Маклиш бросил на него угрожающий взгляд. Гнев горячей волной захлестнул Сэла. «Не становись у меня на пути. Не доставай меня, старина». Он вдруг представил себе «вальтер» Даго Реда, спрятанный под одеялом на койке.
— Пусть она споет! — закричал кто-то.
Маклиш, выдавив из себя улыбку, повернулся к пассажирам:
— Эй, а не пора ли подумать о розыгрыше приза?
— Плевать на приз, Мак. Нам барахла хватает. Пусть девочка еще споет.
— Еще!
Маклиш еще шире заулыбался, казалось, его толстые щеки вот-вот лопнут.
— Вы правы. Как насчет еще одной песенки, мисс? — спросил он Изабель, бросая злобные взгляды на Сэла.
Не обращая внимания, Сэл кивком головы указал Изи на микрофон, и Маклишу ничего не оставалось, как вернуться к столу. Изабель подошла к микрофону, коснулась его кончиками пальцев, закрыла глаза и снова запела. Уже со второй строки она покорила слушателей и очаровывала их все больше и больше. Теперь они были целиком в ее власти. Куда девалась ее нервозность? Ее робость? Казалось, она всю жизнь пела перед публикой.
И люди поверили в искренность ее исполнения. Это было написано на их лицах в мерцающем пламени свечей. Они горячо сочувствовали девушке с разбитым сердцем, жестоко обманутой вероломным возлюбленным, о котором пела Изабель. Изабель состоялась. Великая певица. А не просто посредственность, которая способна передать лишь слова, а не сокровенный смысл песни. Как ей удалось так быстро овладеть мастерством? Сэл не в силах был этого понять. В начале семидесятых в Нью-Орлеане был гитарист, подросток. Маргинал, бродяжка. Куда-то он исчез на год, а потом вновь объявился. Теперь это был настоящий музыкант, и, слушая Изабель, покорившую всех этих богатых стариков, Сэл невольно вспомнил о гитаристе. Конечно, Изабель — это совсем другое. Нечто потрясающее. Она ведь совсем ребенок и нигде не училась, а поет как профессиональная певица. У нее не только великолепный голос, не только врожденный талант, но еще и способность передать слушателям саму идею песни, заставить их сопереживать. Эти старики, больные и жеманные, давно забывшие и первую любовь, и первую разлуку, сейчас вспоминали свою юность. И тем ужасней показалась им старость с ее болезнями, и одиночеством, и душевными муками. Изабель разбередила их раны. «Настоящая волшебница», — думал Сэл, когда девушка закончила песню под возгласы одобрения и бурные аплодисменты.
— Чудесно, — вопил маленький старичок, совсем лысый, пытаясь встать на ноги. — Замечательно!
— Браво, брависсимо!
Пассажиры свистели и едва не отбили себе ладони, как подростки на концерте рок-музыки.
«Похоже, ты их достала, — размышлял Сэл, — жаль, они не покупают пластинок. Но ничего, мы достанем и остальных». Словно угадав его мысли, Изабель, сияющая, повернулась к нему.
— Я же говорил, они вас полюбят, — закричал Сэл, стараясь перекрыть шум, и заиграл новую песню — свою. Он слушал, как поет Изабель, и пытался представить себе ее голос в будущем. Она станет великой артисткой. Голос Билли Холидей только трамплин в музыку восьмидесятых годов. Даже сейчас, когда он играл для Изабель и про себя пел вместе с ней свою новую песню, в его голове, словно фрукты в саду, вызревали новые мелодии. Это будут баллады, трогающие до слез и вселяющие надежду в сердца, и шальные танцевальные ритмы, когда невозможно удержать, задницу на стуле...
— Великолепно! — завопил плешивый старичок. И тут Сэл умудрился рассмотреть сквозь плотное кольцо окружавших Изабель пассажиров, что она ему улыбается. Каждый старался коснуться ее нежной кожи, ощутить теплоту и юность, причаститься к ее таланту.
— Невероятно!
— Потрясающе!
Изи вертелась во все стороны, стараясь не упустить его из виду.
— Почему вы скрывали от нас свой талант?
— Вы профессиональная артистка?
— Я хочу купить вашу пластинку! У вас есть пластинки?
— Эта последняя песня просто чудесная. Я никогда ее раньше не слышала.
До Сэла донеслись слова Изи:
— Ее написал Марко. Правда, прекрасная песня?
Сэл почувствовал, как его распирает от гордости.
— Это вы написали сами? — заорал на всю столовую плешивый старичок, обращаясь к Сэлу.
«Хантер, маленького ублюдка зовут Хантер».
— Да, я, — просипел Сэл, следя за Изабель в окружении целой толпы пассажиров. Они гладили ее руки, ее пышные волосы, а она их благодарила и счастливо улыбалась. Впервые за многие годы Сэл почувствовал себя значительным и сильным. Никогда еще он не смотрел с таким восторгом на женщину.
— Я написал ее здесь, на борту «Антонии», — ответил он плешивому.
— Правда? — Хантер никак не мог успокоиться. — Чертовски хорошая песня. Настоящий хит. Это будет настоящий хит.
— Хотелось бы надеяться, мистер Хантер. Мне кажется, что...
Толпа вдруг расступилась, пропуская Джованни Джемелли, который ковылял к дочери. Он бросил пристальный взгляд на Сэла и остановился перед дрожащей Изабель. Страсти улеглись, теперь все взгляды обратились на отца и дочь. Сеньор Джемелли удивленно покачал головой, с гордой улыбкой взглянул на дочь и раскрыл ей объятия.
— Ты — гений!
— О, папа! — воскликнула Изабель. — Тебе понравилось?
Джованни просиял.
— Очень понравилось. Видишь? Я плакал. Ты — настоящая артистка. — Он еще шире раскрыл объятия. — Надеюсь, ты не будешь стыдиться своего бедного отца, когда станешь знаменитостью?
— О, папочка! — вскричала она и обвила его шею руками. — О, папочка...
По столовой понеслись ахи и охи.
Сэл улыбался с нежностью в сердце, наблюдая за этой сценой, пока взбешенный Маклиш не прошипел ему в ухо:
— Жду в своем офисе, мистер Толедано! Немедленно!
Капитан побагровел от гнева и даже пил виски, что редко себе позволял.
— Что вы, черт возьми, о себе вообразили, мистер?
«Медовый месяц окончился, — подумал Сэл. „Мистер“ — так Маклиш обращался к членам команды, когда злился на них. — Больше никаких привилегий. Я теперь — член команды, как и все».
— Это мой корабль, мистер. Вам известно?
— Конечно, кэп. Я просто подумал...
— Подумали, мистер Толедано. Но не за это вам платят! — Маклиш благоухал виски и «киской» Мэгги Пуласки. — Я плачу тебе, чтобы ты играл. Играл для меня, только для меня! На моем корабле никто больше не должен петь! — Маклиш вопил, как рассерженный ребенок, и Сэл отступил.
«Не теряй этой работы, — сказал он себе. — Она тебе нужна. Тебе нужен этот корабль».
— Босс, почему вы...
— Кто разрешил девчонке петь на моем корабле? Отвечай!
— Ну... понимаете, я думал... э... я думал, что...
— Она не вдруг появилась из публики. Эта потаскушка. Кое-кто ее чертовски хорошо подготовил!
«Следи за выражениями, старый блядун». Сэл почувствовал, как кровь бросилась в голову.
— И она пела песню, которую ты написал! А я и не знал, что ты пишешь песни! — Профессиональная гордость Маклиша была уязвлена: им посмели пренебречь!! — Ты ни разу не попросил меня спеть твою песню, хотя бы одну! — Маклиш метался по каюте, поглощая виски, и, прежде чем Сэл успел ответить, погрозил ему пальцем. — Не смей больше подходить к спинету без моего разрешения, ясно? И к звуковой системе тоже. Это моя собственность!
— Конечно, кэп...
— И мне плевать, что эта полукровка, эта проститутка трясет перед тобой своим задом!
«Ах ты, проспиртованный америкашка! Не смей говорить о ней, как...»
— Я не потерплю, чтобы кто-нибудь из команды так обращался со мной, мистер. И нечего зубы скалить!
«Никто не вправе так разговаривать со мной. Не для того я умер и снова воскрес. Не могу больше выносить это дерьмо».
Но вместо этого Сэл вполне миролюбиво сказал:
— Она спела всего одну-две песни, капитан. Какое это имеет значение?
— Какое это имеет значение? Какое имеет значение? — взорвался Маклиш, вплотную подошел к Сэлу и ткнул пальцем в закрытую дверь. — Мистер, вы выставили меня дураком, — злобно шипел он. — Выставили дураком перед всей командой! Моей собственной командой. — Он повысил голос: — И перед мистером Соломоном Линдерманом и его супругой.
Сэл недоумевал.
— Солли Линдерман? Какого черта?..
— О, вы, оказывается, не все знаете, мистер шоу-бизнес. К вашему сведению: Сол Линдерман — крупнейший агент в Майами, и он хочет записать меня! — Маклиш постучал пальцем в грудь. — Хотел попросить, чтобы ты мне аккомпанировал, а ты... — Он негодующе посмотрел на Сэла.
Ситуация показалась Сэлу не только забавной, но и унизительной. За кого принимает его этот бездарный козел!
— Капитан, — заговорил Сэл. Голос у него был хриплый, тяжелый. — Солли Линдерман пришел ко мне в тот самый вечер, когда мы отошли от Антверпена. И теперь чуть ли не каждый день я выслушиваю нудные военные сводки о том, как в сороковых годах он устраивал концерты знаменитых оркестров. Знаменитейших. В сороковых. Понимаете, что это значит, капитан? Это значит, что Солли Линдерман — уже стар и живет со своей старенькой душкой женой в чудесном коттеджике в Форт-Лодердейл. Вот и все. Вы меня поняли?
Маклиш снова рассвирепел.
— Нет, мистер, вам известно далеко не все, это уж точно. Так слушайте же. У мистера Линдермана очень хорошие связи с индустрией развлечений в Майами, и он поможет...
— Боже мой, капитан! — вскричал Сэл. — Неужели вы всерьез надеетесь, что кто-нибудь станет платить вам деньги за ваше пение?
Маклиш задрожал и выпучил глаза. Он был так потрясен, что не мог вымолвить ни слова. А Сэл продолжал:
— Здесь на корабле публика принимает все. Ей просто некуда деться. Но поверьте мне, Джексон, ни один идиот не захочет платить за ваш визг!
Тут Маклиш не выдержал, перегнулся через стол и схватил Сэла за лацканы фрака.
— Убери свои вонючие лапы, — со свистом прошипел Сэл, словно ядовитая змея, прежде чем ужалить, — не то я размозжу твои мозги по этой затраханной каюте.
Маклиш понял, что Сэл не шутит, и застыл на месте. А Сэл вдруг представил себе, как уперся дулом «вальтера» в живот Маклиша и нажал на спусковой крючок. Кровь потекла по руке, когда девятимиллиметровая смерть прорвала кишки капитана и селезенку, застряв в позвоночнике. Маклиш обмяк, как пустой мешок, и со стоном распростерся на полу. Эта картина не вызвала у Сэла отрицательных эмоций, напротив, вселила в него уверенность.
И вот тут-то Сэл понял, что в «Толл Колд Уан» потерял нечто большее, чем некоторое количество крови.
Несколько мгновений, показавшихся Сэлу вечностью, Маклиш в упор смотрел на него, затем отпустил.
— Завтра, когда корабль причалит в Рио, — сказал он холодно и властно, — вы уберетесь отсюда до того, как по трапу спустится новый пассажир. Я не желаю вас больше видеть. А теперь — вон.
* * *
Сэлу не потребовалось и пяти минут, чтобы сложить вещи. Чемодан и рюкзак. Несколько рубашек. Пара или две брюк, фрак. Даже дерьмовых бритвенных принадлежностей не было — он носил теперь бороду. Дешевый одеколон, зубная паста, дезодорант, портативный проигрыватель, несколько книг из судовой библиотеки и семь с половиной тысяч американских долларов в банкнотах. И конечно, полуавтоматический девятимиллиметровый «вальтер».
Сэл сидел на краю кровати и сосредоточенно рассматривал «вальтер», проклиная себя. «Надо же было все испортить. Собственными руками. Теперь у меня нет ничего: ни укрытия, ни работы. Я все послал к черту. А ведь мог оставаться здесь хоть всю жизнь или по крайней мере до того времени, как скоплю достаточно денег, чтобы начать все сначала. И капитан ко мне хорошо относился, ценил как музыканта. А что я буду, черт возьми, делать теперь? Где я найду работу в этой задроченной Бразилии? Ведь я не знаю и десятка слов на испанском, или португальском, или на каком они там говорят. Из-за сумасбродной девчонки с голосом падшего ангела. Я все бросил. Иисусе, ты слышал, как она пела сегодня? Ты слышал? Поверь, я никогда ничего подобного не слышал. Откуда это у нее? Такая глубина понимания, такая чистота чувств, такая выразительность, такая мелодичность, такая, такая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73