И потому вы окажете нам свои услуги, с Малахией или без оного. А теперь живо показывайте, как отсюда выбраться.
Трепет охватил грозных расхитителей древних захоронений, осле чего Джакконио печально поместился во главе нашего отряда и махнул рукой в неопределенном направлении.
– Уж не знаю, как им это удается, но они всегда находят в темноте дорогу, без фонаря, как крысы. Ступай за мной, ничего не бойся, – заметив мое беспокойство, проговорил Атто. Выход, к которому вели нас наши провожатые, был в противоположном «Оруженосцу» направлении. Чтобы воспользоваться им, нужно было протиснуться в такую узкую дыру, что это едва было под силу Угонио и Джакконио: для этого им пришлось чуть ли не распластаться. Атто тут же стал чертыхаться, и не только из-за узости прохода, но еще и потому, что запачкал кружева манжет и красные чулки.
Странно, что аббат постоянно был одет в самое дорогое и изысканное платье – и когда находился в своих покоях, и когда по ночам спускался под землю. Наряд его был непременно из самого дорогого материала: генуэзского атласа, саржи, испанского ратина, клетчатого поплина, фландрского камлота, дрогета, ирландского драпа, и неизменно отделан шитьем, металлическими пластинами, канителью, лентами, волнами кружев, наложенных друг на друга рядами, и галуном. И все это великолепие он обрек на печальный и бесславный конец только потому, что не имел в своем гардеробе повседневной одежды.
Выбравшись из узкого и вытянутого, как горлышко бутылки, прохода, мы оказались в галерее, напоминающей ту, что вела от «Оруженосца». И пока я проще остальных преодолевал тесное пространство, меня взяло раздумье: до сих пор аббат Мелани выражал горячее желание поймать проходимца-вора, возможно, имеющего отношение к смерти Муре, но позже раскрыл мне подлинную цель своего приезда в Рим – разгадать тайну местонахождения Фуке. Вот я и подумал, а достаточно ли было первого побуждения, чтобы оправдать ту поспешность, с которой он ринулся в наши ночные блуждания? И чуть было не засомневался во втором. Восхищаясь общением с этим человеком, столь же незаурядным, как и обстоятельства, при которых произошло наше знакомство, я отмахнулся от этих вопросов, решив, что еще не пришло время давать на них ответы.
Мы двинулись вперед, мрак слегка редел от света нашего фонаря.
Преодолев несколько десятков канн, мы оказались сперва на развилке: галерея раздваивалась, налево уходила еще одна ей подобная – а потом чуть ли не сразу и на перепутье. Кроме того, справа возникло что-то вроде пещеры.
– Гр-бр-мр-фр, – проклокотал Джакконио, нарушив тишину, з которой совершалось наше шествие.
– Что сие означает? – строго поинтересовался Атто у Угонио. – Джакконио поговаривает, мол, можно выскочить через эту лазейку.
– Отчего же мы этого не делаем?
– Джакконио задается вопросом, будете ли вы прямо здесь выскакивать на свет божеский либо же отдадите предпочтение более безопаснейшему поднятию наверх? Как говорится, скрупулом больше, скрупулом меньше, а скрупулезность не помешает ни при каких обстоятельствах. Аббата аж передернуло.
– Ты спрашиваешь, где бы мы хотели подняться на поверхность? Но откуда мне знать? Сперва нужно оглядеться, а уж потом понять, что делать дальше. Не думаю, что так уж сложно представить расположение этих ходов, будь они неладны.
– Гр-бр-мр-фр? – полюбопытствовал Джакконио у своего компаньона.
– Джакконио берет сомнение, так ли уж правильно он вас понял? – перевел Угонио.
– Я сказал следующее: исследуем по-быстрому все эти ходы, ведь это, кажется, не так уж трудно. Согласны?
И тут случилось нечто неожиданное: наши вожатые разразились животным, нечеловеческим хохотом, и ну хвататься за бока и надсаживать живот со смеху, и ну кататься по грязи, бывшей у нас под ногами, дрыгать ногами и издавать диковинные гортанные звуки и выхлопы с обратной стороны тела. На глазах у них выступили слезы, и они никак не могли остановиться.
– Ну и дела! – только и пробурчал аббат Мелани, понимая, конечно, как и я, что этим безудержным смехом они мстили нам за тот холодный прием, который был оказан составленному ими плану подземного Рима.
Когда они угомонились и перестали выкобениваться, мы потребовали объяснений.
Со свойственным ему многоглаголением Угонио заявил, что мысль breviter et commoditerисследовать подземный город показалась им в высшей степени дерзкой, ведь, как и многие другие люди их профессии, они давно уже пытались понять, имелись ли вообще начало, середина и конец у дорог, по которым они рыскали, и был ли человеческий разум в состоянии познать это погребенное под многочисленными напластованиями место обитания или хотя бы способствовать тому, чтобы выбраться из него в случае потери ориентировки. Вот отчего предложенный ими план должен был нам понравиться. До сей поры, пояснил Угонио, никто еще не отваживался на беспримерное дело представления подземного Рима во всей его целостности, и чрезвычайно немногочисленны были те, кто, как они с Джакконио, могли похвастаться углубленным знанием сети галерей и залов. Однако драгоценная жатва, собранная с поля познания (разумеется, не– доступная никому иному, подчеркнул оратор), увы, пришлась нам не по душе…
Мы с Атто переглянулись и дружно спросили:
– Где план?
– Гр-бр-мр-фр, – безутешно пробасил Джакконио.
– Джакконио с превеликим уважением отнесся к холерическому отказу вашего непреклонного превосходительства, наделенного столь высочайшими полномочиями, – отчеканил Угонио бесстрастным голосом.
А в это время его компаньон отрыгнул в ладонь кашицу, в которой можно было признать то, на чем был начертан план. Однако никому и в голову не пришло броситься на его спасение.
– Скорее отец, нежели отцеубийца, Джакконио всегда кончает поеданием того, что не по нем. Так что ежели что, извините, господа хорошие, – с достоинством прокомментировал Угонио произошедшее на наших глазах.
Мы были убиты. План, чье значение только что открылось нам, был безвозвратно утерян, побывав в желудке Джакконио и вернувшись оттуда в непереваренном виде. Могли ли мы знать, что он, подобно мифологическому персонажу, поглощает свои I собственные творения, не пришедшиеся по нраву ему либо кому-то из окружающих.
– А питается ли он чем-нибудь еще? – задал я вопрос, имеющий непосредственное отношение к тому, чем я сам занимайся в жизни.
– Гр-бр-мр-фр, – пожав плечами, молвил Джакконио, из чего можно было заключить, что он не придавал большого значения тому, что попадало ему на зуб.
Джакконио сообщил нам, что из второго перепутья, там, где находился небольшой подземный зал, был ход на поверхность, но это далеко не близкий и притом кружной путь. Атто постановил: лучше исследовать отклонение влево, которое начиналось у развилки. Мы повернули вспять и не успели преодолеть нескольких канн, как Угонио потребовал внимания Атто, приступив к тому и дергая его за рукав.
– Джакконио унюхал представителя в галерее.
– Эти бестии думают, что поблизости кто-то есть, – шепнул мне Атто.
– Гр-бр-мр-фр, – подтвердил Джакконио, кивком указав на галерею, с которой начался наш путь.
– Как знать, возможно, кто-то и следует за нами. Мы с Джакконио останемся здесь, в темноте. А вы ступайте вперед с двумя фонарями. Он последует за светом, и мы его засечем, – постановил Атто.
Перспектива остаться один на один с грозой могил и склепов вовсе мне не улыбалась, но я не смел ослушаться, как, впрочем, и остальные. Мелани с Джакконио затаились во мраке. И вдруг я почувствовал, как сильно забилось мое сердце. Стало нечем дышать.
Продвинувшись пядей на двадцать вперед, мы остановились, вслушиваясь в тишину. Ни звука.
– Джакконио учуял представителя и запах листьев, – шепнул Угонио.
– Ты имеешь в виду листья какого-то растения? Он кивнул.
Чей-то силуэт мелькнул в галерее. Я весь напрягся, плохо понимая, что делать дальше – напасть самому, отбиваться или бежать. Последнее было предпочтительнее.
Оказалось, это Атто взмахом руки подзывал нас с себе. – Незнакомец не следовал за нами, – объяснил он, когда мы приблизились. – Он сам по себе. Углубился в главную галерею, что берет начало от узкого прохода. Скорее всего мы следуем за ним. Однако стоит поспешить, не то мы его упустим.
Мы дошли до того места, где нас поджидал неподвижный, похожий на большеносое изваяние Джакконио.
– Гр-бр-мр-фр, – издал он.
– Мужской представитель, моложав, здоровущ, пужлив, – привычно перевел Угонио.
– Мужского пола, молод, отменного здоровья и напуган, – буркнул Атто себе под нос. – Как они мне осточертели!
Мы повернули налево и побрели вперед, потушив один из фонарей. Чуть погодя вдали забрезжил свет. Это был тот, за кем мы гонялись все это время. Атто попросил загасить огонь и второго фонаря. Далее мы двигались крадучись, на цыпочках, стараясь не шуметь.
Так мы следовали за незнакомцем в продолжение довольно долгого времени, пытаясь разглядеть его, но безуспешно, поскольку галерея все время заворачивала вправо. Прибавь мы шагу – он бы нас приметил и был таков.
И тут что-то заскрипело у меня под ногами: я слегка поскользнулся на попавшем под ноги листочке.
Мы окаменели и задержали дыхание. Тот тип впереди тоже остановился. А вслед за тем шум шагов стал приближаться. Замаячила чья-то тень. Мы изготовились к отражению удара. Гробокопатели тут же превратились в две мумии в капюшонах. В руках Атто что-то блеснуло. «Ага! – отрадно отозвалось у меня где-то в пятках, куда ушла душа, – Атто при своей трубке». За поворотом все прояснилось.
Оказывается, впереди нас находилось некое чудовище. Свет его фонаря выхватил сначала отраженную на стене галереи страшную крючковатую руку, затем продолговатый тыквообразный череп, покрытый густой растительностью, и бесформенное непропорциональное тело. И это адское существо направлялось к нам, угрожающе скребя когтями. Ужас объял нас и приковал к месту. Еще один, два, три шага, и мы бы встретились с ним.
– Изыди!
Я вздрогнул, силы покинули меня. Кто-то закричал. Тень на стене приобрела угрожающие размеры, запредельно деформировавшись и теряя вообще какие-либо очертания. А затем уменьшилась до обычных размеров, и тот, кто так напугал нас, предстал пред нами во плоти.
Это была крыса размером с небольшую собаку, передвигавшаяся неловкими перебежками. Вместо того чтобы, завидя нас, совершить прыжок (как та крыса, на которую мы с Атто наткнулись во время первой прогулки по подземному Риму), она еле плелась, безразличная к чьему-либо присутствию. Сдавалось, она не совсем здорова. На стене появился ее профиль, увеличенный до гигантских размеров.
– Ах ты паскудина, как же ты меня напугала, – произнес чей-то голос.
После чего свет фонаря снова стал удаляться, но до того, как темнота окутала нас полностью, мы с Атто успели переглянуться. Мы оба узнали голос Стилоне Приазо.
Оставив позади агонизирующую крысу, мы продолжили путь. Вихрь предположений и догадок вызвал во мне голос неаполитанца. Я почти ничего не знал о нем, разве что то немногое, о чем он сам упомянул в разговоре со мной. Он выдавал себя за поэта, но жил явно не только сочинением виршей. Сколько я мог заметить, одет он был не богато, но все же лучше, чем мог себе позволить рифмоплет, подвизающийся на случайных заработках. С самого начала мне пришло в голову, что источник его доходов может быть отличным от того, который он указал. Теперь, при встрече с ним в подземной галерее все мои сомнения ожили.
Мы еще какое-то время следовали за ним и вскоре наткнулись на ступени узкой и удушливой лесенки, ведущей наверх. Продвигались мы в полной темноте, друг за другом, под предводительством опытного следопыта Джакконио. Ему не составляло труда разбирать дорогу и о малейших изменениях и препятствиях сообщать мне, идущему вслед за ним, похлопыванием по плечу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102