Смотрел и удивлялся. Потому что он понимал, что за всей этой белибердой скрывается что-то вполне разумное. И ещё Гарджа удивлялся зрелой мысли, зрелой речи и зрелому духу своего названого сына. Странным для его возраста. Смотрел, как посторонний при чужой беседе. Как ребёнок при беседе взрослых людей.
– Будь всегда в нужное время в нужном месте. Остальное придёт само.
– Ничто само не приходит, – покачал головой Индра.
– Именно это я и имел в виду. Если, конечно, ты тот, о ком я думаю.
– Пойдём, – сказал мальчик Гардже, и ничего не понимающий воин заторопился вслед уходящему сыну.
– Постой, разве ты уже поговорил с ним?
– Конечно. Я думал, что ты и сам это понял, – гордо ответил юный марут.
– Может быть, мы его вытащим?
– Не нужно?
– Почему?
– Что-то подсказывает мне, что он выберется сам.
– Почему?
– Папа, ты задаёшь слишком много вопросов. Знаешь, что по этому поводу говорил мой кумара-рита?
– Догадываюсь. Должно быть, то же самое, что и мой когда-то. Про дурака.
– Неужели они говорят одно и то же, – разочарованно вздохнул Индра.
– Послушай, тот, из колодца, преподнёс тебе сому. Хотя сому люди не пьют, её готовят для богов.
Индра взял у Гарджи бурдюк, развязал его и лизнул содержимое.
– Гадость! – сказал мальчик кривясь. – Но испить нужно.
– Зачем же пить, если гадость? – наивно поинтересовался Гарджа.
– Папа, ты опять забыл про дурака.
– Ладно, больше ни о чём не стану тебя спрашивать.
– Человек спрашивает только потому, что ленится сам искать ответ на вопрос, – назидательно изрёк Индра.
– Великие боги! Что бы было, останься ты в Амаравати хотя бы на год!
– Скоро нам вообще придётся забыть про Амаравати.
–Что?
Индра промолчал.
– Вот, значит, что поведал тебе тот чудак! – вздохнул воин. – Сумасшедшие и дети говорят на одном языке… Послушай, ведь он всё время предрекал нам место в колодце.
– Место рядом с собой, – пояснил мальчик.
– Теперь ясно зачем он туда залез, – понял Гарджа. – Что бы это значило? Болезнь? Войну? Ясно, что он говорил о могиле.
Индра пожал плечами:
– Нас ждут испытания. Но главное – быть в нужное время в нужном месте.
– Хорошие слова, – кивнул Гарджа, – запомни их. Правда ты кое что упустил.
Индра поднял брови и посмотрел на отца.
– Да, сынок. Речь шла именно о тебе. Он предрёк твою судьбу. Именно тебе следует быть в нужное время в нужном месте. Тогда всё само придёт. То есть ты будешь знать, что делать!
– Я это понял, папа.
Они помолчали. Свозя ногами грязь с раскисшей дороги.
– Ладно, пей свою сому. Раз уж нужно. Только мы как следует разведём её молоком, – решил Гарджа и снова развязал бурдюк. Индра посмотрел на содержимое фляги и отказался его пить.
– Не хочется что-то, – заупрямился ребёнок, – она горькая. Как-нибудь в другой раз.
Когда маруты ушли, последний оставшийся на площади человек заглянул в старый колодец.
– Эй! – крикнул он вниз. – Все ушли.
– Да? Почему же ты остался?
– Я хотел тебя расспросить кое о чём…
– А этот молодой воин тоже ушёл? – перебил сидящий внизу.
– Да, он тоже ушёл. Он понял всё, что ты ему сказал.
– Ты так решил?
– Уверен.
– Это хорошо. Как твоё имя?
– Дадхъянч.
– Послушай, Дадхъянч, помоги-ка мне вылезти.
Молодой риши скинул с себя плащ, скрутил его и опустил один конец в колодец.
– Ухватил? Поднимайся, я держу! – он упёрся босой пяткой в каменный обклад водяной ямы. Плащ натянуло и повезло в зияющее жерло. Дадхъянч чуть не полетел в грязь. Следом.
Снизу появилась сначала одна рука, обхватившая камень, потом другая и наконец лицо сумасброда.
– Это ты – Дадхъянч? – спросило лицо.
– Да, – с трудом ответил молодой риши, удерживая натянутый плащ.
Человек из колодца перемахнул через стену и оказался перед своим избавителем.
– А у тебя есть хвост дубоносого истукана? – спросил пророк с надеждой.
– И плавник усатки?
– Ясно, – разочарованно вздохнул сумасброд и с безразличием шагнул в сторону.
– Послушай! – крикнул ему вслед молодой риши. – Почему ты считаешь, что нам грозит гибель?
– Потому что бабка в дому!
– Ты выбрал не лучший способ сообщить о своём открытии.
Дадхъянч поплёлся следом. Он украдкой разглядывал этого странного человека. Вернее, его спину. Обёрнутую грубой медвежьей шкурой. По одежде пророк напоминал шудру.
– Куда ты идёшь? – вдруг спросил тот не оборачиваясь.
– За тобой.
– Разве я звал тебя?
– Да, так же как и других.
– Нет, – ответил человек в медвежьей шкуре, – с собой я не звал никого.
– Ну так позови! – крикнул ему Дадхъянч.
Колодезный крикун остановился, обернулся и посмотрел на своего выручателя, как на привязчивую муку. На зубную боль.
– Ты же сам этого хотел, – виновато сказал Дадхъянч.
– Ну, может быть, не именно этого…
Колодезный крикун вдруг скорчил рожу, растянул рот в безобразной улыбке, почмокал губами и скосил глаза. Дадхъянч воспринял увиденное равнодушно. Пророк вернулся к своим мыслям, отвлёкся от представления и поплёлся куда-то восвояси. Молодой риши увязался следом.
Они шли и молчали. Пророк иногда что-то выкрикивал и начинал неистово жестикулировать. Должно быть, он оживлял руками нахлынувшие мысли.
Через какое-то время человек из колодца заметил идущего рядом попутчика.
– Послушай, Дадхъянч, если бы ты не встретил Триту, чем бы ты сегодня занимался?
– Кого не встретил? – глуповато спросил бывший брахман.
– Я Трита, – заволновался пророк, – я, я, я!
– Сегодня тем же, чем и вчера. Познанием.
– Да? Познанием? Скажи, пожалуйста. Познанием, – пророк снова скорчил рожу, но его выходки нисколько не трогали Дадхъянча.
– А я, стало быть, твоя жертва? – уточнил Трита. – На пути познания?
– Но ты же сам назвал себя хотаром. Верховным жрецом того малыша. И колодец и ухмылки – что это, как не жертва?
Пророк метнул взгляд в глаза Дадхъянча, наткнулся в них на рассудительный покой и несгибаемую волю. Трита понял, что ему не отвертеться.
– Ладно, Дадхъянч, ну их к псам иносказания, ты всё равно мыслишь по обычаю. А Трита мыслит не так. Обычай – это я! – вдруг резко крикнул пророк. – Здорово, как считаешь?
Дадхъянч пожал плечами.
– Откуда я знаю про беды, про катастрофы, вот что хотел ты спросить? – Трита глубокомысленно вознёс глаза к небу. – Да пойми же, человек, здесь не нужны догадки. Всё открыто и так. Разве ты не видишь сам, что мы гибнем? Ну разве не видишь?
– Признаться, нет, – честно ответил молодой риши.
– Он не видит, что мы гибнем! – всплеснул руками Трита. – Тоже мне познаватель. Где борьба, я тебя спрашиваю? Где борьба за место под солнцем? Кшатрии зажирели. От безделья. Скотники только и думают, как бы свалить со своих трудов бесполезное воинство. Они уже забыли законы Ману. А матрии? Им подавай дом побольше да коров, да слуг. Ага. Зажиток они сделали достоинством. Зажаднели… – он умолк, придумывая какую-то выходку.
– Вот как! – просияв продолжил Трита. – Зажаднели матрии, зажирнели кшатрии…
Колодезный пророк выпятил пузо и надул щёки. Потом сразу посерьёзнел и сказал тихо, доверительно:
– Когда дрянь прозревает внутри, дрянь притягивается и снаружи. Вот хочешь верь, хочешь нет. Даже прыщ на носу не вскочит, если ты здоров нутром. Ага. Так что в скорости ждать нам ураганов, потопов, жары или чего похуже. Если, конечно, не придумаем, как нам поток вынести из самих себя.
– Какой поток? – насторожился Дадхъянч, подозревая приближение умной мысли.
– Великий поток, – уточнил Трита, расчёсывая лысину.
Они прошли квартал марутов и снова очутились на площади. Уже на другой площади, что разносилась коленчатыми улицами в разные стороны. Как ладонь пальцами.
– Промёрз я в этом проклятом колодце, – поёжился игривый человек. – Хорошо бы где-нибудь пристать и развести огонь.
– А где твой дом?
– У меня нет дома.
Дадхъянч приготовился услышать назидательную речь по этому поводу. Насчёт отсутствия дома. У него в уме даже очертилась подходящая мысль. Что-то про четыре стены и пространство духа. Однако Трита смолчал. Кривя рот и щурясь.
– А твой дом далеко отсюда? – спросил пророк немного погодя.
– Обхожусь пока без него. Несколько лет я жил среди зверей. Обучаясь у них закону – рите. Теперь определил себе жить среди людей. Так что собственные стены мне вроде как ни к чему.
– Тогда позаботимся о тёплой берлоге, пока совсем не стемнело.
Бродяги оставили позади Амаравати. Тропинка вела их в горы. Её намыло дождями и развезло беспокойным шагом тех, кто оставил что-то наверху, на перевале. Проще было идти по изросту пучковатой травы. Ноги упирались в её стойкую порасть, и путнику не грозило сокрушение на склон.
Гора напустила на идущих густой дымный сумрак. Мешая его с колючей россыпью дождя.
Риши достигли каменной долины. Всё. Лучшего места для ночлега трудно было желать. Дадхъянч пошёл за хворостом, а Трита принялся мастерить навес от дождя. Между двух громадных каменных глыб, облизанных дождём до блеска. Когда всё было готово, он скинул с себя тяжёлую, намокшую шкуру.
– Чтобы просушить моего медведя, понадобится много доброго жара!
Дадхъянч возился с трутом. Сушинка тлела, но огонь не брался.
– Для горения нужен воздух. Эти две стихии существуют неразрывно. А вот вода не нужна, – досадливо заметил молодой риши.
– Это смотря что ты собираешься зажечь, – заметил Трита, выжимая шкуру.
– Пока только костёр.
Дадхъянч почувствовал, что Триту повело на разговор. Эта тишина после прозвучавших в городе мыслей была словно пронизана движением его возбуждённой фантазии.
Трита открыл дорогу словам – солдатам своего ума. Он вёл их вперёд, готовый снести любой заслон на пути этого прорыва.
– Скажи, сколько детей у твоего отца, Дадхъянч?
– Двое.
– Двое, – повторил мудрец. – Может быть, он болен?
– Нет, – удивился Дадхъянч.
– Что же помешало ему осчастливить тебя братьями и сестрами?
– У него нет времени заниматься их воспитанием.
– Да? Кто же он?
– Если ты тритс, то должен его знать. Мой отец – Атхарван.
– Конечно, я знаю великого жреца Агни, – Трита вскочил и принялся неистово кланяться и сотрясать воздух руками. Имитируя молитвенное усердие. После этого снова сел на место и продолжил:
– Понимаешь, Дадхъянч, в прежние времена перед нами никогда так не стоял вопрос. Дадим мы или нет воспитание своим детям. Перед нами стояла задача дать им жизнь. Матрии рожали по десять детей потому, что пятеро из них неизбежно погибали. Половина. Таков закон.
Семь великих кланов! Семь наших рек, которые понесли жизнь арийцев от её божественного истока. Они напитались этими каплями жизни. Каждая капля давала пять! Вот откуда взялся поток. Тогда нужно было бороться за жизнь, а сейчас нет. Сейчас не нужно. Чего за неё бороться, мы имеем всё, что хотим. Стада коров, горные пастбища… Зачем нам постольку детей? Кшатрии разогнали всех ракшасов, вайши успокоились и платят воинам по одной корове на семью. В неделю. На десять человек, или на четверых. По одной. Зачем кшатриям много детей? И вайшам незачем. Стадо пасут три пастуха. Три, а не десять.
Дадхъянч разжёг огонь. Перед глазами молодого человека заметались рыжие хвосты. Гладкие, будто водяные струи. Он слушал своего нового наставника, силясь понять, в чём смысл этих слов. Трита продолжал:
– Сколько детей теперь рожают матрии? Двух-трёх. Но ведь умирает всё равно половина. Рано или поздно. Половина. Болезни можно лечить, но ещё ни одну из них человеческий род не пережил окончательно. Где же поток? Наши реки встали. Но ведь Закон говорит: «Всё, что стоит на месте, неизбежно гибнет!» Трита снова вскочил и заорал во всё горло:
– Неизбежно гибнет!
Глухая дождистая мгла проглотила его крик.
Трита посмотрел на сидящего Дадхъянча. Сверху вниз.
– Скоро придёт тот, кто запирает воды. Материнские воды наших родов. Вритра.
Дадхъянчу стало не по себе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71