Никто ведь не знает, как велика земля и какой её кусок заберёт бездна. Важно успеть. Как бы быстро мы ни шли, смещение земли происходит быстрее. Значит, арийцы должны перемещаться очень быстро. Беспощадно быстро. Не день и не два, а годами и десятилетиями. Что заставит людей это сделать? Причина? Ерунда, от причины они устанут. Через месяц их бега. Слабые останутся на месте, предпочтя смерть мукам пути. Не причина, а образ жизни!
Тому, кто поведёт арийцев, предстоит сохранить всех как единый народ. Нам потребуется сильное воинское сословие, чтобы пробивать дорогу «благородным» через земли дасов. Нам потребуется единый вождь, которому бы подчинились все сословия. Нам потребуются мудрые брахманы, поддерживающие власть этого вождя, знающие направление пути и безопасное место для дальнейшего расселения…
– Но темп нашего движения определят коровы вайшей, – перебил Индра.
Диводас вздохнул:
– Да, к сожалению, это непреодолимо. Коровы идут медленно, а без коров вайши не сделают и шага.
Индра сощурил глаза:
– Впрочем, – сказал он уверенно, – я знаю, как решить эту проблему.
Диводас не смог удержаться от удивления.
– Да, – подтвердил молодой воин, – знаю.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Когда он карабкался с вершины на вершину
И видел, как много надо сделать,
Тогда Индра, определяя цель,
Как вожак привёл в движение стадо.
(Ригведа. Мандала I, 10)
Весть о великом воине, победителе демона-данава, сокрытого обличием быка, быстро разнеслась по сонным деревням вайшей. Ближним и дальним. Рассыпанным вдоль мутноводной реки, петлявшей по равнине. Не составляло особого труда вызнать сочинителя этих преданий.
Диводас ничего не придумал, ведь все сиддхи видели отсечённую голову Вришана в руках молодого кшатрия. Вождю деревни пришлось всего лишь слегка поправить впечатления людей. В более выгодном толковании этих впечатлений. Выгодном, разумеется, не для юношеского тщеславия Индры, а для их общего дела.
Впрочем, Диводас пережил тот возраст, когда свято верят в осуществимость мечтаний и намерений. К тому же Индра был слишком хорош для таких дел. Слишком хорош, чтобы в это поверить. Сознание Диводаса внушало ему успокоительное сомнение. Уже сейчас. Лучше сейчас, чтобы не пришлось разочароваться потом.
А как бы хорош был Индра! Молод, умён, красив – что немаловажно, ибо вождь должен располагать к себе людей привлекательностью своего совершенства. Урод не может быть вождём, каким бы умницей он ни оказался. И даже невзрачный человек не может быть вождём. Вождь – персона культовая. Она должна тревожить, цепляя людской интерес, возбуждать домыслы и всякую восхищённую небывальщину.
Заурядная внешность – всё равно что мелководная лужа. Сколько ни говори, что в ней можно утонуть, – никто в это не поверит. Таинственная красота – другое дело. Немножко воли во взгляде, немножко скрытой ненависти – вот уже и коварство. А если прибавить сосредоточенной скорби, то вот вам и провидческая мудрость мыслителя. А одухотворённость? Зажгите ему глаза наивным азартом светлой мечтательности, и ваш красавец явит лик самой святости. Под которым доверчивые матрии будут благословлять своих младенцев.
Что ни говори, распад красоты на оттенки создаёт такое разнообразие отпечатков человеческой натуры, что их палитре могла бы позавидовать разношёрстная толпа.
Образ вождя лишь отчасти создаётся самим человеком. Главный труд берёт на себя народ. Это уже его творчество. Народ вкладывает в образ вождя всё то, чем не наделён сам. Ему необходимо видеть эту идеализацию самого себя, своей непознанной натуры в зримом воплощении реальной человеческой судьбы. Иначе все представления о правильном в жизни этого народа поглотит грубая, беспощадная, а главное – бесполезная обыкновенность, которая только вредит человеку. Разлагает его отсутствием идеалов и жизненно необходимых стремлений к совершенству.
Великое мастерство воплощения в том и заключается, чтобы ни у кого не возникло сомнения в подлинном существовании этих свойств у персоны, выбранной народом в качестве своего символа. Но вождь – всего лишь повторение народа. В наиболее обобщённой, может быть, беспощадной форме. И он будет всеми проклят, едва собственная ничтожность народа развенчает всё идеалистическое в этом своём очеловеченном символе.
Чтобы подобного не произошло и люди не оскорбляли себя ниспровержением и развенчанием символа собственного совершенства, вождь должен стать недосягаемым для их критических нападок. То есть стать богом. Его отрыв от человеческой подлинности перерастает все грани узнавания своего в нём.
Частица бога есть в каждом из нас! Об этом скажут позже. Глядя на такой персонаж. Скажут те малосообразительные святоши, от которых и на этот раз ускользнула истина. Оставив вместо себя веру. А в далёкой своей первопричинности, где совсем нет чудес, а живут бок о бок только расчёт и результат, всё прозвучало бы иначе. Истина прозвучала бы так: «Частица нас есть в каждом из богов». Особенно если учесть, что такое понятие как «бог» неразделимо от такого явления как народ.
«И всё-таки Индра хорошо бы смотрелся в обличий вождя,» – думал Диводас. Молодой кшатрий напоминал ему некий отпечаток тех собственных противоположностей, которые в юности оттеняли натуру будущего вождя сиддхов. Диводас был нерешителен, потому что боялся выглядеть глупым при поспешных суждениях. Он завидовал тем молодым остроумам, что высказывались всегда к месту и всегда к сути разговора, Даже когда их и не спрашивали.
Диводас не обладал чертами мужской привлекательности, и потому в его сторону девушки не засматривались. А где-то рядом ходили те, кому уже не нужно было пробивать себе дорогу в жизни ни умом, ни силой. За них всё сделало удачное сочетание толщины носа, выразительности глаз и утончённости губ. Красота. Предварительное впечатление о человеке. А иногда и единственное.
Диводас не обладал волей, способной подчинять своим прихотям ровесников. Да мало ли чем он ещё не обладал!
Всего этого хватало у его антипода. Удачливого, беспечного красавца, ни в чём не знавшего отказа. Всегда уверенно державшего себя и смело говорившего. Без смущения и подобострастия перед неуступчивой волей товарищей. Этакого везунчика по жизни.
Справедливости ради нужно сказать, что красавец потом быстро превратился в скучного старика с проваленным взглядом, померкшей душой и затравленным недугами организмом. В полную рухлядь при молодых годах. Но это было уже после. После его триумфа. Правда, ещё до того как Диводас расцвёл во всю свою могучую мужскую стать, показав, чего стоят легкомысленные предпочтения молодых лет. И наверстал упущенное юностью.
Индра был именно тем красавцем, везунчиком, кем в юности не оказался Диводас. В Индре для вождя сиддхов не состояло тайны. В Индре всё узнавалось Диводасу. Узнавалось потому, что это так беспощадно отняла когда-то судьба у него самого. Диводас хорошо понимал, чего ему всегда не доставало.
– Возможно, – заговорил сиддх, – ты скоро остынешь душой к нашим планам. Нет, в этом не твоя беда, так устроен человек. Чем острее переживания и стремления, тем они недолговечнее. Так вот вспомни тогда, при случае, что есть такая деревня, где живут мудрые люди, всегда готовые подсказать какому-нибудь молодому герою, что ему нужно делать.
– Где вы найдёте столько быков? – пошутил Индра.
Диводас не услышал его шутки.
– Эти месяцы не прошли даром, – сказал он. – Слава идёт впереди тебя. Не теряй её из виду.
Индра с удивлением посмотрел на Диводаса. Последние слова воин расценил как препровождение его к порогу дома. Впрочем, это вполне устраивало молодого кшатрия.
* * *
Ратри всматривалась в бесцветный сумрак зимнего вечера. Смешавший облака с мутным отстоем неба.
– Что ты там разглядываешь? – услышала она возле своего уха. Девушка вздрогнула, не ожидая появления Индры.
– Чего тебе нужно?
– Вот, решил проститься. Ухожу.
– Прощай.
– Послушай, Ратри…
– Не надо ничего говорить. Собрался уходить, ну и уходи.
Они постояли молча. Какое-то время. Пока присутствие Индры не стало вызывать у девушки нескрываемое раздражение. Кшатрий почувствовал, что это мгновение решает всё.
– Как-то одна девушка сказала мне, – заговорил Индра не отводя глаз от дороги, – что для её чувств оскорбительна торопливость и неразборчивость средств сближения с предметом своих симпатий. Я подумал тогда, что она лукавит. Что она просто достигла возраста любви и нуждается в кукле, на которой можно было бы отыграть все эти душевные томления, переживания и страсти. Так и сталось. Время показало, что симпатии этой девушки ничего не стоили. Поскольку они очень скоро поменялись на противоположные.
Ратри молчала. Она была поглощена пламенем своих чувств. Совместивших негодование, презрение, удивление изворотливостью его ума и совсем слабенькое влечение к этому человеку. Она была подавлена вероломством отвергнувшего её чувства юноши. Зачем он всё это говорил? Зачем он сейчас боролся за неё?
Индра и сам не знал. Юноша вдруг почувствовал себя охотником. Нет, не на данавов. Он впервые почувствовал себя охотником за девичьей душой. Он вдруг понял, как упоительна может быть эта охота. Что это такое, когда в одно мгновение своей волей и лицедейством поворачиваешь траурную скорбь любовной трагедии в половодье самой восторженной из всех человеческих чувств. Или вытягиваешь из скучного душевного успокоения друг другом пару-другую взаимных угнетении. Чтобы снова испытать потрясения души. Расшевелить её мукой. И только с равнодушием ничего нельзя сделать. Равнодушие бесконфликтно и бесчувственно.
Ратри подумала, что, если она сейчас развернётся и уйдёт, это будет её полным поражением. Ещё большим, чем его невнимание. Это будет её духовным поражением, поскольку лицемерные нравоучения Индры останутся принятыми ею. Чего быть не могло.
Девушка повернула голову и уже открыла рот, давая волю стремнине своего сарказма, но внезапно встретилась с губами юноши, коварно поджидавшими её порыв.
– Ну что ты мне хочешь сказать? То, что я неправ, да? – прошептал Индра ей в лицо. – Покажи это по-другому. И я соглашусь с тобой.
– Плут, хвастун!
– Да, – говорил молодой человек, затягивая её в негу своего обольщения.
– Кроме глупых мужланских подвигов, ты ни на что не способен.
– Да.
Девушка толкнула Индру в грудь. Не очень убедительно для её праведного гнева:
– Ух как я тебя ненавижу!
– Это пройдёт.
– Как ты смеешь ко мне прикасаться?!
– Должен же кто-то из нас начать первым. От тебя ведь не дождёшься первого шага… Ну а если серьёзно: понимаешь, я подумал, что Диводас с твоей помощью хочет меня удержать в своём доме.
Девушка смотрела в глаза Индры, не зная верить ему или нет. Индра победил. Она поверила.
– Как жаль, что в вашей деревне негде скрыться.
– Пойдём, – тихо сказала Ратри, потянув юношу за перевязь плаща.
Они обошли дом Диводаса, чем-то похожий на него самого, и углубились в самую гущу сада, что обнимал стены другого дома, чуть поменьше и поприземистее. Обиталище диводасовых детей. Напоминавшее казарму молодых марутов. Только со стенами. Дети ещё не спали, и из дома в сад неслись их весёлые голоса.
Ратри осторожно ступила на тяжёлую ветку, провисшую над самой землёй, потом на другую, почти добралась до крыши, обернулась и поманила Индру взглядом.
– Видишь, здесь лежат толстые, связанные жерди? Шагай только по ним. Да смотри не оступись, кровля чахлая, – провалишься прямо на головы моих братьев.
Она легко перенеслась с ветки на крышу, всколыхнув дряблую провись ветвей. Индра последовал за ней.
На крыше было широко и просторно. Будто на плоском ступище скалы. Мутное небо висело над головами влюблённых.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71