– За все годы службы, – немного отведя душу, проговорил лейтенант, – мне ни разу не приходилось стрелять в парня, одетого в платье для коктейля с вырезом до самой задницы. А тебе, Эл?
– Все в мире меняется, Уильям. – Гарсиа приветственным жестом поднял свою чашку, как поднимают бокал, произнеся тост.
Билли Баумэн откинулся в кресле и положил на стол свои огромные ноги, обутые в кроссовки «Рибок».
– Насчет этого адвоката, Эл. Значит, ты считаешь, что его тоже убрали?
– Скорее всего.
– И сбросили куда-нибудь, как того, другого – твоего «топляка».
– Да. Только никому не известно, куда именно.
– Эверглейдс подходит для таких дел – лучше не придумаешь, – сказал Билли Баумэн. – Какого черта тащиться в какую-то Монтану, когда тут у нас под рукой Эверглейдс? Ведь здесь, черт побери, мертвечина разлагается быстрее, чем где бы то ни было в стране. Это факт, Эл.
– Уж не хочешь ли ты сказать, что для этого проводили специальные исследования?
– Вот-вот. Майами в этом смысле бьет все рекорды. Из-за жары.
– Правда? – Гарсиа задумался. – А я полагал, что из-за повышенной влажности.
– Это другой вопрос. Главное – что им не было смысла устраивать всю эту заварушку в Монтане.
– Нет, смысл был: ведь все считали, что он уехал в отпуск. Киллиан же любил ловить форель, помнишь? А этого чертова адвоката – кто знает, куда дели? Небось, зарыли в ближайшей канаве.
Несколько секунд лейтенант молчал. Потом сказал:
– Эл, но ты ведь не можешь просто пойти и сцапать чертова конгрессмена.
– Знаю.
– Если только не застукаешь его прямо на месте преступления. А лучше всего было бы заснять все на видео.
– Знаю, Билл.
– А где тот слайд? Просто любопытно взглянуть.
Гарсиа не ответил на вопрос. Баумэн был парень с мозгами, и он должен был сам быстро сообразить, что к чему. И он действительно сообразил быстро: ему хватило одиннадцати секунд.
– Ты прав, – сказал он. – Я не хочу ничего знать об этом.
– Скажи шефу, что у нас нет никаких дел в графстве Броуорд, связанных с исчезновением адвокатов.
– А ты просто разыскиваешь там кусочек Франсиско Гойо.
– Вот именно, – подтвердил Гарсиа.
– И нам очень жаль, что мы не можем ничем помочь.
– Ужасно жаль, – поддакнул Гарсиа.
– И вся эта информация пойдет прямиком к Молдовски?
– А куда же еще?
– А что дальше, Эл? Нашей жизни хватит на то, чтобы довести это дело до конца – то есть засадить этого конгрессмена?
Гарсиа потер подбородок.
– Откровенно говоря, у меня нет ни единого доказательства. Но зато имеются кое-какие изящные теории.
Эл Гарсиа нравился Бауману, потому что был отличным детективом и не страдал честолюбием, заставляющим многих всеми правдами и неправдами прокладывать себе путь наверх. Самому Баумэну всегда хотелось выбиться в начальники, а имея таких подчиненных, как Гарсиа, нетрудно заслужить блестящую репутацию у вышестоящих. Поэтому в интересах Баумэна было, чтобы Гарсиа спокойно и плодотворно работал, чтобы ему не мешали делать это и не докучали разной чепухой. Гарсиа обожал крутые ситуации, сложную и тонкую игру, и лейтенант обычно шел ему навстречу. Но на сей раз...
– Как там обстоят дела с юрисдикцией? – спросил Баумэн.
– Хреново, – отозвался Гарсиа. – Дилбек проживает в графстве Дейд. Молдовски тоже.
– А преступления совершаются без учета юрисдикции, верно? – Баумэн снова хрустнул костяшками пальцев. – Ты отрастишь на меня зуб, Эл, если я скажу, что тебе придется вести игру на свой страх и риск?
– Ты был бы просто ненормальным, если бы не сказал этого. Мне в ближайшее время может прийтись довольно круто.
– Но все-таки, Эл, как друг я хочу сказать еще вот что: я буду очень рад, если тебе удастся расплести это дело.
– Это сложно, Билли. Да и вряд ли получится скоро.
– Понимаю. Но в известной степени это касается меня лично. Я ведь голосовал за этого ублюдка.
– Врешь! – Эл Гарсиа не верил своим ушам: Билли Баумэн – член демократической партии!
Лейтенант убрал ноги со стола.
– Помню, ты когда-то сказал мне...
– Что мир – это сточная канава, а мы все – дерьмо, которое в ней плавает.
– Да. Это очень воодушевляет. Удивляюсь, как это Холлмарк не откупил у тебя копирайт на этот афоризм.
– Время от времени все кидаются афоризмами, – пожал плечами Гарсиа.
– А знаешь, что самое печальное, Эл? Я начинаю думать, что ты прав. Я начинаю думать, что все безнадежно.
– Разумеется, все безнадежно, – подтвердил Гарсиа. – Только не давай этой мысли слишком уж глубоко забираться в твои мозги.
– Я и правда чувствую себя куском дерьма, Эл. Я голосовал за этого сукина сына.
– Знаешь, что тебе следует сделать? Завтра, прямо с утра, отпишись на какой-нибудь служебный выезд, а сам выбери себе пушку понадежнее, желательно автоматическую, и пойди постреляй часик. Вот увидишь, это здорово приведет тебя в порядок. Только представь, что палишь по всякой сволочи.
– А это, пожалуй, и правда хорошая идея, – оживился Баумэн. Он сунул в свой «дипломат» блокнот и ручку и встал. – Ладно, я поехал.
– Удачи тебе с твоим покойником в вечернем платье, – напутствовал его Гарсиа.
– Спасибо, Эл. А тебе – с твоим выродком-конгрессменом.
* * *
Дэвид Лейн Дилбек приветствовал Эрин чуть ли не с робостью. На нем были синий блейзер, бежевая водолазка, брюки цвета верблюжьей шерсти с идеально заутюженной складкой и дорогие сандалии из дубленой кожи; носков Эрин не заметила. Его серебристая шевелюра была вся в длинных ровных бороздках, оставленных зубцами гребешка: по-видимому, в течение последнего часа ее причесывали по меньшей мере раз двадцать. В довершение всего от конгрессмена так и несло одеколоном «Арамис».
Эрин, привычная к чересчур крепким ароматам, не была, однако, уверена, что ей удастся удержаться от какого-нибудь насмешливого комментария: настолько нелепо выглядели эта водолазка с высоким воротом и эта складка на брюках в такую жару и при таких обстоятельствах.
– Отличная яхта, – сказала она, чтобы сказать что-нибудь.
– Она принадлежит одному из моих друзей, – с готовностью отозвался Дилбек. – Я могу пользоваться ею, когда захочу.
– Для таких встреч, как эта?
Дилбек пробормотал нечто неразборчивое, но явно в отрицательном смысле.
– Какая там музыка? – спросила она, кивая в сторону стереоустановки.
– Дин Мартин. Музыка для влюбленных.
«Это уже серьезно, – подумала Эрин. – Дин Мартин – кто бы мог подумать?»
– Это хорошо, – сказала она. – Но я пришла со своей музыкой.
– Как вам будет угодно, – голос Дилбека прозвучал расстроенно. – Ведь это ваше выступление.
Эрин никогда в жизни не приходилось разговаривать с членом конгресса Соединенных Штатов – даже с бывшим. Она ожидала холодной сдержанности, самоуверенности, даже надменности, но Дилбек, как ни странно, оказался самым обычным человеком – пожилым, нервничающим и даже немного растерянным.
– Давайте поставим вот это. – Эрин вручила ему принесенную с собой кассету. – Я сама подбирала эту музыку.
После этого, пройдя в носовую часть и заперевшись в ванной, она переоделась в костюм для выступлений. Это оказалось делом достаточно сложным: ванная была крохотная. Эрин надела кружевной бюстгальтер и такое же трико, а сверху накинула легкий белый пеньюар, который в процессе танца ей предстояло снять. Теперь она выглядела как новобрачная в первую ночь любви и могла поклясться, что это приведет Дилбека в полный восторг.
Когда она вышла из ванной, в усилителях звучала мелодия «Зи-Зи Топ». Эрин подошла к стереоустановке, подрегулировала басы и чуть увеличила громкость. Сценой ей должен был служить капитанский стол, выдвинутый на середину салона. Дилбек уже уселся в полотняный шезлонг, положил ногу на ногу, сплел пальцы рук на колене и приготовился смотреть. Справа от него Эрин заметила серебряное ведерко с бутылкой шампанского.
Ступив одной ногой на стол, Эрин проверила, не качается ли он и твердо ли стоит на месте. Когда она начала танцевать, ее охватило чувство, знакомое тем, кто боится замкнутого пространства: потолок чуть ли не давил ей на голову, а на отделанных дубовыми панелями стенах не было ни одного зеркала. Никогда раньше ей не приходилось выступать, не видя своего многократно повторенного отражения, поэтому она чувствовала себя крайне неуютно. Зеркала помогали ей сосредоточиться на танце, отвлечься от устремленных на нее взглядов.
Подбородок Дилбека подпрыгивал вверх-вниз в такт музыке: конгрессмен явно старался выглядеть заправским рокером. Эрин сняла бюстгальтер и бросила ему на колени. Забыв закрыть рот, Дилбек уставился на кружевную тряпочку восторженным и благоговейным взглядом. У него вырвался тихий стон. Когда он поднял глаза, Эрин ослепила его самой потрясающей из своих сценических улыбок и, расстегнув трико, движением бедер сбросила его. Щея Дилбека обмякла, все тело начало подергиваться.
«Кошмар, – подумала Эрин. – Самый настоящий сексуальный транс». Она почувствовала, что является свидетельницей редкостного явления – вроде полного затмения солнца.
Вслед за «У нее длинные ноги» зазвучала «Кареглазая девушка», потом «Под моими пальцами». С каждой песней танец Эрин становился все более медленным, и в одном ритме с ним, все медленнее, билось сердце конгрессмена. Глаза его бессмысленно блуждали, подбородок отвис, рот открылся, выставив напоказ целую сокровищницу золотых коронок. Крупный и полный, Дилбек словно сжался, сморщился, как марионетка, у которой перерезали все управляющие ею нити. «Хорошенькое удовольствие – танцевать для кататоника», – подумала Эрин, тоскуя по зеркалам мистера Орли.
Когда музыка кончилась, Дэвид Дилбек внезапно ожил, выпрямился в кресле и зааплодировал. Его мгновенное оживление даже испугало Эрин. Конгрессмен сунул ей за подвязку две стодолларовые бумажки и предложил шампанского. Эрин накинула свой белый пеньюар и выключила музыку. Дилбек уже приготовил для нее стул.
– У меня просто нет слов, – сказал он, буквально пожирая ее глазами.
– У меня тоже, – ответила она.
– Эти потрясающие голубые глаза!
– Вообще-то они у меня зеленые, – уточнила Эрин, – но все равно спасибо.
Дилбек вручил ей наполненный бокал и предложил тост за их рождающуюся дружбу.
– Вы не помните меня? – спросил он. – Когда мы виделись в прошлый раз, у меня были усы. – Он уже отошел от сценария, разработанного Малкольмом Дж. Молдовски.
– Как же я могу не помнить вас! – усмехнулась Эрин. – Вы чуть не разбили мне голову.
– Я ужасно сожалею.
– Что это нашло на вас тогда?
Дилбек отвел глаза.
– Честно говоря, я и сам не помню. Но, разумеется, это была непростительная выходка. – Он поставил свой бокал на стол. – Мне остается только надеяться, что вы все-таки сможете простить меня. – Он мысленно похвалил себя за столь хитрый ход: если Эрин не станет развивать эту тему, значит, она ничего не планирует против него.
– Ну, что, – не ответив, сказала она, – продолжаем представление?
– Чудесно, – облегченно вздохнул конгрессмен снимая блейзер.
После четвертой порции танцев Дилбек стал похож на выжатый лимон – обессиленный, беспомощный. Эрин редко танцевала так, как в этот вечер Дилбек, скрестив ноги, сидел на полу салона. Сандалии он давно сбросил, рубашку расстегнул. Эрин, без бюстгальтера, отплясывала на самом краю капитанского стола. Дилбек сжал ладонью ее колено, но она стряхнула его руку.
– Я люблю тебя, – прошептал он. – Просто отчаянно люблю.
– И я тебя тоже, золотко, – ответила она.
– Будь моей подругой.
– Твоей... кем?
– Что бы ты сказала... – Его глаза заметались так же, как и мысли. – Что бы ты сказала о квартире с видом на море? И о машине? Скажем, о новеньком «лексусе»? Ты можешь бросить работу и жить как королева.
– Ты шутишь. Все это только за то, чтобы стать твоей подругой?
– Все, чего ты пожелаешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75