Эрин задала еще один вопрос: не помнят ли они, находился или нет он в зале в тот вечер, когда произошел инцидент с бутылкой. Моника-младшая сказала, что находился; ока помнит это очень хорошо, потому что танцевала для него на столе, когда началась вся эта заварушка. Он тогда еще кинулся к сцене, чтобы посмотреть, в чем дело, так и оставив ее на пустом столике и не заплатив за доставленное удовольствие.
– Я чуть не лопнула от злости, – сказала Моника. – Но потом он вернулся и отвалил мне аж целую десятку, – и, говоря это, презрительно скривила губы.
– Он сказал что-нибудь? – спросила Эрин.
– Да – что у меня дерзкие соски. А что он имел в виду, черт его знает.
– Нет, я не о том. Он говорил что-нибудь насчет того, что видел? Насчет этой драки?
– Спросил, знаю ли я того мужика с бутылкой. Я сказала – нет. Тогда он спрашивает: а знаете ли вы, что такое рыцарство? Знаю, говорю. А он: ладно, тогда, мол, вам будет приятно узнать, что оно еще не умерло. А я: мне ужасно приятно, я просто счастлива. Ну, а потом он снова начал распространяться насчет моих сосков.
Столь подробное воспроизведение Моникой разговора трехнедельной давности впечатлило Урбану Спрол: мало кто из танцовщиц прислушивался к пьяной болтовне клиентов. Но Моника-младшая скромно отклонила комплимент Урбаны:
– Просто я всегда помню тех, кто скупердяйничает в смысле чаевых. Ну, и кто хорошо дает, тех тоже помню.
Эрин взбила начесанные волосы, подкрасила губы и пошла на сцену: ей предстояло отработать три номера подряд. Кевин поставил одну из ее любимых вещей братьев Оллмэн, и Эрин послала ему воздушный поцелуй. Слишком длинные песни не очень-то годились для выступления, но временами она нуждалась именно в таких: они помогали ей отключиться от привычного, надоевшего и унестись вдаль на крыльях музыки.
На сей раз она использовала это время на то, чтобы поразмыслить об убийстве Киллиана. Похоже, все обстояло именно так, как говорил сержант Гарсиа: Киллиан находился в зале стрип-клуба, когда проклятый конгрессмен заварил всю эту кашу. Бедняга Киллиан, наверное, узнал его, несмотря на фальшивые усы, и задумал пошантажировать.
А через несколько дней его убили...
Эрин была настолько поглощена своими мыслями, что не сразу заметила человека у своих ног. Он стоял у самой сцены и смотрел на нее снизу вверх, ожидая, когда она обратит на него внимание. Наконец он позвал ее по имени, и она, танцуя, приблизилась к нему. Он поднял руку и засунул ей за подвязку зеленую бумажку. Это оказалась пятидесятидолларовая банкнота. Эрин улыбнулась ему и прижала скрещенные руки к груди в знак благодарности. Позже она подсела к его столику, чтобы сказать «спасибо»: так было принято, когда посетитель давал хорошие чаевые. Считалось достаточным посидеть с ним три-четыре минуты; каждая секунда сверх этой нормы рассматривалась как урванная от рабочего времени танцовщицы. В этих кратких разговорах к дружеской болтовне неизменно примешивалась самореклама, и опытные стриптизерши готовили этот коктейль просто мастерски. Девушка, хорошо владеющая искусством танцевать на столе, могла расколоть одного и того же клиента на полдюжины частных номеров, которые исполняла для него в перерывах между своими «официальными» выступлениями. Именно таким образом большинство танцовщиц зарабатывали свои деньги. Эрин была единственной, кто ограничивалась только чаевыми, получаемыми на сцене.
Человек, отваливший ей полсотни долларов, выглядел лет на пятьдесят с небольшим, был хорошо одет и что-то уж слишком маленькими глотками прихлебывал свой «Джек Дэниэлз». Посетители стрип-клуба, разнежась, обычно ослабляли узел галстука; человек, сидевший напротив Эрин, этого не сделал. Явно у него имелись какие-то планы на этот вечер. Когда Эрин поблагодарила его за деньги, он накрыл рукой ее руку.
– Если я плачу столько за то, чтобы просто смотреть, представь себе, сколько я заплачу за то, чтобы прикоснуться.
«Еще один», – устало подумала Эрин. Она сделала попытку высвободить руку, но человек не отпускал ее.
– Ты, похоже, впервые у нас, – сказала Эрин.
– Откуда ты знаешь?
– В твоем выговоре чувствуется Средний Запад Что – Чикаго, Миннеаполис?
– Сент-Пол, – усмехнулся он. – А ты мне нравишься, медовая булочка.
– Медовая булочка? Лучше этого ты ничего не мог придумать?
Эрин находилась не в том настроении, чтобы терпеть подобные штучки. Несколько месяцев назад ее вот так же сграбастал и не отпускал один тип, приехавший на юг поразвлечься; он назвал ее «сладкая попка». Он явился из Сиракуз, и у него были самые волосатые ручищи, какие Эрин только доводилось видеть вне решеток зоопарка.
– Пожалуйста, отпусти меня, – сказала она сент-полцу.
– А ты потанцуй для меня.
– Я уже танцевала.
– Нет, не здесь. У меня есть комнатка на пляже. – Он еще крепче сжал ее руку. – Комнатка, а при ней сауна.
– Нет, благодарю.
– А за две тысячи баксов?
– Я не стою таких расходов, честное слово. – И Эрин вонзила свои длинные ногти в руку нахала – в нежную кожу с нижней стороны запястья. Вскрикнув, он отпустил ее, но, когда Эрин собиралась встать из-за стола, резко ударил ногой по ножке ее стула. Эрин упала на спину.
Сент-полец захохотал, но смех его внезапно превратился в какое-то жалкое подобие цыплячьего писка. Встав на ноги, Эрин увидела его разом побагровевшее лицо в железном захвате локтя Шэда. Кулаком свободной руки менеджер по вопросам безопасности и порядка обрабатывал его бока – как всегда, спокойно и методично, но в выражении его лица – редчайший случай – Эрин прочла настоящий гнев.
– Ну, хватит, – сказала она.
Шэд разогнул локоть, и сент-полец шмякнулся на пол лицом вниз. Перевернувшись на спину, он невнятно забормотал что-то о нарушении законов.
– Да что ты говоришь! – усмехнулся Шэд. – Может, хочешь звякнуть своей женушке? Так я сейчас принесу телефон. – Он резко ткнул его под ребра носком сапога. – Ну?
Десятью минутами позже сент-полец, сидя в своем взятом напрокат черном «сандерберде», торопливо пристегивал ремень безопасности. Закончив, он повернул к себе зеркальце заднего вида, чтобы обследовать состояние своих губ и носа, значительно увеличившихся в размерах после общения с кулаком менеджера по вопросам порядка и безопасности.
И тут в окошко просунулась голова Шэда.
– Чтобы больше я тебя здесь не видел, – предупредил он и уточнил: – Никогда.
– Да я ничего такого... – залепетал сент-полец.
– Что она, по-твоему, похожа на шлюху? – Шэд подождал ответа, но его не последовало, и он повторил: – По-твоему, она похожа на шлюху? А ну-ка, красавчик, отвечай!
Сент-полца била крупная дрожь.
– Мне очень жаль... правда, очень жаль, – выдавил он.
Шэд подозвал к машине Эрин и велел сент-полцу извиниться, что тот и сделал со всей искренностью, на какую только оказался способен.
– Вам бы следовало научиться хоть немного уважать людей, – заметила Эрин.
– Простите меня! Мне очень, очень жаль, Богом клянусь! – горячо воскликнул сент-полец.
– Ты что же – решил, что тут у нас бордель? – продолжал свою воспитательную работу Шэд. – А ну, отвечай! Бордель?
Сент-полец энергично замотал головой.
– Ну что ж, классная операция, – подвела итог Эрин. – Надеюсь, вы обратили внимание на наши салфетки, сэр.
Сент-полец рванул с места и мигом растаял в черноте флоридской ночи. Эрин положила руку на плечо Шэду.
– Ты сегодня не в духе. Случилось что-нибудь?
– Просто беспокоюсь за тебя.
– Почему?
– Потому, что на свете полным-полно разных сволочей.
Она засмеялась.
– Но ты же здесь! Ты ведь защитишь меня, правда?
– Само собой, – ответил Шэд, подумав про себя: «Завтра первым делом нужно пойти к Мордекаю и сказать, что я выхожу из игры. Уж больно высоки стали ставки».
С другого конца улицы донесся вой сирен. Вскоре мимо заведения проехала полицейская машина, затем еще две, потом машина «скорой помощи». Шэд и Эрин подошли к краю тротуара посмотреть, в чем дело – не авария ли. Через несколько секунд рядом с ними оказался мистер Орли, так и сиявший от радости.
– Все-таки есть Бог на свете! – воскликнул он.
– Что случилось? – спросила Эрин.
– А послушай-ка.
Словно в ответ на его слова сирены одна за другой смолкли. Мигалки полицейских машин теперь вспыхивали и гасли в одном и том же месте: кварталах в шести от «Розового кайфа», на противоположной стороне шоссе.
– Кто-нибудь расшибся? – предположил Шэд.
Мистер Орли хихикнул.
– Да никто не расшибся. Это у «Клубничной поляны»!
– Вы в курсе, что у них там стряслось? – поинтересовался Шэд.
– Только что звонила Марвела. Чуть не рыдает и просится обратно к нам. – Мистер Орли не мог скрыть своей радости.
– Наверное, у них там дело дрянь, – произнес Шэд, вглядываясь в дальнее скопление мигалок.
– Не то слово! – Мистер Орли просто ликовал. – Какой-то парень сидел-сидел за столом, да и свалился. Глядь – а он концы отдал!
«Бедняга Марвела», – подумала Эрин.
– И не кто-нибудь, – продолжал мистер Орли, – а судья. Представляете? Судья, мать его так и растак!
Эрин, словно со стороны, услышала собственный голос:
– Какой судья?
– А кто его знает! Окочурился судья, да и все тут. Надеюсь, эти распроклятые Линги уже точат ножи, чтобы сделать себе харакири...
Не дослушав, Эрин почти бегом бросилась туда, где мигали красные и голубые огни. Мистер Орли позвал ее по имени, но она не обернулась. Проезжавшие мимо машины замедляли ход, водители, высунувшись из окошек, нажимали на клаксоны, но Эрин шагала и шагала, стуча своими высоченными каблуками, одетая в сценическое трико – крошечный треугольник ткани и две резинки – и черный кружевной бюстгальтер. Все ускоряя шаг, не видя ничего вокруг, кроме мигающих далеко впереди огней, она повторяла про себя: хоть бы он был прав, хоть бы мистер Орли оказался прав.
Может, все-таки есть Бог на свете.
* * *
Для судьи Марвела была просто находкой. Кроме нее, в заведении мистера Орли никто не кокетничал с ним. Другие танцовщицы держались с представителем закона равнодушно и холодно, едва удостаивали его разговором, а некоторые вообще отказывались для него танцевать. Судья подозревал, что это Эрин настроила их против него, и теперь они своим пренебрежением мстят ему за то, что он разлучил их подругу с ее единственной дочерью. Он чувствовал себя несправедливо и незаслуженно обиженным. Его оправданием была Библия, где все разложено по полочкам четко и ясно, но ни одна из танцовщиц не желала слушать его объяснений, сколько бы он ни давал им на чай. А ведь он хотел сказать им, что у каждого, приходящего на эту землю, есть свой дар и свое особое предназначение. Материнство – это одно предназначение, а танцы в голом виде – совсем другое.
Недавно работая у мистера Орли, Марвела не знала, что ее коллеги подвергают судью неофициальному остракизму. Она несколько раз танцевала для него на столе, да так, что через считанные дни он просто потерял голову. Когда она ушла из «Розового кайфа», судья не раздумывая последовал за ней – в «Клубничную поляну», в такой новый и волнующий мир касательных танцев.
От одного стрип-заведения до другого было около полумили, но это расстояние показалось ему бесконечным. Он припарковал машину в сторонке, подальше от уличных огней, чтобы, не дай Бог, его не узнал кто-нибудь из проезжающих мимо. Приходилось остерегаться, пока он еще не стал федеральным судьей. Хотя, вообще-то, он имел полное право развлекаться так, как ему больше нравится; насколько ему было известно, еще никого никогда не подвергали импичменту только за склонность к посещениям стрип-заведений.
Когда судья выключил зажигание, его сердце стучало о ребра, как птица, бьющаяся о стенки клетки. Голова вроде бы слегка кружилась, но он приписал это чрезмерному возбуждению. Перед тем как вступить на порог «Клубничной поляны», он про себя сотворил коротенькую молитву, заранее благодаря Господа за те милости, которые надеялся вскоре получить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
– Я чуть не лопнула от злости, – сказала Моника. – Но потом он вернулся и отвалил мне аж целую десятку, – и, говоря это, презрительно скривила губы.
– Он сказал что-нибудь? – спросила Эрин.
– Да – что у меня дерзкие соски. А что он имел в виду, черт его знает.
– Нет, я не о том. Он говорил что-нибудь насчет того, что видел? Насчет этой драки?
– Спросил, знаю ли я того мужика с бутылкой. Я сказала – нет. Тогда он спрашивает: а знаете ли вы, что такое рыцарство? Знаю, говорю. А он: ладно, тогда, мол, вам будет приятно узнать, что оно еще не умерло. А я: мне ужасно приятно, я просто счастлива. Ну, а потом он снова начал распространяться насчет моих сосков.
Столь подробное воспроизведение Моникой разговора трехнедельной давности впечатлило Урбану Спрол: мало кто из танцовщиц прислушивался к пьяной болтовне клиентов. Но Моника-младшая скромно отклонила комплимент Урбаны:
– Просто я всегда помню тех, кто скупердяйничает в смысле чаевых. Ну, и кто хорошо дает, тех тоже помню.
Эрин взбила начесанные волосы, подкрасила губы и пошла на сцену: ей предстояло отработать три номера подряд. Кевин поставил одну из ее любимых вещей братьев Оллмэн, и Эрин послала ему воздушный поцелуй. Слишком длинные песни не очень-то годились для выступления, но временами она нуждалась именно в таких: они помогали ей отключиться от привычного, надоевшего и унестись вдаль на крыльях музыки.
На сей раз она использовала это время на то, чтобы поразмыслить об убийстве Киллиана. Похоже, все обстояло именно так, как говорил сержант Гарсиа: Киллиан находился в зале стрип-клуба, когда проклятый конгрессмен заварил всю эту кашу. Бедняга Киллиан, наверное, узнал его, несмотря на фальшивые усы, и задумал пошантажировать.
А через несколько дней его убили...
Эрин была настолько поглощена своими мыслями, что не сразу заметила человека у своих ног. Он стоял у самой сцены и смотрел на нее снизу вверх, ожидая, когда она обратит на него внимание. Наконец он позвал ее по имени, и она, танцуя, приблизилась к нему. Он поднял руку и засунул ей за подвязку зеленую бумажку. Это оказалась пятидесятидолларовая банкнота. Эрин улыбнулась ему и прижала скрещенные руки к груди в знак благодарности. Позже она подсела к его столику, чтобы сказать «спасибо»: так было принято, когда посетитель давал хорошие чаевые. Считалось достаточным посидеть с ним три-четыре минуты; каждая секунда сверх этой нормы рассматривалась как урванная от рабочего времени танцовщицы. В этих кратких разговорах к дружеской болтовне неизменно примешивалась самореклама, и опытные стриптизерши готовили этот коктейль просто мастерски. Девушка, хорошо владеющая искусством танцевать на столе, могла расколоть одного и того же клиента на полдюжины частных номеров, которые исполняла для него в перерывах между своими «официальными» выступлениями. Именно таким образом большинство танцовщиц зарабатывали свои деньги. Эрин была единственной, кто ограничивалась только чаевыми, получаемыми на сцене.
Человек, отваливший ей полсотни долларов, выглядел лет на пятьдесят с небольшим, был хорошо одет и что-то уж слишком маленькими глотками прихлебывал свой «Джек Дэниэлз». Посетители стрип-клуба, разнежась, обычно ослабляли узел галстука; человек, сидевший напротив Эрин, этого не сделал. Явно у него имелись какие-то планы на этот вечер. Когда Эрин поблагодарила его за деньги, он накрыл рукой ее руку.
– Если я плачу столько за то, чтобы просто смотреть, представь себе, сколько я заплачу за то, чтобы прикоснуться.
«Еще один», – устало подумала Эрин. Она сделала попытку высвободить руку, но человек не отпускал ее.
– Ты, похоже, впервые у нас, – сказала Эрин.
– Откуда ты знаешь?
– В твоем выговоре чувствуется Средний Запад Что – Чикаго, Миннеаполис?
– Сент-Пол, – усмехнулся он. – А ты мне нравишься, медовая булочка.
– Медовая булочка? Лучше этого ты ничего не мог придумать?
Эрин находилась не в том настроении, чтобы терпеть подобные штучки. Несколько месяцев назад ее вот так же сграбастал и не отпускал один тип, приехавший на юг поразвлечься; он назвал ее «сладкая попка». Он явился из Сиракуз, и у него были самые волосатые ручищи, какие Эрин только доводилось видеть вне решеток зоопарка.
– Пожалуйста, отпусти меня, – сказала она сент-полцу.
– А ты потанцуй для меня.
– Я уже танцевала.
– Нет, не здесь. У меня есть комнатка на пляже. – Он еще крепче сжал ее руку. – Комнатка, а при ней сауна.
– Нет, благодарю.
– А за две тысячи баксов?
– Я не стою таких расходов, честное слово. – И Эрин вонзила свои длинные ногти в руку нахала – в нежную кожу с нижней стороны запястья. Вскрикнув, он отпустил ее, но, когда Эрин собиралась встать из-за стола, резко ударил ногой по ножке ее стула. Эрин упала на спину.
Сент-полец захохотал, но смех его внезапно превратился в какое-то жалкое подобие цыплячьего писка. Встав на ноги, Эрин увидела его разом побагровевшее лицо в железном захвате локтя Шэда. Кулаком свободной руки менеджер по вопросам безопасности и порядка обрабатывал его бока – как всегда, спокойно и методично, но в выражении его лица – редчайший случай – Эрин прочла настоящий гнев.
– Ну, хватит, – сказала она.
Шэд разогнул локоть, и сент-полец шмякнулся на пол лицом вниз. Перевернувшись на спину, он невнятно забормотал что-то о нарушении законов.
– Да что ты говоришь! – усмехнулся Шэд. – Может, хочешь звякнуть своей женушке? Так я сейчас принесу телефон. – Он резко ткнул его под ребра носком сапога. – Ну?
Десятью минутами позже сент-полец, сидя в своем взятом напрокат черном «сандерберде», торопливо пристегивал ремень безопасности. Закончив, он повернул к себе зеркальце заднего вида, чтобы обследовать состояние своих губ и носа, значительно увеличившихся в размерах после общения с кулаком менеджера по вопросам порядка и безопасности.
И тут в окошко просунулась голова Шэда.
– Чтобы больше я тебя здесь не видел, – предупредил он и уточнил: – Никогда.
– Да я ничего такого... – залепетал сент-полец.
– Что она, по-твоему, похожа на шлюху? – Шэд подождал ответа, но его не последовало, и он повторил: – По-твоему, она похожа на шлюху? А ну-ка, красавчик, отвечай!
Сент-полца била крупная дрожь.
– Мне очень жаль... правда, очень жаль, – выдавил он.
Шэд подозвал к машине Эрин и велел сент-полцу извиниться, что тот и сделал со всей искренностью, на какую только оказался способен.
– Вам бы следовало научиться хоть немного уважать людей, – заметила Эрин.
– Простите меня! Мне очень, очень жаль, Богом клянусь! – горячо воскликнул сент-полец.
– Ты что же – решил, что тут у нас бордель? – продолжал свою воспитательную работу Шэд. – А ну, отвечай! Бордель?
Сент-полец энергично замотал головой.
– Ну что ж, классная операция, – подвела итог Эрин. – Надеюсь, вы обратили внимание на наши салфетки, сэр.
Сент-полец рванул с места и мигом растаял в черноте флоридской ночи. Эрин положила руку на плечо Шэду.
– Ты сегодня не в духе. Случилось что-нибудь?
– Просто беспокоюсь за тебя.
– Почему?
– Потому, что на свете полным-полно разных сволочей.
Она засмеялась.
– Но ты же здесь! Ты ведь защитишь меня, правда?
– Само собой, – ответил Шэд, подумав про себя: «Завтра первым делом нужно пойти к Мордекаю и сказать, что я выхожу из игры. Уж больно высоки стали ставки».
С другого конца улицы донесся вой сирен. Вскоре мимо заведения проехала полицейская машина, затем еще две, потом машина «скорой помощи». Шэд и Эрин подошли к краю тротуара посмотреть, в чем дело – не авария ли. Через несколько секунд рядом с ними оказался мистер Орли, так и сиявший от радости.
– Все-таки есть Бог на свете! – воскликнул он.
– Что случилось? – спросила Эрин.
– А послушай-ка.
Словно в ответ на его слова сирены одна за другой смолкли. Мигалки полицейских машин теперь вспыхивали и гасли в одном и том же месте: кварталах в шести от «Розового кайфа», на противоположной стороне шоссе.
– Кто-нибудь расшибся? – предположил Шэд.
Мистер Орли хихикнул.
– Да никто не расшибся. Это у «Клубничной поляны»!
– Вы в курсе, что у них там стряслось? – поинтересовался Шэд.
– Только что звонила Марвела. Чуть не рыдает и просится обратно к нам. – Мистер Орли не мог скрыть своей радости.
– Наверное, у них там дело дрянь, – произнес Шэд, вглядываясь в дальнее скопление мигалок.
– Не то слово! – Мистер Орли просто ликовал. – Какой-то парень сидел-сидел за столом, да и свалился. Глядь – а он концы отдал!
«Бедняга Марвела», – подумала Эрин.
– И не кто-нибудь, – продолжал мистер Орли, – а судья. Представляете? Судья, мать его так и растак!
Эрин, словно со стороны, услышала собственный голос:
– Какой судья?
– А кто его знает! Окочурился судья, да и все тут. Надеюсь, эти распроклятые Линги уже точат ножи, чтобы сделать себе харакири...
Не дослушав, Эрин почти бегом бросилась туда, где мигали красные и голубые огни. Мистер Орли позвал ее по имени, но она не обернулась. Проезжавшие мимо машины замедляли ход, водители, высунувшись из окошек, нажимали на клаксоны, но Эрин шагала и шагала, стуча своими высоченными каблуками, одетая в сценическое трико – крошечный треугольник ткани и две резинки – и черный кружевной бюстгальтер. Все ускоряя шаг, не видя ничего вокруг, кроме мигающих далеко впереди огней, она повторяла про себя: хоть бы он был прав, хоть бы мистер Орли оказался прав.
Может, все-таки есть Бог на свете.
* * *
Для судьи Марвела была просто находкой. Кроме нее, в заведении мистера Орли никто не кокетничал с ним. Другие танцовщицы держались с представителем закона равнодушно и холодно, едва удостаивали его разговором, а некоторые вообще отказывались для него танцевать. Судья подозревал, что это Эрин настроила их против него, и теперь они своим пренебрежением мстят ему за то, что он разлучил их подругу с ее единственной дочерью. Он чувствовал себя несправедливо и незаслуженно обиженным. Его оправданием была Библия, где все разложено по полочкам четко и ясно, но ни одна из танцовщиц не желала слушать его объяснений, сколько бы он ни давал им на чай. А ведь он хотел сказать им, что у каждого, приходящего на эту землю, есть свой дар и свое особое предназначение. Материнство – это одно предназначение, а танцы в голом виде – совсем другое.
Недавно работая у мистера Орли, Марвела не знала, что ее коллеги подвергают судью неофициальному остракизму. Она несколько раз танцевала для него на столе, да так, что через считанные дни он просто потерял голову. Когда она ушла из «Розового кайфа», судья не раздумывая последовал за ней – в «Клубничную поляну», в такой новый и волнующий мир касательных танцев.
От одного стрип-заведения до другого было около полумили, но это расстояние показалось ему бесконечным. Он припарковал машину в сторонке, подальше от уличных огней, чтобы, не дай Бог, его не узнал кто-нибудь из проезжающих мимо. Приходилось остерегаться, пока он еще не стал федеральным судьей. Хотя, вообще-то, он имел полное право развлекаться так, как ему больше нравится; насколько ему было известно, еще никого никогда не подвергали импичменту только за склонность к посещениям стрип-заведений.
Когда судья выключил зажигание, его сердце стучало о ребра, как птица, бьющаяся о стенки клетки. Голова вроде бы слегка кружилась, но он приписал это чрезмерному возбуждению. Перед тем как вступить на порог «Клубничной поляны», он про себя сотворил коротенькую молитву, заранее благодаря Господа за те милости, которые надеялся вскоре получить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75