На твоем гостином дворе обрел последнее пристанище великий человек. – Мелани отвернулся, будто желая скрыть навернувшуюся слезу.
И вдруг завел дрожащим голосом трогательный романс:
Ах, горе непомерно,
Любимой больше нет…
При виде забившегося в уголок Атто у меня сжалось сердце. Я попытался оживить в памяти, как выглядел, говорил и двигался старый француз, которому я прислуживал, и связать это воспоминание с образом того величайшего несчастливца, который сложился у меня под влиянием рассказов аббата: пораженные глаукомой глаза, немощное тело, потрескавшиеся губы, бледность, прерывистое дыхание. Решительно ничего, что напоминало бы живость Белки. Хотя… Муре вдруг воскрес в моей памяти в несколько ином обличье: изящное телосложение, все еще полные жизни щеки, тонкие нервные руки, некая особенная завершенность и отточенность согбенной фигуры. Да-да, г-н де Муре походил именно на… старую белку, отныне навсегда смирившуюся с вечным покоем: ни жеста, ни слова, ни огня в очах… В последнем усилии вскарабкался он на древо свободы. «В конечном счете, разве важно, как он умер, главное, он умер свободным», – подумал я, обливаясь слезами.
Мелани обернулся ко мне с глубоко искаженными страданием чертами.
– Отныне мой друг восседает по правую руку от Всевышнего, среди мучеников и праведников! – воскликнул он. – Знай же еще одно: мать Фуке неодобрительно относилась к восхождению сына по служебной лестнице, наделявшей его все большей властью, но убивавшей душу. Она ежедневно молила Господа об изменении его судьбы и об обращении на путь искупления и святости. Когда его преданный слуга Ла Форе принес ей весть о задержании сына, она встала на колени и возблагодарила Господа такими словами: «Наконец-то он станет святым». –
У Атто перехватило дыхание, он едва справился с душившим его волнением. – Предсказание доброй женщины сбылось. По свидетельству одного из его духовников, Никола очистил свою душу от скверны и даже как будто бы оставил духовные размышления. В письмах жене не раз повторял он, как признателен своей матушке и как счастлив тем, что ее молитвы были услышаны. О Никола! – Аббат разрыдался. – Небо назначило тебе высочайшую цену, но даровало тебе еще одну милость, избавив от жалкой земной славы, неизменно ведущей к кенотафу.
Обождав несколько минут, чтобы не нарушить ненароком высокого душевного настроя, объявшего нас обоих, я перевел разговор на другую тему:
– Возможно, вы со мной не согласитесь, но по мне, так самое время порасспросить Помпео Дульчибени или Девизе.
– О нет, нет, – неожиданно живо отозвался он, словно и не горевал вовсе за минуту до этого. Если им есть что скрывать, любой пустяковый вопрос их насторожит.
Он встал, вытер глаза, после чего, порывшись на столе, протянул мне лист бумаги.
– Нам есть чем заняться: необходимо свести воедино все то, что уже известно. Когда мы вошли в подпольную печатню Комарека, пол, как ты помнишь, был сплошь усеян листами бумаги. Я поднял два из них. Взгляни, не напоминает ли это тебе чего-нибудь.
Шрифт Текст Парагон Курсив
КНИГА ИИСУСА НАВИНА
Глава первая
По смерти Моисея, раба Господня, Господь сказалъ Иисусу, сыну На-вину, служителю Моисееву: Моисей, рабъ Мой, умеръ; итакъ встань, перейди черезъ 1орданъ сей, ты и весь народъ сей, въ землю, которую Я даю имъ, сынамъ Израилевымъ. Всякое место, на которое ступятъ стопы ногъ вашихъ, Я даю вамъ, как Я сказалъ Моисею: Отъ пустыни и Ливана сего до реки великой, реки Евфрата, всю землю Хеттеевъ; и до великого моря къ западу солнца будутъ пределы ваши. Никто неустоитъ предъ тобою во ecе дни жизни твоей; и какъ Я былъ съ Моисеемъ, так буду и съ тобою; не отступлю отъ тебя и не оставлю тебя. Будь твердъ и мужественъ; ибо ты народу сему передашь во владение землю.
– Вроде бы начало еще одного библейского текста.
– А что еще скажешь?
Я повертел листок в руках.
– Этот тоже запечатан только с одной стороны!
– Верно. Следующий вопрос: что это, новая римская мода – печатать Библию только на лицевой стороне страниц? Вряд ли, ведь тогда потребовалось бы вдвое больше бумаги, книги стали бы вдвое тяжелее и вдвое дороже.
– Что же тогда?
– А то, что это вовсе не страница будущей книги.
– Как так?
– Это пробный оттиск.
– Вы хотите сказать: правочный лист?
– Не только. Это пример того, что печатник может предложить заказчику. Ну-ка вспомни, что рассказал Стилоне Приазо нашим опустошителям гробниц. Комарек нуждается в деньгах. У него кот наплакал работы в типографии Конгрегации распространения вероучения и он выполняет кое-какие заказы тайно. Оттого вынужден заниматься поиском, так сказать, постоянных заказчиков. Возможно, он даже обзавелся собственным делом и приготовил пробный оттиск, чтобы было что показывать будущим заказчикам, ну на что способен. А для этого достаточно печати с лицевой стороны.
– Думаю, вы правы.
– Я тоже так думаю. И вот тебе доказательство: что стоит в заголовке? «Шрифт Текст Парагон Курсив». Я в этом не большой знаток, но думаю, что Парагон –название типографского шрифта, использованного для напечатания этого отрывка. На той странице, помнишь, было нда? Возможно, речь также идет о выбранном шрифте и нда –это конец слова, к примеру, ротонда.
– Означает ли все это, что мы вновь должны сосредоточить свое внимание на Столоне Приазо? – горя нетерпением, спросил я.
– Может, да, а может, нет. Но одно неоспоримо: чтобы отыскать похитителя, следует искать заказчика Комарека. А Стилоне Приазо – один из них. Кроме того, похититель твоих жемчужин – человек не богатый, как и наш газетчик, который к тому же уроженец Неаполя, города, из которого в Рим явился Фуке. Странно все это, не правда ли? Но…
– Что «но»?
– Да то, что все это слишком уж очевидно, а тот, кто отравил моего бедного друга, хитер и ловок и уж как пить дать сумел поставить себя вне всяких подозрений и не привлекать к себе внимание. Можно ли представить в этой роли столь неуравновешенную личность, как Стилоне Приазо? Как думаешь, будь он убийцей, стал бы он прогуливаться с астрологической книжонкой под мышкой? Объявить себя астрологом не слишком удачное прикрытие для убийцы. Кража твоих margaritae –вообще достойна лишь какого-нибудь жалкого воришки.
Было похоже на то. Стилоне, верно, и впрямь был всего лишь астрологом. Я рассказал Атто, с какой болью и участием поведал он мне об аббате Моранди.
Не хотелось покидать аббата, не задав ему вопроса, давно беспокоившего меня:
– Господин Атто, как вы думаете, есть ли связь между таинственным похитителем и смертью суперинтенданта Фуке?
– Не знаю.
Я как-то сразу понял, что Мелани солгал. Разнеся по комнатам ужин, я прилег, пытаясь внутренне собраться. Холодная и тяжелая завеса стала опускаться между мною и аббатом. Он явно умолчал по крайней мере еще об одной тайне, как до того скрыл от меня, что Муре – это Фуке, а еще раньше – содержание писем, обнаруженных им в кабинете Кольбера. И ведь с какой беззастенчивостью поведал он мне историю Фуке! Послушать его, так он много лет не виделся с другом до того, как поспел аккурат к его смерти (я мысленно взвешивал это роковое стечение обстоятельств). Он имел наглость вменить Дульчибени и Девизе в вину то, что они что-то скрывали о Муре, aliasФуке. И это говорил он! Он, лжепастырь, виртуозный притворщик! Я проклинал себя за легкомыслие, с каким воспринял услышанное на его счет из уст Кристофано, Девизе и Стилоне Приазо. А также за тщеславную гордость, переполнявшую меня всякий раз, как он хвалил меня за проницательность.
Крайнее раздражение охватило меня, а еще больше – желание померяться с аббатом силами, чтобы испытать собственную способность предвидеть его поступки, разоблачать его намерения, разгадывать его тайные помышления и разогнать туман его многословия.
Преисполненный завистливой злости к Мелани, я тихо погружался в сон, измотанный постоянным недосыпанием. Перед глазами возникла сребролюбивая Клоридия – пришлось прогнать непрошеное видение.
Второй раз за этот день будил меня Кристофано. Я проспал четыре часа кряду и чувствовал себя бодро, хотя, возможно, это было связано с действием целительного ликера, которым я не забыл окропить грудь перед тем, как уснуть. Убедившись, что я окончательно пришел в себя, Кристофано преспокойно удалился. Тут только я спохватился, что не все наши постояльцы получили предписанные процедуры. Одевшись и подхватив котомку с микстурами, травами и мазями, я мысленно прикинул, что предстояло сделать: перво-наперво навестить Бреноцци и дать ему укрепляющего желудок терияка и взвара дубровки трилистной, затем к Девизе и Дульчибени. Оставалось только спуститься в кухню и подогреть немного воды.
Я постарался не задерживаться у венецианца – невмоготу было выносить ту настойчивость, с какой он расспрашивал меня и при этом сам же и отвечал на свои вопросы, не давая мне открыть рта. К тому же приходилось постоянно отворачиваться, чтобы не видеть его игры на своих причиндалах, расположенных как раз на уровне моих глаз, – неровный контрапункт этой игры напоминал мне те вопросительные самопощипывания, коим предаются молодые люди, только-только утерявшие невинность и еще не поднаторевшие в искусстве получения удовольствия. Я заметил, что он не притронулся к пище, но поостерегся расспрашивать о чем-либо, боясь его невоздержанности на язык.
И вот я уже стучался к неаполитанцу. Войдя к нему, я принялся раскладывать все необходимое для окуривания его в целях борьбы с болезненными миазмами, как вдруг заметил, что и он не притронулся к еде. Поинтересовался его самочувствием, но он оставил мой вопрос без ответа и, в свою очередь, спросил, знаю ли я, откуда он родом.
– Да, сударь, – в замешательстве ответил я. – Из Неаполитанского королевства.
– А бывал ли ты там?
– Увы, нет. Я отродясь нигде не бывал.
– Так знай же, никогда и никого Небо не одаривало так щедро в любое время года, как этот благословенный край, – начал он приподнятым тоном. – А вместе с ним и дюжину провинций королевства. Любезная сердцу столица с видом на величавое море, в окружении пологих холмов и бархатных долов, основанная сиреной по имени Парфенона, пользуется в несметных количествах дарами Поджо Реале: чистейшими источниками, фруктами, травами, достигающими в этих краях невиданной высоты. Чего стоит один знаменитый укроп! На морском берегу Киайа, на холмах Позиллипо собирают урожай цветной капусты, зеленого горошка, испанских артишоков, редиса, салата и сладчайшие в мире плоды. Не думаю, что где-либо еще в мире существуют столь плодородные и милые глазу места, обладающие таким очарованием, как высокие берега Мерджеллины, чей покой нарушается лишь легким и приятным ветерком, по праву заслуживающие того, чтобы именно здесь упокоились бессмертные останки великого Марона и несравненного Саннадзаро.
«Вовсе не столь уж опрометчиво заявил Стилоне о себе как о поэте», – невольно подумалось мне. Его вдохновенный голос продолжал доноситься и из-под простыни, которую я накинул ему на голову:
– А дальше раскинулся древний Поцуоли, прямо-таки ломяшийся от спаржи, артишоков, гороха и тыквы, причем, заметь, не только в теплое время года. Лишь минул февраль, глядь, а уже в марте, на удивление людей, новый сок из недозрелого винограда. А там и фрукты Прочиды, и белые и красные розы, и прекрасное вино и фазаны Искии, и чудесные телочки и нежнейшие перепела Капри, и свинина Сорренто, и дичь Вико, и сладкий лук-порей Кастелламаре, и кефаль Торре дель Греко, и краснобородка Гранатьелло, и виноградники лакримы на Монте ди Сомма, прежде носившего имя Везувий, и дыни и паштеты Орты, и вино Вернотико в Ноле, и мягчайшая нуга Аверсы, и дыни Кардито, и ягнята Арьенцо, и свежекопченый сыр Асерры, и артишоки Джулиано, и морские миноги Капуи, и оливки Гаэты, и бобы Венафро, и форель, вино, растительное масло и дичь Соры…
И тут до меня дошло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
И вдруг завел дрожащим голосом трогательный романс:
Ах, горе непомерно,
Любимой больше нет…
При виде забившегося в уголок Атто у меня сжалось сердце. Я попытался оживить в памяти, как выглядел, говорил и двигался старый француз, которому я прислуживал, и связать это воспоминание с образом того величайшего несчастливца, который сложился у меня под влиянием рассказов аббата: пораженные глаукомой глаза, немощное тело, потрескавшиеся губы, бледность, прерывистое дыхание. Решительно ничего, что напоминало бы живость Белки. Хотя… Муре вдруг воскрес в моей памяти в несколько ином обличье: изящное телосложение, все еще полные жизни щеки, тонкие нервные руки, некая особенная завершенность и отточенность согбенной фигуры. Да-да, г-н де Муре походил именно на… старую белку, отныне навсегда смирившуюся с вечным покоем: ни жеста, ни слова, ни огня в очах… В последнем усилии вскарабкался он на древо свободы. «В конечном счете, разве важно, как он умер, главное, он умер свободным», – подумал я, обливаясь слезами.
Мелани обернулся ко мне с глубоко искаженными страданием чертами.
– Отныне мой друг восседает по правую руку от Всевышнего, среди мучеников и праведников! – воскликнул он. – Знай же еще одно: мать Фуке неодобрительно относилась к восхождению сына по служебной лестнице, наделявшей его все большей властью, но убивавшей душу. Она ежедневно молила Господа об изменении его судьбы и об обращении на путь искупления и святости. Когда его преданный слуга Ла Форе принес ей весть о задержании сына, она встала на колени и возблагодарила Господа такими словами: «Наконец-то он станет святым». –
У Атто перехватило дыхание, он едва справился с душившим его волнением. – Предсказание доброй женщины сбылось. По свидетельству одного из его духовников, Никола очистил свою душу от скверны и даже как будто бы оставил духовные размышления. В письмах жене не раз повторял он, как признателен своей матушке и как счастлив тем, что ее молитвы были услышаны. О Никола! – Аббат разрыдался. – Небо назначило тебе высочайшую цену, но даровало тебе еще одну милость, избавив от жалкой земной славы, неизменно ведущей к кенотафу.
Обождав несколько минут, чтобы не нарушить ненароком высокого душевного настроя, объявшего нас обоих, я перевел разговор на другую тему:
– Возможно, вы со мной не согласитесь, но по мне, так самое время порасспросить Помпео Дульчибени или Девизе.
– О нет, нет, – неожиданно живо отозвался он, словно и не горевал вовсе за минуту до этого. Если им есть что скрывать, любой пустяковый вопрос их насторожит.
Он встал, вытер глаза, после чего, порывшись на столе, протянул мне лист бумаги.
– Нам есть чем заняться: необходимо свести воедино все то, что уже известно. Когда мы вошли в подпольную печатню Комарека, пол, как ты помнишь, был сплошь усеян листами бумаги. Я поднял два из них. Взгляни, не напоминает ли это тебе чего-нибудь.
Шрифт Текст Парагон Курсив
КНИГА ИИСУСА НАВИНА
Глава первая
По смерти Моисея, раба Господня, Господь сказалъ Иисусу, сыну На-вину, служителю Моисееву: Моисей, рабъ Мой, умеръ; итакъ встань, перейди черезъ 1орданъ сей, ты и весь народъ сей, въ землю, которую Я даю имъ, сынамъ Израилевымъ. Всякое место, на которое ступятъ стопы ногъ вашихъ, Я даю вамъ, как Я сказалъ Моисею: Отъ пустыни и Ливана сего до реки великой, реки Евфрата, всю землю Хеттеевъ; и до великого моря къ западу солнца будутъ пределы ваши. Никто неустоитъ предъ тобою во ecе дни жизни твоей; и какъ Я былъ съ Моисеемъ, так буду и съ тобою; не отступлю отъ тебя и не оставлю тебя. Будь твердъ и мужественъ; ибо ты народу сему передашь во владение землю.
– Вроде бы начало еще одного библейского текста.
– А что еще скажешь?
Я повертел листок в руках.
– Этот тоже запечатан только с одной стороны!
– Верно. Следующий вопрос: что это, новая римская мода – печатать Библию только на лицевой стороне страниц? Вряд ли, ведь тогда потребовалось бы вдвое больше бумаги, книги стали бы вдвое тяжелее и вдвое дороже.
– Что же тогда?
– А то, что это вовсе не страница будущей книги.
– Как так?
– Это пробный оттиск.
– Вы хотите сказать: правочный лист?
– Не только. Это пример того, что печатник может предложить заказчику. Ну-ка вспомни, что рассказал Стилоне Приазо нашим опустошителям гробниц. Комарек нуждается в деньгах. У него кот наплакал работы в типографии Конгрегации распространения вероучения и он выполняет кое-какие заказы тайно. Оттого вынужден заниматься поиском, так сказать, постоянных заказчиков. Возможно, он даже обзавелся собственным делом и приготовил пробный оттиск, чтобы было что показывать будущим заказчикам, ну на что способен. А для этого достаточно печати с лицевой стороны.
– Думаю, вы правы.
– Я тоже так думаю. И вот тебе доказательство: что стоит в заголовке? «Шрифт Текст Парагон Курсив». Я в этом не большой знаток, но думаю, что Парагон –название типографского шрифта, использованного для напечатания этого отрывка. На той странице, помнишь, было нда? Возможно, речь также идет о выбранном шрифте и нда –это конец слова, к примеру, ротонда.
– Означает ли все это, что мы вновь должны сосредоточить свое внимание на Столоне Приазо? – горя нетерпением, спросил я.
– Может, да, а может, нет. Но одно неоспоримо: чтобы отыскать похитителя, следует искать заказчика Комарека. А Стилоне Приазо – один из них. Кроме того, похититель твоих жемчужин – человек не богатый, как и наш газетчик, который к тому же уроженец Неаполя, города, из которого в Рим явился Фуке. Странно все это, не правда ли? Но…
– Что «но»?
– Да то, что все это слишком уж очевидно, а тот, кто отравил моего бедного друга, хитер и ловок и уж как пить дать сумел поставить себя вне всяких подозрений и не привлекать к себе внимание. Можно ли представить в этой роли столь неуравновешенную личность, как Стилоне Приазо? Как думаешь, будь он убийцей, стал бы он прогуливаться с астрологической книжонкой под мышкой? Объявить себя астрологом не слишком удачное прикрытие для убийцы. Кража твоих margaritae –вообще достойна лишь какого-нибудь жалкого воришки.
Было похоже на то. Стилоне, верно, и впрямь был всего лишь астрологом. Я рассказал Атто, с какой болью и участием поведал он мне об аббате Моранди.
Не хотелось покидать аббата, не задав ему вопроса, давно беспокоившего меня:
– Господин Атто, как вы думаете, есть ли связь между таинственным похитителем и смертью суперинтенданта Фуке?
– Не знаю.
Я как-то сразу понял, что Мелани солгал. Разнеся по комнатам ужин, я прилег, пытаясь внутренне собраться. Холодная и тяжелая завеса стала опускаться между мною и аббатом. Он явно умолчал по крайней мере еще об одной тайне, как до того скрыл от меня, что Муре – это Фуке, а еще раньше – содержание писем, обнаруженных им в кабинете Кольбера. И ведь с какой беззастенчивостью поведал он мне историю Фуке! Послушать его, так он много лет не виделся с другом до того, как поспел аккурат к его смерти (я мысленно взвешивал это роковое стечение обстоятельств). Он имел наглость вменить Дульчибени и Девизе в вину то, что они что-то скрывали о Муре, aliasФуке. И это говорил он! Он, лжепастырь, виртуозный притворщик! Я проклинал себя за легкомыслие, с каким воспринял услышанное на его счет из уст Кристофано, Девизе и Стилоне Приазо. А также за тщеславную гордость, переполнявшую меня всякий раз, как он хвалил меня за проницательность.
Крайнее раздражение охватило меня, а еще больше – желание померяться с аббатом силами, чтобы испытать собственную способность предвидеть его поступки, разоблачать его намерения, разгадывать его тайные помышления и разогнать туман его многословия.
Преисполненный завистливой злости к Мелани, я тихо погружался в сон, измотанный постоянным недосыпанием. Перед глазами возникла сребролюбивая Клоридия – пришлось прогнать непрошеное видение.
Второй раз за этот день будил меня Кристофано. Я проспал четыре часа кряду и чувствовал себя бодро, хотя, возможно, это было связано с действием целительного ликера, которым я не забыл окропить грудь перед тем, как уснуть. Убедившись, что я окончательно пришел в себя, Кристофано преспокойно удалился. Тут только я спохватился, что не все наши постояльцы получили предписанные процедуры. Одевшись и подхватив котомку с микстурами, травами и мазями, я мысленно прикинул, что предстояло сделать: перво-наперво навестить Бреноцци и дать ему укрепляющего желудок терияка и взвара дубровки трилистной, затем к Девизе и Дульчибени. Оставалось только спуститься в кухню и подогреть немного воды.
Я постарался не задерживаться у венецианца – невмоготу было выносить ту настойчивость, с какой он расспрашивал меня и при этом сам же и отвечал на свои вопросы, не давая мне открыть рта. К тому же приходилось постоянно отворачиваться, чтобы не видеть его игры на своих причиндалах, расположенных как раз на уровне моих глаз, – неровный контрапункт этой игры напоминал мне те вопросительные самопощипывания, коим предаются молодые люди, только-только утерявшие невинность и еще не поднаторевшие в искусстве получения удовольствия. Я заметил, что он не притронулся к пище, но поостерегся расспрашивать о чем-либо, боясь его невоздержанности на язык.
И вот я уже стучался к неаполитанцу. Войдя к нему, я принялся раскладывать все необходимое для окуривания его в целях борьбы с болезненными миазмами, как вдруг заметил, что и он не притронулся к еде. Поинтересовался его самочувствием, но он оставил мой вопрос без ответа и, в свою очередь, спросил, знаю ли я, откуда он родом.
– Да, сударь, – в замешательстве ответил я. – Из Неаполитанского королевства.
– А бывал ли ты там?
– Увы, нет. Я отродясь нигде не бывал.
– Так знай же, никогда и никого Небо не одаривало так щедро в любое время года, как этот благословенный край, – начал он приподнятым тоном. – А вместе с ним и дюжину провинций королевства. Любезная сердцу столица с видом на величавое море, в окружении пологих холмов и бархатных долов, основанная сиреной по имени Парфенона, пользуется в несметных количествах дарами Поджо Реале: чистейшими источниками, фруктами, травами, достигающими в этих краях невиданной высоты. Чего стоит один знаменитый укроп! На морском берегу Киайа, на холмах Позиллипо собирают урожай цветной капусты, зеленого горошка, испанских артишоков, редиса, салата и сладчайшие в мире плоды. Не думаю, что где-либо еще в мире существуют столь плодородные и милые глазу места, обладающие таким очарованием, как высокие берега Мерджеллины, чей покой нарушается лишь легким и приятным ветерком, по праву заслуживающие того, чтобы именно здесь упокоились бессмертные останки великого Марона и несравненного Саннадзаро.
«Вовсе не столь уж опрометчиво заявил Стилоне о себе как о поэте», – невольно подумалось мне. Его вдохновенный голос продолжал доноситься и из-под простыни, которую я накинул ему на голову:
– А дальше раскинулся древний Поцуоли, прямо-таки ломяшийся от спаржи, артишоков, гороха и тыквы, причем, заметь, не только в теплое время года. Лишь минул февраль, глядь, а уже в марте, на удивление людей, новый сок из недозрелого винограда. А там и фрукты Прочиды, и белые и красные розы, и прекрасное вино и фазаны Искии, и чудесные телочки и нежнейшие перепела Капри, и свинина Сорренто, и дичь Вико, и сладкий лук-порей Кастелламаре, и кефаль Торре дель Греко, и краснобородка Гранатьелло, и виноградники лакримы на Монте ди Сомма, прежде носившего имя Везувий, и дыни и паштеты Орты, и вино Вернотико в Ноле, и мягчайшая нуга Аверсы, и дыни Кардито, и ягнята Арьенцо, и свежекопченый сыр Асерры, и артишоки Джулиано, и морские миноги Капуи, и оливки Гаэты, и бобы Венафро, и форель, вино, растительное масло и дичь Соры…
И тут до меня дошло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102