуло на шею поверх полотенца, и Даго Ред Ла Рокка насмешливо прошептал ему на ухо:
— Не стоило прикарманивать денежки Малыша Джонни.
Сэла пронзила острая резкая боль: тонкая струна прорезала грубую ткань полотенца и впилась в нежную ткань его шеи. Даго Ред перекрутил гарроту — фортепианную струну, вделанную в деревянные ручки, — Сэл упал ничком, плюхнувшись на живот. Даго Ред сильнее сжал петлю, и струна, прорвав кожу, еще глубже ушла в горло Сэла. Выступившая каплями кровь пропитала полотенце. Сэл барахтался, бился, кружился в петле.
— Хватит, малыш, — прошипел Ред, и его напрягшийся член прижался к спине Сэла. — Все напрасно.
— Нет, — хотел сказать Сэл, но из горла вырвался какой-то клокочущий звук.
Даго Ред продолжал затягивать петлю, и Сэл почувствовал, что задыхается.
— А-а-а-а-а! — закричал он, хватаясь за горло. — А-а-а-а! — и колотил Ногами, отчаянно борясь за жизнь. Ящик с вином упал, бутылки покатились по полу.
— Ну вот, красавчик, — проворковал Ред и, словно в любовной игре, подтащил тело Сэла к себе. — Получай! — и еще сильнее сжал гарроту.
Сэл выгнул спину, откинулся назад и стал хватать Реда за лицо, за седые волосы. Сердце, казалось, сейчас выпрыгнет из груди, легкие вот-вот разорвутся. Сэл уперся ногами в металлический бочонок пива и еще больше откинулся назад. Даго Ред потерял равновесие и опрокинулся на упавший ящик с вином, увлекая за собой Сэла. Горло жгло, будто в нем бушевало пламя.
Кровь, пропитав полотенце, стекала с шеи на грудь, и, уже агонизируя, он в отчаянье закричал:
— А-а-а-а! А-а-а-а! Нет!
— Мать твою! — орал Даго Ред, пытаясь освободиться от Сэла, который, подмяв его под себя, колотил, пинал, хватал обеими руками. Но старый убийца еще сильнее затягивал петлю.
— Все равно... сдохнешь... ублюдок! — бормотал Ред, хрипло дыша. Он ловил воздух, касаясь губами уха Сэла, словно целуя его. Мертвой хваткой вцепившись в свою жертву, все туже и туже затягивал петлю.
У Сэла помутилось сознание. Ощущение было такое, будто в груди застряла кость и мешает дышать. Широко открытым ртом он пытался вдохнуть хоть немного воздуха. Он больше не кричал. Из груди не вырывалось ни единого звука. Сознание меркло, словно экран телевизора, когда неожиданно отключили электричество. «Я умираю!» — кричал мозг Сэла, и страх придал ему силы. Он широко раскинул руки и начал лихорадочно бить ногами — рыба, пойманная на крючок! Свалил телевизор.
«Он убьет меня!»
Пальцы раздирали окровавленную кожу, цеплялись за пропитанное кровью полотенце, стараясь ослабить смертельную удавку.
«Сейчас я умру».
Руки шарили по всем направлениям, словно утопающий, он искал, за какую бы ухватиться соломинку, и неожиданно наткнулся на кушетку. Ухватившись за холодную металлическую ножку, Сэл подтянулся к ней, с маниакальной настойчивостью увлекая за собой Даго. Двое мужчин барахтались на грязном деревянном полу. Пронзительная боль огнем жгла грудь. Сердце бешено колотилось, легкие отказывались служить. Сэл вцепился в матрац, на миг угасающее сознание вспыхнуло, после чего наступила полная темнота.
«Я умираю! Я умираю! Я уми...»
На него вдруг нахлынула грусть, глубокая, бездонная тоска. В потоке стенаний и криков он услышал собственный плач. Он не плакал так со дня смерти матери. В ушах звучал ее голос: «Ты хотел эту кошку, теперь ухаживай за ней». Темнота наполнилась какофонией звуков и голосов. Сестра Хилдегард наставляла его с холодной серьезностью: «И я ненавижу свои грехи», и тотчас он услышал свой собственный голос: «И я ненавижу свои грехи...», «Ибо ты накажешь меня...», «Ибо ты накажешь меня...» — откликнулся он. Удары мяча по асфальту и мальчишечьи голоса.
В далеких землях Франции
Танцуют женщины так.
Что танцем еврея они убивают.
Танцем сраженный еврей умирает.
Темноту разорвал прерывистый женский крик, потом раздался шлепок, и Сэл услышал первый свой крик и низкий голос черной няни: «Вот он!» Захлестнувшая его волна грусти достигла океанских глубин, грусть изливалась из его яичек, его пениса, всего его существа, как теплое семя, образуя поток грусти и тоски, и Сэл, плавая в этом бездонном потоке скорби и воспоминаний и барахтаясь изо всех сил, чтобы выбраться на поверхность, закричал:
— Не-е-е-е-т!
И ощутил свое тело. Сознание прояснилось, и Сэл увидел, что стоит на полу в луже крови в маленькой комнатушке в «Толл Колд Уан». Он вцепился в струну, впившуюся в его горло, просунул окровавленные пальцы под полотенце и рванул петлю, затем упал на окровавленный пол, закрыл глаза и попытался перевести дыхание. Грудь вздымалась, как у запалившегося пса. В легкие свежим горным потоком ворвался воздух. Сэл лежал на спине, и кислород наполнял его вены, его сердце, его мозг. Он жив! Горло раздирала саднящая резкая боль, он был залит собственной кровью, но он жив! Во всяком случае, пока.
А где же Ред?
Сэл приподнялся на локтях и открыл глаза. Серый рассвет вливался в окна. Даго Ред Ла Рокка, завалившись на бок, лежал в нескольких футах от него. Сэла захлестнул страх. Что-то с Редом неладно. И без того серое одутловатое лицо старика приобрело землистый оттенок. Широко открытые невидящие глаза были устремлены на Сэла. Вытянув правую руку, он с огромным трудом приподнялся всего на какой-нибудь дюйм, потом замер, еще раз взглянул на Сэла и со стоном схватился за грудь. Корчась, он подтянул колени к груди, руки скрючились и стали похожи на клещи. На лице появились отвратительные признаки смерти. Рот приоткрылся, обнажив зубы, огромные, как волчьи клыки, в глазах застыл ужас. Сэл понял: он жив, потому что у его убийцы случился сердечный приступ. Даго Ред умирал. Последний стон вырвался из груди старого бандита — словно ледяной ветер пронесся над мертвыми деревьями. Он вздохнул, и ад принял его душу. Тело Даго Реда обмякло, колени с тихим стуком опустились на деревянный пол. Груда мертвого мяса. Сэла стошнило. Израненное горло болело так, словно его жгли паяльной лампой. Его вырвало несколько раз, но, не в силах подняться, он так и остался рядом с этой зловонной лужей, раскачиваясь и со свистом втягивая в легкие воздух. Потом заплакал.
* * *
Прошло добрых полчаса, прежде чем ему удалось подняться на дрожащие ноги и дотащиться до крошечной ванной комнаты. Он сел на стульчак, бросил полотенце в бак для белья, залил холодной водой, потом вынул, обвязал вокруг шеи. По телу струилась вода. Вокруг все горело. Сэл содрогнулся, увидев свое отражение в потрескавшемся зеркале, и осторожно размотал полотенце. Глубокая рана кровоточила, будто кто-то полоснул по шее ножом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73