Зовущего их на власть. Каков человек, таковы и его боги. Они лучшим образом расскажут о твоих склонностях, достоинствах или недостатках. Они для того и даны, чтобы вскрывать в человеке подлинное существо его натуры.
Рудре повезло меньше других. Он был обычаем, а не совестью марутов. И власть его над их душами не распространялась дальше вынужденного признания его силы. Злобный и могущественный, великий и беспощадный Рудра являлся всего лишь отголоском того мира, в котором маруты выжили, чтобы соединиться с другими племенами «благородных». Но плох тот бог, который сам никогда не был человеком.
Впрочем, Индра сейчас об этом не думал. Индра увидел в себе суровую нетерпень Рудры, влекущую молодого воина к его участи. Что ожидало кшатрия в поле? Об этом не знал даже всемогущий бог. Как показалось Индре. Юноша сразу же прогнал дерзкие мысли, боясь навлечь на себя гнев Рудры.
Воин вытащил из земли дрекол, чем нимало удивил Диводаса, и, подставив под бревнину плечо, направился в поле. Топор, нож и заострённое бревно сопутствовали ему в этом походе. Им теперь вверялась судьба молодого кшатрия.
* * *
Место, которое Индра подобрал для боя с Вришаном, накануне привлекло внимание воина сразу. Это была широкая провалина между холмов, открытая со всех сторон и пологая склонами. Далеко разнесло её неровные края, прежде чем они улеглись в плоскую, как разлив, луговину. Находившийся внизу мог быть приметен отовсюду. Что вполне устраивало Индру.
Другая причина, способствовавшая выбору низины, состояла в непосредственной близости от её склона следов перемещения стада. Протоптанных в оба конца! Это удивительное обстоятельство приковало внимание воина. Следы открывали, что стадо бегало по лугу вовсе не стихийно, не как придётся. У стада в поле были свои постоянные дороги. Человеческих следов нигде поблизости не оказалось, и значит, коров водил бык. Водил какими-то понятными только ему путями.
Индра вчера свалил здесь мягкую листвень акации. В надежде, что Вришан учует её сладкий дух и теперь не оставит низину без внимания. Травы сейчас стояли горькие. Бык не мог пройти мимо пахлого лакомства. Но надеждам воина не суждено было сбыться. Листья оказались нетронутыми.
И всё-таки Индра начал приготовления к бою. Что-то предсказывало ему скорую возможность испытать свою судьбу. Молодой воин прорубил топором канаву неравномерной глубины, чтобы впор оказался наклонённым, заваленным в сторону врага, и прочно усадил в неё дрекол. Заострённый конец впора пришёлся воину против лба. Стало быть, быку в шею. Или в грудь, если Вришан громаден. Но сиддх утверждал, что бык не выделяется размерами.
Индра засыпал и затоптал прокоп. Попробовал руками прочность быкобойного орудия. Не сдвинуть. И всё-таки… Такой уклон дрекола мог бы не причинить зверю вреда. В том случае, если Вришан действительно не выделялся размерами. Воину сейчас предстояло выбрать противника по воображению. Однако ошибка, допущенная здесь, могла бы стоить юноше жизни. «Не будем переоценивать возможностей противника. Даже если он демон», – решил Индра, вздохнул и принялся перекапывать столб.
Ожидание боя затянулось. Мало-помалу утихла и торопливая готовность драться, превратив желание встречи с противником в полное равнодушие к нему. Индра устал слушать поле. Устал подниматься на холмы, чтобы высматривать дальнюю россыпь беспокойного стада. Поле отдыхало в умиротворённом блаженстве ранней осени. Когда в небе ещё достаточно тепла, чтобы течь в самую душу беспечным, ласковым ветерком.
Зелень на дальниках размазало бурыми пятнами сушины. Но трава прогорела не везде, и местами поле зеленело сочными заплывами нетронутой спелости.
Индра спустился в яму, развязал обмотки ногавиц, освободил от их гнёта разопревшие ноги и завалился на мягкий валень акациевых метёлок. Ожидание переломило боевой дух молодого воина. Он не удержал веки и уронил глаза в сон.
Сны метались в голове Индры, набегая друг на друга и мешая спящему разобрать, что же происходит в его воображении. И только последний сон, уже граничивший с ощущениями реального мира, погрузил Индру в колыбель покоя и блаженства.
Однако довольно скоро юноша разобрал, что именно эти странные ощущения из реального мира и создали блаженные грёзы его сна.
Сознание медленно вкатилось в голову молодого воина. А вместе с сознанием пришло и понимание того, что кто-то лижет Индре стопы и пятки. Шершавым языком. Воин приподнял голову и обмер. Над его ногами склонился матёрый бычина и, покачивая тяжёлой головой, неистово их облизывал.
Кшатрий перевёл взгляд на впор. По удивительному совпадению главное оружие борьбы с Вришаном было развёрнуто остриём в их сторону. Листвяное ложе от впора отделяло не меньше десятка шагов. Индра вдохнул и … преодолел их одним перелётом. Чуть не пробив себе грудь. Бык даже не успел понять, что произошло.
От резкого выскача Индры он шарахнулся в сторону и замер, уставившись на нежданного противника.
Кровь стучала в висках воина.
– Архари! – выкрикнул Индра свой боевой клич, но зверь не пошевелился.
Теперь воин видел зверя, видел всего, до мельчайших подробностей, до вздутых жил и дрожащего мокрого носа. Должно быть, у всех подобных этому существ есть общее: когда на них сходятся глаза, – внимание, рассудок и волю прижимает чудовище, поднимающееся из нас самих. То чудовище, что и зовётся демоном. Демон – это страх, отнимающий у нас глаза и уши, отнимающий у нас волю и сознание. Если мы пускаем его дальше своих глаз и ушей.
Индра невольно отшатнулся, и острый впор пришёлся ему между лопаток. Будто отскочив от этого острия, воин пронзил быка взглядом, оскалился и зарычал.
Оголённые зубы, даже менее выразительные, чем в этом случае, как вызов понятны всем. Проснувшаяся сила вернула зверю уверенность в себе, столкнула быка с места, понесла его в бой. Юноше оставалось только отринуть в сторону…
Когда под вечер на деревенской дороге появился весь перемазанный в крови Индра, сиддхи застыли в немом изумлении. Вдоль своих плетней. Их взгляды собрала отрубленная бычья голова, которую молодой воин взвалил себе на плечи. Издали казалось, что Индра стал двухголовым. Только его говяжий облик был занят наблюдением чего-то на стороне, повернувшись туда и задрав при этом один из рогов.
– Едва я вчера понял, что никакой ловушки на Вришана не существовало, – говорил Индра, уплетая ягодный жмых с мёдом, – и смерть тех двоих охотников – выдумка, мне стало очевидно, что сиддхи вовсе не страдают из-за дикого быка. Если он вообще существовал. Впрочем, конечно, существовал. Ведь водил же кто-то стадо?
– Что заставило тебя сделать эти выводы? – изумился Диводас.
– Следы. Следы дикого стада. Они никогда не приближались к вашей деревне. По следам я ушёл вчера далеко в поле. Так далеко, что почти потерял надежду вернуться до наступления ночи.
Это была не последняя из потерянных надежд. Я больше не надеялся встретить хоть малейшие признаки раскопов, ловушек или какого бы то ни было побоища. Да и кому взбредёт в голову выкапывать эти ямы на таком отдалении от деревни, где всегда можно найти помощь, в случае чего? Стадо, как оказалось, ходило по полю только несколькими проложенными путями. Это и подвело тебя. Развенчало твою историю про демона.
Диводас наклонил голову.
– Зато теперь, – продолжил Индра, дикие коровы остались без быка, а это значит, что вашим быкам скоро добавится хлопот. А вашим загонам – новое поголовье. Я получил прозвище победителя демона, а вы – стадо. Не так ли?
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Пусть не мучают тебя чувства, когда ты выступаешь в путь.
(Ригведа. Мандала I, 162)
– Я Кутса, сын Арджуны, вызываю тебя на бой. Тебя, Индра, взявшего силу Быка. И да не прольётся в этом бою священная кровь марутов!
Индра смотрел на своего давнего товарища, доставлявшего когда-то ему столько детских переживаний и хлопот, и думал о могуществе времени. От прежнего неуклюжего и заносчивого Кутсы не осталось и следа. Перед Индрой стоял настоящий воин, полный гордого достоинства и молодой силы. Кутсу сейчас волновало только одно: кто из таких же, как и он, молодых марутов сильнее его и насколько сильнее.
Индра почему-то подумал, что бой – это способность переносить в конфликтную ситуацию весь сложившийся в тебе опыт сопротивления неблагоприятным жизненным обстоятельствам. Любым. Даже самым безобидным и неприметным.
К бою готов тот, кто обладает этим даром сопротивления. Сопротивляться – значит насаждать свою волю. Сопротивляться – значит жить. Впрочем, эта истина не для всех. Но неужели Кутса так отчаянно искал своё место в человеческом стаде, ведомый именно инстинктом сопротивления? Тот мальчик, что подъедал за другими остатки каши и боялся темноты?
Индра развязал плащ, скинул его на землю и жестом предложил противнику выбрать оружие.
– Нож! – сказал Кутса. – Я дерусь только этим ножом.
Он вытащил из кожаного обвёрта длинный чёрный клинок, похожий на кремневище, но слишком ровный и тонкий для камня.
– На вид этому ножу не хватает прочности. Не слишком ли он тонок? – предположил Индра.
– Кремень мог бы позавидовать его прочности, – Кутса стукнул, ножом плашмя. О край скалы. Предмет ответил странным звенящим лязгом.
Вот что объясняло агрессивность Кутсы. Его оружие. Нечто необычное, затаённое в его оружии. Этот нож был длиннее своих кремнёвых собратьев. Что делало его ещё менее надёжным, воплотись он в камне. Будь он каменным, привычным. Несуразная длина и столь же несуразная утончённость оружия Кутсы не вызывали насмешку. Нет. Его нож вызывал у противника скорее настороженность. Коварством своего вида. Условия равной борьбы получили упреждающий удар. Ещё до самого боя.
Оружие – вот тот магический символ совершенства человеческой цивилизации, который направляет любую мало-мальски достойную выдумку в боевую форму. Оружие словно втягивает в себя все достижения разума, делая их привлекательными, но бесполезными без этого воплощения. Символ совершенства человеческой цивилизации, но не человеческой натуры. Главная проблема оружия – руки, в которые оно вложено. Впрочем, это проблема самого человека.
Да, боевитость Кутсы исходила от его ножа.
– Оружие – ничто, воин – всё! – снисходительно заметил Индра.
– Это убогое мышление. Оно оправдывает нищенство и отсталость, – Кутса поднял нож над головой, обращая его к небу и оживляя ритуальным танцем.
Индра спокойно наблюдал за старым товарищем. Должно быть, он не изменился. Возраст прибавил ему независимости. От идеалов. За которыми Кутсе было гнаться бесполезно. Более того, попытка им соответствовать только усиливала их различие. Делая эти различия слишком очевидными. Для окружающих. Потому Кутса искал убежище для собственного несовершенства. Неосознанно, разумеется.
Кутса мог бы стать реформатором. Так делают многие из числа тех, кому существующие идеалы оказались просто не по плечу.
Противник Индры закончил свой танец и был готов к бою. Индра смотрел ему в глаза. «Всегда смотри противнику в глаза перед боем», – сказал Индре побеждённый им бык. Частицей собственного сознания молодого воина.
– Где же твоё оружие? – спросил Кутса.
– Моё оружие во мне самом, – спокойно ответил сын Гарджи.
– Ты имеешь в виду Вришана? Что ж, пусть он тебе поможет, – Кутса сжался в комок и прыгнул навстречу поединку. Нож Кутсы укусил воздух перед самой грудью Индры. Победитель Быка отпрянул, угадав этот удар.
Индра забрался на высокий камень и оттуда наблюдал за противником. Кутса полез следом. Он положил руки на край выступа и уже подтянулся к каменному подлому, но Индра опередил своего решительного противника. Индра наступил на его нож и прижал оружие к камню. Кутса оказался в трудном положении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
Рудре повезло меньше других. Он был обычаем, а не совестью марутов. И власть его над их душами не распространялась дальше вынужденного признания его силы. Злобный и могущественный, великий и беспощадный Рудра являлся всего лишь отголоском того мира, в котором маруты выжили, чтобы соединиться с другими племенами «благородных». Но плох тот бог, который сам никогда не был человеком.
Впрочем, Индра сейчас об этом не думал. Индра увидел в себе суровую нетерпень Рудры, влекущую молодого воина к его участи. Что ожидало кшатрия в поле? Об этом не знал даже всемогущий бог. Как показалось Индре. Юноша сразу же прогнал дерзкие мысли, боясь навлечь на себя гнев Рудры.
Воин вытащил из земли дрекол, чем нимало удивил Диводаса, и, подставив под бревнину плечо, направился в поле. Топор, нож и заострённое бревно сопутствовали ему в этом походе. Им теперь вверялась судьба молодого кшатрия.
* * *
Место, которое Индра подобрал для боя с Вришаном, накануне привлекло внимание воина сразу. Это была широкая провалина между холмов, открытая со всех сторон и пологая склонами. Далеко разнесло её неровные края, прежде чем они улеглись в плоскую, как разлив, луговину. Находившийся внизу мог быть приметен отовсюду. Что вполне устраивало Индру.
Другая причина, способствовавшая выбору низины, состояла в непосредственной близости от её склона следов перемещения стада. Протоптанных в оба конца! Это удивительное обстоятельство приковало внимание воина. Следы открывали, что стадо бегало по лугу вовсе не стихийно, не как придётся. У стада в поле были свои постоянные дороги. Человеческих следов нигде поблизости не оказалось, и значит, коров водил бык. Водил какими-то понятными только ему путями.
Индра вчера свалил здесь мягкую листвень акации. В надежде, что Вришан учует её сладкий дух и теперь не оставит низину без внимания. Травы сейчас стояли горькие. Бык не мог пройти мимо пахлого лакомства. Но надеждам воина не суждено было сбыться. Листья оказались нетронутыми.
И всё-таки Индра начал приготовления к бою. Что-то предсказывало ему скорую возможность испытать свою судьбу. Молодой воин прорубил топором канаву неравномерной глубины, чтобы впор оказался наклонённым, заваленным в сторону врага, и прочно усадил в неё дрекол. Заострённый конец впора пришёлся воину против лба. Стало быть, быку в шею. Или в грудь, если Вришан громаден. Но сиддх утверждал, что бык не выделяется размерами.
Индра засыпал и затоптал прокоп. Попробовал руками прочность быкобойного орудия. Не сдвинуть. И всё-таки… Такой уклон дрекола мог бы не причинить зверю вреда. В том случае, если Вришан действительно не выделялся размерами. Воину сейчас предстояло выбрать противника по воображению. Однако ошибка, допущенная здесь, могла бы стоить юноше жизни. «Не будем переоценивать возможностей противника. Даже если он демон», – решил Индра, вздохнул и принялся перекапывать столб.
Ожидание боя затянулось. Мало-помалу утихла и торопливая готовность драться, превратив желание встречи с противником в полное равнодушие к нему. Индра устал слушать поле. Устал подниматься на холмы, чтобы высматривать дальнюю россыпь беспокойного стада. Поле отдыхало в умиротворённом блаженстве ранней осени. Когда в небе ещё достаточно тепла, чтобы течь в самую душу беспечным, ласковым ветерком.
Зелень на дальниках размазало бурыми пятнами сушины. Но трава прогорела не везде, и местами поле зеленело сочными заплывами нетронутой спелости.
Индра спустился в яму, развязал обмотки ногавиц, освободил от их гнёта разопревшие ноги и завалился на мягкий валень акациевых метёлок. Ожидание переломило боевой дух молодого воина. Он не удержал веки и уронил глаза в сон.
Сны метались в голове Индры, набегая друг на друга и мешая спящему разобрать, что же происходит в его воображении. И только последний сон, уже граничивший с ощущениями реального мира, погрузил Индру в колыбель покоя и блаженства.
Однако довольно скоро юноша разобрал, что именно эти странные ощущения из реального мира и создали блаженные грёзы его сна.
Сознание медленно вкатилось в голову молодого воина. А вместе с сознанием пришло и понимание того, что кто-то лижет Индре стопы и пятки. Шершавым языком. Воин приподнял голову и обмер. Над его ногами склонился матёрый бычина и, покачивая тяжёлой головой, неистово их облизывал.
Кшатрий перевёл взгляд на впор. По удивительному совпадению главное оружие борьбы с Вришаном было развёрнуто остриём в их сторону. Листвяное ложе от впора отделяло не меньше десятка шагов. Индра вдохнул и … преодолел их одним перелётом. Чуть не пробив себе грудь. Бык даже не успел понять, что произошло.
От резкого выскача Индры он шарахнулся в сторону и замер, уставившись на нежданного противника.
Кровь стучала в висках воина.
– Архари! – выкрикнул Индра свой боевой клич, но зверь не пошевелился.
Теперь воин видел зверя, видел всего, до мельчайших подробностей, до вздутых жил и дрожащего мокрого носа. Должно быть, у всех подобных этому существ есть общее: когда на них сходятся глаза, – внимание, рассудок и волю прижимает чудовище, поднимающееся из нас самих. То чудовище, что и зовётся демоном. Демон – это страх, отнимающий у нас глаза и уши, отнимающий у нас волю и сознание. Если мы пускаем его дальше своих глаз и ушей.
Индра невольно отшатнулся, и острый впор пришёлся ему между лопаток. Будто отскочив от этого острия, воин пронзил быка взглядом, оскалился и зарычал.
Оголённые зубы, даже менее выразительные, чем в этом случае, как вызов понятны всем. Проснувшаяся сила вернула зверю уверенность в себе, столкнула быка с места, понесла его в бой. Юноше оставалось только отринуть в сторону…
Когда под вечер на деревенской дороге появился весь перемазанный в крови Индра, сиддхи застыли в немом изумлении. Вдоль своих плетней. Их взгляды собрала отрубленная бычья голова, которую молодой воин взвалил себе на плечи. Издали казалось, что Индра стал двухголовым. Только его говяжий облик был занят наблюдением чего-то на стороне, повернувшись туда и задрав при этом один из рогов.
– Едва я вчера понял, что никакой ловушки на Вришана не существовало, – говорил Индра, уплетая ягодный жмых с мёдом, – и смерть тех двоих охотников – выдумка, мне стало очевидно, что сиддхи вовсе не страдают из-за дикого быка. Если он вообще существовал. Впрочем, конечно, существовал. Ведь водил же кто-то стадо?
– Что заставило тебя сделать эти выводы? – изумился Диводас.
– Следы. Следы дикого стада. Они никогда не приближались к вашей деревне. По следам я ушёл вчера далеко в поле. Так далеко, что почти потерял надежду вернуться до наступления ночи.
Это была не последняя из потерянных надежд. Я больше не надеялся встретить хоть малейшие признаки раскопов, ловушек или какого бы то ни было побоища. Да и кому взбредёт в голову выкапывать эти ямы на таком отдалении от деревни, где всегда можно найти помощь, в случае чего? Стадо, как оказалось, ходило по полю только несколькими проложенными путями. Это и подвело тебя. Развенчало твою историю про демона.
Диводас наклонил голову.
– Зато теперь, – продолжил Индра, дикие коровы остались без быка, а это значит, что вашим быкам скоро добавится хлопот. А вашим загонам – новое поголовье. Я получил прозвище победителя демона, а вы – стадо. Не так ли?
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Пусть не мучают тебя чувства, когда ты выступаешь в путь.
(Ригведа. Мандала I, 162)
– Я Кутса, сын Арджуны, вызываю тебя на бой. Тебя, Индра, взявшего силу Быка. И да не прольётся в этом бою священная кровь марутов!
Индра смотрел на своего давнего товарища, доставлявшего когда-то ему столько детских переживаний и хлопот, и думал о могуществе времени. От прежнего неуклюжего и заносчивого Кутсы не осталось и следа. Перед Индрой стоял настоящий воин, полный гордого достоинства и молодой силы. Кутсу сейчас волновало только одно: кто из таких же, как и он, молодых марутов сильнее его и насколько сильнее.
Индра почему-то подумал, что бой – это способность переносить в конфликтную ситуацию весь сложившийся в тебе опыт сопротивления неблагоприятным жизненным обстоятельствам. Любым. Даже самым безобидным и неприметным.
К бою готов тот, кто обладает этим даром сопротивления. Сопротивляться – значит насаждать свою волю. Сопротивляться – значит жить. Впрочем, эта истина не для всех. Но неужели Кутса так отчаянно искал своё место в человеческом стаде, ведомый именно инстинктом сопротивления? Тот мальчик, что подъедал за другими остатки каши и боялся темноты?
Индра развязал плащ, скинул его на землю и жестом предложил противнику выбрать оружие.
– Нож! – сказал Кутса. – Я дерусь только этим ножом.
Он вытащил из кожаного обвёрта длинный чёрный клинок, похожий на кремневище, но слишком ровный и тонкий для камня.
– На вид этому ножу не хватает прочности. Не слишком ли он тонок? – предположил Индра.
– Кремень мог бы позавидовать его прочности, – Кутса стукнул, ножом плашмя. О край скалы. Предмет ответил странным звенящим лязгом.
Вот что объясняло агрессивность Кутсы. Его оружие. Нечто необычное, затаённое в его оружии. Этот нож был длиннее своих кремнёвых собратьев. Что делало его ещё менее надёжным, воплотись он в камне. Будь он каменным, привычным. Несуразная длина и столь же несуразная утончённость оружия Кутсы не вызывали насмешку. Нет. Его нож вызывал у противника скорее настороженность. Коварством своего вида. Условия равной борьбы получили упреждающий удар. Ещё до самого боя.
Оружие – вот тот магический символ совершенства человеческой цивилизации, который направляет любую мало-мальски достойную выдумку в боевую форму. Оружие словно втягивает в себя все достижения разума, делая их привлекательными, но бесполезными без этого воплощения. Символ совершенства человеческой цивилизации, но не человеческой натуры. Главная проблема оружия – руки, в которые оно вложено. Впрочем, это проблема самого человека.
Да, боевитость Кутсы исходила от его ножа.
– Оружие – ничто, воин – всё! – снисходительно заметил Индра.
– Это убогое мышление. Оно оправдывает нищенство и отсталость, – Кутса поднял нож над головой, обращая его к небу и оживляя ритуальным танцем.
Индра спокойно наблюдал за старым товарищем. Должно быть, он не изменился. Возраст прибавил ему независимости. От идеалов. За которыми Кутсе было гнаться бесполезно. Более того, попытка им соответствовать только усиливала их различие. Делая эти различия слишком очевидными. Для окружающих. Потому Кутса искал убежище для собственного несовершенства. Неосознанно, разумеется.
Кутса мог бы стать реформатором. Так делают многие из числа тех, кому существующие идеалы оказались просто не по плечу.
Противник Индры закончил свой танец и был готов к бою. Индра смотрел ему в глаза. «Всегда смотри противнику в глаза перед боем», – сказал Индре побеждённый им бык. Частицей собственного сознания молодого воина.
– Где же твоё оружие? – спросил Кутса.
– Моё оружие во мне самом, – спокойно ответил сын Гарджи.
– Ты имеешь в виду Вришана? Что ж, пусть он тебе поможет, – Кутса сжался в комок и прыгнул навстречу поединку. Нож Кутсы укусил воздух перед самой грудью Индры. Победитель Быка отпрянул, угадав этот удар.
Индра забрался на высокий камень и оттуда наблюдал за противником. Кутса полез следом. Он положил руки на край выступа и уже подтянулся к каменному подлому, но Индра опередил своего решительного противника. Индра наступил на его нож и прижал оружие к камню. Кутса оказался в трудном положении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71