Отсюда весь мир был как на ладони.
Индра увидел долину, брошенную колесницу и пасущихся буланых. Казалось, что до них рукой подать. Под самыми его ногами, на каменистом накате склона, выглядевшим отсюда совершенно плоским, виделся Кутса, затаившийся от близкого полчища пишачей, наблюдавших за восхождением демоноборца.
Индра вдохнул побольше воздуха и отпустил голову летать на крыльях светокружения и нахлынувшего упоительного безумия высоты. Ему леталось легко и беззаботно. Он потерял сочувствие земной тверди, разрешив себе не различать ледяного наката под ногами.
Небо заглядывало ему в душу синим простором высоты и бесконечности. Высота и бесконечность синие, как и само имя Индры, выплеснутое небесным распутьем на мелкораздольный мир.
Внезапно Индра вернулся в самого себя. Воин услышал приближение Демона. Его шаги запеклись в воине факелами лихорадки. Огненное шествие приближалось к царству льда. Приближалось в трагическом торжестве обречённости Героя. Под барабанный гул его опалённого болезнью сердца.
Шушна, должно быть, впервые увидел лёд. Демон принял его за странную форму окаменевшего огня. В каком-то загадочном воплощении. Впрочем, Дасу больше интересовало великое скопление людей на склоне горы.
– Как много «благородства»! – улыбнулся демон, посвятив улыбку собранию ничего не подозревающих пишачей.
Индра заставил себя думать так же. То есть принимать дикарей за арийцев.
«И почему дикарей всегда тянет в горы? На расселение?» – мелькнула в голове Индры предательская мысль, но кшатрий тут же её отмёл. Ему так думать не полагалось. Пока. Пока демон контролировал его сознание.
Шушна успел понять, что его назвали дикарём. И что он должен поселиться в горах. Дасу решил не обращать внимания на эту белиберду.
– Ну вот, – заговорил огневик, – ты и дождался своего часа. Согласись, ожидание не принесло тебе особых мучений. Вопреки тому, что я предрекал. Посмотрим, как умирает Герой. А ты знаешь, мне тебя даже жаль. Ты и умереть-то по-людски не сможешь, если, конечно, хочешь остаться героем до конца.
– «По-людски» – это как? – спросил воин свою болезнь.
– Вне позы, вне зазнайства.
– А, ясно.
Огонь вдруг припёк Индре душу. "Неужели это смерть? – мученически подумал воин. – Неужели всё?! Вот здесь, сейчас? Неужели подо мной загорится земля, как она горела под Вьянсой, убивая его демоническую плоть? Нет, ему это не по силам. Он убьёт меня моим же собственным жаром, моей лихорадкой, считая, что этого достаточно…"
– Загорится земля? – повторил за кшатрием Дасу.
– То есть загорится этот белый окаменевший огонь? И ты будешь корчиться на кострище, как это было со мной в том, прежнем обличий? Как славно! Спасибо, подсказал. Да, это будет так! Это будет именно так!
* * *
Кутса устал пялиться на снежную шапку горы. Его разочарование отдавалось резью в глазах и досаждающей пустотой в желудке. Кутса не хотел обнаруживать своего присутствия, полагая, что пишачи, увлечённые видом Индры, давно забыли о количестве пришельцев. Иначе Кутсу уже нашли бы. Теперь придётся ждать темноты.
Кутса зевнул и обречённо посмотрел вверх. Его рот так и остался открытым. Снежная шапка горы полыхала самым настоящим огнём! Вокруг Индры. Снег горел так, будто он превратился в солому.
Индра метался в огне, пытаясь проскользнуть вниз, на камни, но путь к спасению был отрезан. Впереди – вершина и подбирающийся к ней огонь.
Кутса как заворожённый смотрел на происходящее. Он пришёл в себя только тогда, когда лёд затрещал раскалываясь и потоки талой воды над ним шумно устремились по каменному скату.
* * *
Лавина ревела, сметая всё на своём пути. Потоки воды, камни, грязь и обломки льда вышерстили горную долину, оставив глубокие рубцы на её зудящем теле.
Когда мокрое облако выкатило на равнину и клубя над землёй мелкой водяной пылью расползлось над головами людей, все кричали:
– Индра убил демона! Индра прогнал засуху! Индра, мы пойдём за тобой!
Дети бегали возле кривобоких хижин и заговорщически твердили эти непонятные слова: «Великий поход.»
Шачи не кричала вместе со всеми и даже не радовалась дождю. Сердце женщины было сковано болью, твердившей, что Индра не вернётся больше никогда. Что это он обернулся дождём, пролившись на обожжённую землю, заставляя её снова родить, растить, кормить, поднимать и разращивать всякую живизну, от малой до великой, от беспорядочной до самой совершенной и независимой по разуму и воле, но беспомощной и жалкой, едва только приходил на неё Демон.
Шачи дышала этим дождём, проникая в него своей болью. Её слезы соединялись с прохладными каплями дождя.

ЭПИЛОГ
Вритра высунул из воды голову, и мутные глаза змея уставились на водную гладь. После того как высохли все протоки, эта река, с её изумрудной стремниной, стоялыми омутами и загретыми до пара отмелями, оставалась единственным местом, где Вритра спасался от жары. Его любимые грязевые топи высохли до окаменелой затресканной корки. Солнце жгло нещадно, и анаконде приходилось выживать. Так же, как и другим.
Змей пустил морду по воде, рассекая туповатым черепом сальную плёнку несносимой грязи. Среди плавучего гнилья, рыбной дохлятины и взбитого вонючего ила он блаженствовал.
Добычи было много. Звери панически боялись громадной анаконды, но засуха вела их к реке, вопреки страху и пониманию обречённости. Жизнь четвероногих теперь словно бы оказалась зажатой между двумя гигантскими змеями: Шушной, ползущим по земле и разоряющим её, и Вритрой, запершим воду.
Накатистый гул, идущий от берега и ещё дальше – от холмов, за которыми потерялось закатное солнце, насторожил змея. Но ненадолго. Вритра догадался, что идёт табун, вынюхав водяную жилу среди бескрайней равнины. Анаконде доставляло удовольствие наблюдать чужой страх. В его безмолвной покорности или паническом метании души было что-то важное для змея, что-то жизненно требуемое холодному его сердцу. Чужой страх!
Вритра выдохнул, вспузырив грязную плёнку воды, и уставился немигающим взглядом на близкий берег. Его ожидания оправдались: к воде подходили кони. Правда, в этом табуне они перемешались с людьми.
Река замелела. Загустели краски её стремнины, ещё державшей полноводье, но уже не певшей перекатной волной. А там, где оплёскивала она мели, вывернуло воспалённое гольё донного подгноя. Изнанку реки.
Колесницы подходили складно, никто не отставал, никто никого не теснил, наваливая напора на один бок. Ровная, стучащая колёсами волна выплеснула на берег. Выплеснула не от её стремнины, а от сухого и дымного раската степи.
Индра оглядел строй и опустил своё знамя из конского хвоста, вознесённое над колесничим отрядом. Это означало остановку. Вполне очевидную и без его указаний. Возницы затянули поводья.
– Как же мы будем переправляться? – по-детски растерянно спросила Шачи. Она обратила хрустальные глаза к мужу.
– Нам нужны деревья. Много деревьев, чтобы сделать плоты для колесниц, для вайшей и для коров.
Шачи хотела возразить по поводу отсутствия леса в обозримости, от горизонта до горизонта, однако решила, что Индра видит не хуже неё и раз он так говорит, значит, уже что-то замыслил.
– Вон! – кивнула Шачи, разглядев среди водной ряби громадный древесный ствол. – Одно дерево есть.
Женщина никак не ожидала, что плавняк оживёт. Высверкнув змеиной чешуёй, бревно оплеснулось водицей и скользнуло в стремнину.
– Посмотри! – крикнул кто-то. – Какая птица кружит над нами!
Индра задрал голову и увидел над собой широкие крылья орла. Они словно застыли в покое вечернего неба.
– Не над нами, а надо мной, – негромко поправил вождь, примеряя к происходящему тревожную примету.
– Птица и змея, – зачарованно проговорила Шачи, – что бы мог нести в себе этот знак?
– Что? – Индра перевёл взгляд на возницу.
Шачи была уверена, что её видение вернётся, что в нём скрыт какой-то особый смысл. Возможно, змея означала преграду, засов на их пути. Она запирала водный поток, символизирующий теперь жизнь. Запирала ещё одну живородную стихию. Материнские воды. Огаживала их демонизмом и отвращала от арийцев. Так, как это делал Шушна применительно к энергии, используя весь заряд Дакши – двигательной силы жизни – только в качестве дагу – жжения.
То, что змей покажется снова, не вызывало у Шачи сомнений. Это видение предназначалось Индре. Стало быть, не могло обойти его глаз. Однако случившееся дальше превзошло даже самые яркие представления об ужасном.
С шумным плеском распахнулась река, выпустив из своих недр зелено-пятнистое отвратительное существо невообразимых размеров. Будто прорвало гнойник. Червем. Слизлой мокрицей. Величиной с поваленное дерево.
Арийцы застыли, приворожённые необычным зрелищем. В увиденное верилось с трудом. Соображения здравого ума невольно упирались в догадку, будто здесь искажены привычные размеры живого. Применительно к этому отвратительному существу.
Люди глазели на плывущую анаконду, как на омерзительное чудо, странным образом скрасившее однообразие их пути. Змей, изгибая тугое тело и выкатывая лоснящиеся бока, выбрался на отмель. И уж тут начался переполох. Оцепенение коней перешло в безумие. Они переворачивали колесницы, дыбясь, вырывая себя из плена неповоротливой оглобли, приседая на неверные ноги и падая. Задавленные в общей свалке и давящие других своим паническим разбродом.
Индра удержал буланых. Пустил их на короткий шаг и спрыгнул на ходу. Снося ногами песок. Обнаружив в его решимости что-то трагическое, что-то отчаянно достойное, но вместе с тем умопомрачительное и обречённое на гибель, Шачи последовала за мужем.
– Это должно произойти теперь, – говорил воин, раскупоривая баклажку. – У всего есть логика. Это должно произойти теперь.
– Что должно произойти теперь? – срывающимся голосом выспросила Шачи.
– Как ты не понимаешь, дальше – сатва. Это, – Индра кивнул в сторону реки, – рубеж обречённых. Я должен его перейти.
– Ты мне нужен живой, – вдруг закричала женщина, – нельзя всё время гоняться за призраком сверхчеловеческого. Тамас бесконечен.
– Индрани сказала бы по-другому, – вздохнул Индра. – Может быть, в ней меньше реальности. Но нужна ли герою всегда только реальная подруга? А, Шачи?
Тамас бесконечен так же, как бесконечен Герой. Пойми! В этом смысл. Победить – значит стать богом. Дай мне не упустить эту возможность!
– Почему ты уверен, что этого вообще можно достичь?
– Потому, – тихо сказал воин, – что передо мной последний и самый главный символ тамаса – Змей. Или первый – смотря откуда считать.
Он зашагал быстрее, прихлёбывая на ходу отвратительную на вкус сому. Шачи осталась стоять на берегу, неизмеримо далёкая от этого человека. И самая близкая ему из всех живых существ на Земле.
* * *
Чувствуя приближение четвёртой силы – дхи, Индра вдруг подумал, что не выбрал для боя воплощения. Человек здесь – ничто. Другое дело-бог в человеке. Такое могла принести только дхи, вызываемая сомой.
Кто же теперь противостоял змею? Агни? Нет. Индра вспомнил Атитхигву. Парджанья?.. Нет, пустота. Рудра? Ну конечно, Рудра!.. Нет, опять пустота.
Индра сжимал палицу до боли в суставах. Прямо перед ним, всего шагах в десяти, лежала тяжёлая, неподвижная анаконда. В любой момент её плоская голова, напоминавшая давильный камень, могла метнуться на незваного гостя.
Сома зашумела у воина в ушах. Кто-то величественный и неторопливый распахнул ему душу:
– Я – Варуна! Я тот, кто в три шага охватывает Вселенную, подчиняя её триединству мирового закона. Боги отвернулись от тебя, считая эту встречу – стычкой двух хищников в борьбе за территорию. Но я думаю по-другому. Ты и змей – лучший символ противоборства. Нужна ли здесь победа? Нет. Победа одного означает поражение другого и, значит, заводит его жизненную суть в тупик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71