Обнаружив столь важную ошибку, я счел небесполезным разнести в пух и прах все возведенное ими здание. Произведение, содержащее один столь серьезный промах, не могло угрожать славной репутации блаженного Иннокентия XI!
В свободное время по вечерам я неспешно листал рукопись, а мысли мои были скорее об авторах рукописи, а не о ее содержании. Вся эта история, напичканная ядовитыми россказнями по поводу папы, моего земляка, выглядела откровенно провокационной, если только не была шуткой, недостойной внимания. Природные враждебность и недоверие, которые, должен признать, я издавна питаю к журналистам, взяли верх.
Прошло несколько лет. Я почти забыл о своих давних знакомцах, как и об их рукописи, погребенной среди множества старых бумаг и фолиантов. Из осторожности я засунул ее подальше от посторонних глаз, чтобы кто-нибудь неискушенный не ознакомился с ней ненароком.
Тогда я не мог знать, насколько мудро я поступил, предприняв подобную предосторожность.
Три года назад, услышав, что Его Святейшество желает заново начать процесс канонизации папы Иннокентия XI, я и не вспомнил о стопе пожелтевших страниц. Однако они сами напомнили о себе.
Это произошло в Комо одним дождливым ноябрьским вечером. Идя навстречу настоятельным просьбам друзей, я побывал на концерте, организованном одной музыкальной ассоциацией моей епархии. Поскольку день выдался весьма напряженным, я слушал вполуха; под конец первого отделения должен был выступать племянник моего старинного, еще со студенческой скамьи приятеля. Рассеянно слушая сменяющихся музыкантов, я вдруг был совершенно захвачен одним вкрадчивым мотивом. Такого со мной еще не бывало. Это было что-то вроде барочного танца, чья мечтательная гармония колебалась между Скарлатти и Дебюсси, Франком и Рамо. Я всегда был страстным почитателем хорошей музыки и горжусь тем, что собрал внушительную коллекцию записей. Однако если бы в тот момент меня спросили, какого века эти вневременные звуки, я был бы не в состоянии ответить.
Дождавшись конца исполнения, я заглянул в программку, которая так и лежала нераскрытой на моих коленях с начала вечера, и прочел название только что прозвучавшей музыкальной пьесы: Les Barricades mysterieuses.
Оказалось, что и в этом подмастерье не солгал: эта музыка как никакая другая обладала неизъяснимой силой очарования, приводила в смятение, брала в полон ум и сердце. Я уже не удивлялся тому, что она навсегда покорила автора рукописи и годы спустя не забылась. Secretum vitaeбыл помещен в такую оболочку, которая сама по себе была настоящей тайной.
Если этого и было недостаточно для того, чтобы решить, что и все остальное было правдой, то сопротивляться искушению дойти до конца мне теперь было уже не по силам.
На следующее утро я приобрел дорогую запись «Пьес для клавесина» Куперена и с огромным внимание в течение многих дней слушал ее до тех пор, пока у меня само собой не вызрело следующее мнение: в этих пьесах не было ничего, хоть отдаленно напоминающего «Les Barricades mysterieuses».Я стал рыться в словарях, монографиях. Несколько музыкальных критиков, занимавшихся данным вопросом, сходились в одном: это произведение стоит в творчестве Куперена особняком. Пьесы Куперена почти всегда носят некое описательное название: «Чувства», «Траурная», «Неприкаянная душа», «Сладострастная» и т. п. Иные названия, такие как «Рафаэль», «Анжелика», «Милордина», «Кастелана», обращены к очень известным придворным дамам, и современники пытались отгадать, каким именно. К «Barricades mysterieuses»не имелось никаких пояснений, а один музыковед назвал это рондо «поистине загадочным».
Все шло к тому, чтобы допустить: это творение какого-то другого композитора. Но какого именно? Ощетинившаяся смелыми диссонансами, пронзительными гармониями, пьеса не имела ничего общего с другими произведениями Куперена, отличающимися строгостью и сдержанностью. Четыре полифонических голоса растворяются благодаря замысловатой и замедленной игре в тонком, искусно смоделированном арпеджио. Это подлинный style brise,который клавесинисты позаимствовали у лютнистов. А лютня – ближайшая родственница гитары…
Я предположил, что пьеса и впрямь сочинена Корбеттой, как утверждает герой рукописи. Но почему же тогда Куперен опубликовал ее под своим именем? И как она к нему попала?
Если поверить рукописи, автором рондо был не кто иной, как малоизвестный итальянский музыкант Франческо Корбетта, что выглядело чистой воды выдумкой: это не пришло в голову ни одному специалисту в данной области. Правда, существовал один многозначительный прецедент: при жизни Корбетты кое-какие его сочинения стали предметом яростных споров относительно их авторства. Корбетта даже обвинил одного из своих учеников в том, что тот крал у него мелодии и выдавал за свои.
Проверить, что Корбетта был учителем и другом Девизе, труда не составляло. Значит, вполне возможно, что они обменивались таблатурами. В то время музыканты собственноручно переписывали ноты, напечатанные партитуры были большой редкостью.
Когда Корбетты не стало в 1681 году, Робер Девизе (или согласно современному написанию Де Визе) пользовался уже широкой известностью как виртуоз и преподаватель игры на гитаре, лютне, теорбе и большой гитаре. Людовик XIV чуть ли не ежевечерне призывал его к себе. Девизе был завсегдатаем самых модных придворных салонов, где выступал в дуэте с другими музыкантами, и в том числе – вот так совпадение! – с клавесинистом Франсуа Купереном.
Выходит, Девизе и Куперен были знакомы, вместе выступали, вполне вероятно, обменивались комплиментами, советами, мнениями и, как знать, какими-то доверительными сведениями. Нам известно, что Девизе нравилось исполнять на гитаре пьесы Куперена (до наших дней дошли письменные свидетельства этого). Нет ничего невероятного в том, что и Куперен, в свою очередь, исполнял на клавесине suites, предназначенные первоначально для исполнения на гитаре. Записи, табла-туры переходили от одного к другому, и не исключено, что однажды вечером, пока Девизе увлекся светской беседой, Куперен извлек из папки своего приятеля прекрасное рондо с необычным названием и решил про себя: верну как-нибудь потом.
Под впечатлением от этой божественной музыки и тайны, возникающей на моих глазах, я вновь прочел рукопись, присланную моими друзьями, скрупулезно занося в тетрадь все, что нуждалось в проверке. Я знал: это было единственным способом навсегда излечиться от подозрения: было ли это ловким вымыслом, манипулирующим истиной?
Плод последующих трех лет изысканий изложен на страницах, следующих далее. Ежели вы пожелаете дать им ход, сообщаю вам, что у меня имеются фотокопии документов и книг, которые там упоминаются.
Была одна загадка, более других не дававшая мне покоя, поскольку грозила превратить в катастрофу возможную канонизацию блаженного Иннокентия XI. Речь шла о том, что было известно и составляло тайну Дульчибени, являясь одновременно причиной всех его бед и поступков: был ли Иннокентий XI сообщником Вильгельма Оранского?
Увы, эта тема начинает звучать лишь в конце рукописи, когда решается загадка Дульчибени. Мои друзья также не сочли возможным снабдить рассказ заметками, до того относящимися. Как же так – разочарованно спрашивал я себя, – два столь любознательных журналиста и поостереглись это сделать? Может быть, предположил я, преисполненный надежды, они не нашли ничего порочащего великого Одескальки?
И все же моей обязанностью было пролить свет на всю эту историю и, изложив результаты исследования черным по белому, прогнать тучи, собравшиеся над головой понтифика. Я перечел страницы, на которых Дульчибени приоткрывает завесу над зтой тайной.
«Долги Вильгельма папе, – утверждает янсенист, – были обеспечены личным достоянием принца Оранского». Но где именно располагались его владения? Оказалось, что я не имею об этом ни малейшего понятия. Не в Голландии ли? Каково же было мое удивление, когда я отыскал на карте принадлежащие ему земли: княжество Оранское находилось на юге Франции, в сердце Авиньонской легации. Легация принадлежала Церкви, Авиньон со Средних веков был папской территорией. А легация Авиньона, в свою очередь, находилась в сердце Франции! Княжество Оранское было окружено землями католиков, то есть своих врагов, а те, в свою очередь, – землями Людовика XIV, также заклятого врага Иннокентия XI, католического папы. Как необычно сошлось все в одном месте!

Значит, Авиньон. Следовало искать там и в архивах. Я выправил себе специальное разрешение для работы в Секретных Архивах Ватикана и провел в них несколько недель. Я уже знал, что ищу: дипломатическую переписку и письма, которыми обменивались папские службы Рима и Авиньона. Я пересмотрел кучу бумаг всякого рода, надеясь напасть на следы Оранжа, Вильгельма, каких-либо займов. Все напрасно. Я уже отчаялся, как вдруг в одном конверте с письмами, не представляющими интереса, нашел три небольшие пачки по четыре странички в каждой. Они относились к 1689 году, к тому периоду, когда со смерти Иннокентия XI прошло три месяца. Новый папа Александр VIII Оттобони только-только взошел на престол. Увы, чтение этих документов предназначалось, видимо, лишь для посвященных:

И так далее на двенадцати страницах, всего двадцать четыре колонки, похожие на те, что я здесь воспроизвел. Я понял, что передо мной зашифрованное послание и что мне его не разгадать.
К счастью, код, примененный здесь, был тот же, что использовал государственный секретарь Ватикана в это время. Я сравнил его с уже расшифрованными письмами и получил первые строки:
ОДИНПОМАННЫЙОЧЕНЬВЕРНЫЙСВЯТОМУПРЕС-ТОЛУИВЕСЬМАДАРОВИТЫЙПРОЖИВАЮЩИЙВАВИНЬ-ОНЕПЕРЕДАЛМНЕПОСЛАНИЕНАПИСАННОЕПОДДАН –
НЫМПРИНЦАОРАНСКОГО…
Потребовалось два дня усилий, чтобы получить удобочитаемую версию текста. Правда, не все слова поддались расшифровке, к счастью, они были не главными и не мешали пониманию текста. Это было послание монсеньора Ченчи, папского вице-легата в Авиньоне, доносящего в Рим о необычном предложении:
Один подданный, очень верный Святому Престолу и весьма даровитый, проживающий в Авиньоне, передал мне послание, написанное подданным принца Оранского, в котором речь идет о великом желании подданных этого княжества перейти под управление Святого Престола…
Ежели он заговорит со мной об этом деле, я выслушаю и доложу обо всем, что услышу, и не стану ни соглашаться, ни отклонять 2657. Кажется, можно не сомневаться в согласии жителей Оранжа…
Вышестоящие требуют от меня ответа обо всем, что мне известно об этом важном деле. Прилагаю копию вышеупомянутого письма, адресованного г-ну Сальвадору, аудитору Роты Авиньона, г-ном Бокастелем из Куртезона…
Вот, оказывается, что произошло: некий г-н де Бокастель из небольшого городка Куртезон, подданный принца Оранского, соотнесся сперва с авиньонским священником Сальвадором, а затем с вице-легатом Ченчи. Бокастель предлагал нечто по меньшей мере удивительное: княжество Оранское желало перейти под управление понтифика. Я был ошеломлен: как могло случиться, чтобы подданные Вильгельма Оранского, по большей части протестанты, захотели перейти под крылышко католического папы? И отчего они были так уверены, что Вильгельм им это дозволит?
Продолжая рыться в переписке Рима и Авиньона, я обнаружил письма, которыми обменялись Ченчи и государственный секретарь Ватикана, и в частности напал на само письмо Бокастеля Сальвадору. Рискуя показаться педантом, напоминаю, что эти документы – до сих пор неизвестные историкам – находятся в Секретном Архиве Ватикана: Фонд государственного секретариата– легация Авиньона.Речь идет о папке 369 (письмо г-на Бокастеля Паоло де Сальвадору от 4 октября 1689 года), папке 350 (два письма монсеньора Ченчи государственному секретарю Ватикана, без даты, и одно – кардинала Оттобони Ченчи, от 6 декабря 1689 года), папке 59 (письмо монсеньора Ченчи – кардиналу Оттобони от 12 декабря 1689 года).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102