Глядя Максу прямо в глаза, он сказал: – Двадцать лет я ждал этот шторм. Мы были так близко, чертовски близко. Два или три градуса к северу, и мы бы...
Макс обмяк в железных тисках похитителя. Здоровый глаз Сцинка горел яростью и мечтательной страстью.
– У тебя остался один вопрос, – напомнил он, ставя Макса на ноги.
Придя в себя, Макс спросил:
– А что будет дальше?
Гневное выражение на лице Сцинка сменилось улыбкой.
– А дальше, Макс, мы будем путешествовать с тобой вместе, деля все жизненные невзгоды.
– Ох! – Макс бросил встревоженный взгляд на гидроплан.
Губернатор залился лающим смехом, который распугал стаю белоснежных цапель. Он взъерошил волосы своему пленнику и успокоил:
– Летать мы не будем!
Но пребывавший в отчаянии Макс не мог сейчас думать о предстоящем путешествии. Теперь, когда он понял, что Сцинк не собирается его убивать, на первый план вышла другая главная забота: «Если я не вернусь в Нью-Йорк, то потеряю работу».
* * *
Иди Марш грезились яхты из тика и симпатичные молодые Кеннеди, когда она почувствовала влажную ладонь Тони Торреса на своей левой груди. Она захлопала ресницами и вздохнула.
– Не тискайте, это вам не помидоры.
– А могу я взглянуть?
– Исключено. – Иди услышала, как заскрипел шезлонг под тяжестью торговца, придвинувшегося поближе.
– Здесь никого нет, – не отставал Тони, теребя пуговки на блузке Иди, потом он издал сальный смешок. – И кроме того, ты же моя жена.
– Господи. – Иди почувствовала, как солнце жжет соски, и опустила взгляд. Так и есть, эта свинья расстегнула ей блузку. – Вы что, не понимаете по-английски?
Тони Торрес не отрывал взгляда от ее груди.
– Понимаю, дорогая, но обрез-то у меня.
– Как романтично. Пригрозить девушке обрезом – это лучший способ вызвать у нее желание. Я вся мокрая от похоти только при одной мысли об этом. – Иди отбросила его руку и застегнула блузку. – Где же мои очки, – пробормотала она.
Тони прижал обрез к животу, по которому к пупку стекали струйки пота.
– Ты подумаешь об этом. Все думают.
– Я и о раке думаю, но опухоль у меня от этого не появляется. – Единственное, что привлекало Иди в Тони Торресе, так это его золотые часы «Картье», но на них, наверное, имелась какая-нибудь аляповатая гравировка, что сильно бы затруднило их продажу.
– Ты когда-нибудь спала с лысыми мужчинами? – поинтересовался Тони.
– Нет. А вы когда-нибудь видели венерические язвы?
Торговец фыркнул и отвернулся со словами:
– У тебя явно поганое настроение.
Покопавшись в сумочке, Иди вытащила солнцезащитные очки «Рэй-Банс» и спрятала глаза за ними. Обрез действовал ей на нервы, но Иди решила оставаться спокойной. Она попыталась отключиться от солнечного света, непрестанного воя бензопил, от шороха газеты, которую читал Тони Торрес. Тепло солнца помогало Иди думать о песчаных дюнах Виньярда и о частных пляжах Маналапана.
Грезы ее были прерваны шагами по тротуару на противоположной стороне улицы. Иди подумала с надеждой, что вернулся Кусака, но это оказался не он. Это был мужчина с двумя маленькими таксами.
Иди почувствовала ладонь Тони на своей руке и услышала его голос:
– Дорогая, ты не могла бы помазать мне плечи кремом?
Она быстро поднялась с шезлонга и перешла дорожку. Мужчина с таксами наблюдал, как его питомцы писают на сломанную стойку почтового ящика, оба поводка он держал е одной руке. Плечи мужчины были безвольно опущены, по идее он должен был бы распрямить их при виде хорошенькой женщины, но он не изменил своей позы.
Обратившись к мужчине, Иди похвалила такс, а когда она попыталась погладить их, собачки одновременно перевернулись на спины и начали извиваться, словно червяки.
– Как их зовут? – спросила Иди.
– Дональд и Марла, – ответил мужчина. Он был невысокого роста, но плотного телосложения, одет в трикотажную рубашку персикового цвета и слаксы цвета хаки. – Вы живете в этом доме? – спросил он у Иди.
Заметив, что Тони Торрес наблюдает за ними со своего шезлонга, Иди поинтересовалась у незнакомца, не оценщик ли он из страховой компании «Мидвест Кэжьюелти». Мужчина с саркастическим видом кивнул на своих такс.
– Разумеется. А это мои помощники из «Меррилл Линч».
Таксы вскочили и принялись тереться боками о голые ноги Иди. Мужчина кивнул подбородком в сторону Тони Торреса.
– Вы его родственница? Жена, а может быть, сестра?
– Я вас умоляю, – буркнула Иди, презрительно передернув плечами.
– Отлично, тогда я дам вам совет. Погуляйте подольше.
Разные мысли закрутились в голове Иди, она бросила взгляд в оба конца улицы, но Кусаки нигде не было видно.
– Какого черта вы ждете? – рявкнул мужчина и сунул Иди поводки. – Уходите, немедленно.
* * *
Августин проснулся от запаха кофе и звуков, доносившихся с кухни. Именно с таким шумом возятся на кухне замужние женщины, готовя завтрак. Он подумал, что это удобный момент для оценки ситуации.
Отец его находился в тюрьме, мать уехала, дикие животные покойного дяди разбежались по окрестностям. Сам Августин был свободен в самом буквальном и самом печальном смысле этого слова. У него не было персональной ответственности абсолютно ни перед кем. Как объяснить такое положение дел Бонни Лам? Мой отец был рыбаком. Он занимался контрабандой наркотиков, пока его не арестовали возле острова Андрос.
Моя мать переехала в Лас-Вегас, где повторно вышла замуж:. Ее новый муж играет на саксофоне в оркестре Тони Беннетта.
Моя последняя подружка была манекенщицей, работала на крупную компанию, демонстрируя чулки и нижнее белье. Она скопила деньги и купила себе домик в Брентвуде, штат Калифорния, в котором ублажает сейчас агентов кинокомпаний и изредка режиссеров.
«А вы? – спросит миссис Лам. – Чем вы зарабатываете на жизнь?»
Я читаю свои банковские счета.
Миссис Лам проявит вежливое любопытство, и тогда я расскажу ей об авиакатастрофе.
Это случилось три года назад, когда я летел домой после того, как навестил своего старика в тюрьме Фокс-Хилл. Я не понимал, что пилот был пьян, пока он не врезал наш двухместный «бичкрафт» в фюзеляж: вертолета береговой охраны, который стоял в ангаре аэропорта Опа-Лока.
Потом я три месяца и семнадцать дней спал в палате интенсивной терапии больницы «Джексон хоспитал». А когда проснулся, то оказался богатым. Страховая компания, обслуживавшая чартерные авиарейсы, уладила это дело с помощью адвоката, которого я не знал и до этого дня вообще не встречал. Он вручил мне чек на восемьсот тысяч долларов, и, к своему удивлению, я вполне разумно вложил эти деньги.
А миссис Лам, если я не ошибаюсь в ней, спросит тогда: «Так чем же вы все-таки занимаетесь?»
Честно говоря, ничем...
Разговор за ветчиной и тостами пошел не совсем так, как представлял себе Августин. После того как он рассказал свою историю, Бонни посмотрела на него поверх чашки с кофе и спросила:
– Значит, тогда у вас и появился этот шрам... последствие авиакатастрофы?
– Какой шрам?
– В виде буквы «V», внизу спины.
– Нет, – возразил Августин, – это совсем другое. – Он сделал для себя в уме заметку не ходить без рубашки.
Позже, когда Бонни вытирала кухонный стол, она спросила Августина об отце.
– Его выдали США, – сообщил Августин. – Багамам он предпочел Талладигу.
– Вы близки с ним?
– Конечно, между нами всего семьсот миль.
– А вы часто его навещаете?
– Когда хочу разозлиться и впасть в состояние депрессии.
Августину часто хотелось, чтобы та авиакатастрофа стерла из памяти его последний визит в тюрьму Фокс-Хилл, но этого не случилось. Предполагалось, что они будут говорить о выдаче отца Соединенным Штатам, о том, чтобы нанять в Штатах не слишком щепетильного адвоката, а может, и о возможности сделки с представителями обвинения, чтобы старик смог выйти на волю еще до начала нового века.
Но когда Августин пришел к нему, отец пожелал говорить совершенно о другом. Он хотел, чтобы сын оказал ему услугу.
– Боллок, ты помнишь Боллока? Он должен мне за товар.
– Я ничего не хочу знать об этом.
– Послушай, Августин, мне ведь надо платить адвокатам. Найди Болтуна и Обезьяну, они разберутся с Боллоком. Но дело здесь не только в деньгах, я хочу, чтобы этим занялся именно ты.
– Отец, я ничего не слышал, просто ничего не слышал...
– Эй, пойди в гавань Нассау и посмотри, что они сделали с моим судном! Обезьяна говорит, что они сняли радар и всю электрику.
– Ну и что. Ты все равно не знаешь, как пользоваться радаром.
– Послушай, умник, я ведь рисковал, все происходило ночью.
– Да, нелегко было завести судно длиной шестьдесят футов в крохотную бухточку. Как же тебе это все-таки удалось?
– Что у тебя за тон, сынок!
– Взрослый человек, а связываешься с какими-то типами, у которых клички Болтун и Обезьяна. Видишь, куда это тебя завело?
– Августин, я тоже не прочь предаться воспоминаниям, но охранники говорят, что времени осталось мало. Так ты сделаешь это? Найдешь Генри Боллока на Бит Пайн. Забери мою долю и отвези на Каймановы острова. Что в этом плохого?
– Жалкий.
– Что?
– Я говорю, какой же ты жалкий.
– Значит, я могу считать эти твои слова отказом? Ты не сделаешь это для меня?
– Боже мой.
– Ты разочаровал меня, малыш.
– А я горжусь тобой, отец. Рубаху на себе рву от гордости при каждом упоминании твоего имени.
Августин вспомнил этот разговор, когда садился в «бичкрафт» на взлетной полосе Нассау. «Мой старик неисправим. Он так ничему и не научился. Выйдет из тюрьмы и возьмется за старое».
Сын смотрит в глаза отцу и называет его жалким – жалким. Да любой другой отец выругался бы, заорал или ударил бы такого сына. Но только не мой. Господи, он все стерпит, если дело касается получения своей доли за контрабанду наркотиков. Как тебе это нравится, Августин?
Ну и черт с ним. И не из-за его преступления, а из-за глупости и жадности, которые толкнули его на это преступление. Черт с ним, потому что он неисправим. Это он должен был воспитывать меня, а не наоборот.
А потом самолет взлетел.
И затем самолет приземлился.
И в совершенно новом свете предстал Августину мир и его место в нем. Иногда он даже сомневался, что именно коренным образом изменило его жизнь – авиакатастрофа или посещение отца в тюрьме Фокс-Хилл.
* * *
Бонни Лам провела в штаб-квартире ФБР целый час, беседуя с вежливыми до отвращения агентами. Один из них прослушал сообщение на ее автоответчике и переписал его на магнитофон. Агенты попросили Бонни сразу предупредить их, как только у нее потребуют выкуп. И только тогда они заведут дело о похищении с целью выкупа. Бонни предложили почаще проверять сообщения на автоответчике и быть осторожной, чтобы не стереть что-нибудь. Агентам было все равно, останется ли Бонни в Майами и будет продолжать поиски мужа или вернется в Нью-Йорк и станет ждать.
Они предоставили Бонни отдельный кабинет, из которого она безуспешно попыталась связаться с родителями Макса, путешествовавшими по Европе. Потом позвонила своим родителям. Мать с сочувствием отнеслась к несчастью дочери, а в словах отца, как всегда, звучала беспомощность. Правда, он робко предложил прилететь во Флориду, но Бонни ответила, что в этом нет необходимости. Ей оставалось только ждать – или возвращения Макса, или нового звонка от похитителя. Мать сказала, что со своей стороны может предложить агентам ФБР небольшое вознаграждение и передать им фотографию Макса размером 8x10.
Последний звонок был Питеру Арчибальду в рекламное агентство «Родэйл энд Бернс» на Манхэттене. Коллегу Макса потрясли новости, сообщенные Бонни, но он поклялся ей, что будет молчать об этом, как того потребовали агенты ФБР. Когда Бонни рассказала ему о непонятной инструкции мужа по поводу рекламной афиши сигарет, Питер Арчибальд сказал:
– Бонни, ты вышла замуж за настоящего трудягу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61