Дмитрий только недавно сменил свой пионерский галстук на комсомольский значок. С тех пор, как они встретились три года назад, Ткаченко почти не изменился. Костюм сидел на нем все также небрежно, а голос и глаза были такими же настороженными, как и раньше, однако мешки под глазами стали заметнее, а кашель – еще более скрипучим и резким.
Ткаченко сообщил, что происшедшая два года назад отставка Хрущева и приход к власти Леонида Ильича Брежнева замедлили работу специальной комиссии по пересмотру всех дел, в том числе и дела его отца. В конце концов примерно месяц назад Борис Морозов был полностью реабилитирован и ему были возвращены все его награды и воинское звание полковника.
Дмитрий слушал молча. Он настолько привык к несчастьям и неприятностям, что не знал, как ему воспринимать хорошие новости.
– Настала пора выбираться отсюда, сынок, – сказал Ткаченко, вынимая из кармана пачку бумаг. – Я хотел бы, чтобы ты заполнил эти анкеты. Это заявление и прочие документы, необходимые для поступления в Высшую школу КГБ. Через пару месяцев для собеседования с тобой сюда прибудет комиссия. Я хочу, чтобы ты, как и твой отец, был рядом со мной. Мне кажется, что тебя ждет блестящее будущее.
Три месяца спустя после приезда в детдом имени Панфилова комиссии полковник Бородин вручил Дмитрию официальный пакет. Председатель комиссии Бодров уведомлял Дмитрия Морозова, что он зачислен курсантом в Высшую школу Комитета государственной безопасности.
Первого октября он должен был явиться в здание Высшей школы в Москве.
Глава 6
Алекс Гордон поднялся со станции подземки на Флэтбуш-авеню и в подавленном настроении побрел домой. “Черт бы побрал этого консула! – думал он, стискивая зубы. – Черт бы побрал этого сукиного сына!”
Вспоминая равнодушный взгляд русского дипломата, с которым он только что встречался, Алекс недоумевал: неужели все усилия последних четырех лет были напрасны? Все письма, телефонные звонки, месяцы ожидания, и все ради чего? Ради того, чтобы этот тупой чиновник холодно выслушал его?
Четыре года назад статья в газете, описывавшая гибель его родителей, привела его в такое состояние, что первым его желанием было скорее найти брата и поделиться с ним ужасающей новостью. Может быть, Дмитрий знал о родителях что-нибудь еще. Тогда он написал Дмитрию большое письмо и направил его по старому адресу в Москве, однако конверт вернулся к нему с казенным штампом, гласившим, что по данному адресу Дмитрий Морозов не проживает.
Это, однако, не обескуражило Алекса. Скорее наоборот, он еще активнее занялся поисками брага. Он написал Дмитрию еще раз, но с тем же результатом. Тогда он написал в Ленинград своему дяде Валерию и снова не получил ответа. После этого Дмитрий писал в американское посольство в Москве, в советское посольство в Вашингтоне и в российское представительство при ООН. Он бомбардировал советское консульство в Нью-Йорке телефонными звонками и умолял о встрече с консулом. В консульстве ему постоянно отвечали, что консул уехал читать лекции, консул на официальной встрече, консул отбыл в отпуск на родину, и просили перезвонить на следующей неделе или в следующем месяце. Наконец на прошлой неделе ему сообщили, что его просьба удовлетворена, и вот сегодня, точно в четыре часа пополудни, Алекс, одетый в свой лучший выходной костюм, уже звонил в дверь консульства.
В вестибюле здания его обыскали, просветили рентгеном и осмотрели двое крупных молчаливых мужчин. Затем, словно ниоткуда, появилась пожилая женщина, которая, несмотря на летнюю жару, набросила на свои квадратные плечи темный шерстяной платок. Она нехотя отвела его в крошечный кабинетик, располагавшийся здесь же, на первом этаже здания.
– Это кабинет консула? – удивился Алекс.
– Консул очень занят, – ответила женщина. – Вас примет один из его помощников.
Помощник консула был осанистым плотным человеком среднего возраста с коротко подстриженными русыми волосами и круглым, как луна, лицом. Дорогой серый костюм сидел на нем скверно. Церемонно пожав руку Алексу, он юркнул за дешевый конторский стол.
Кроме этого стола и выцветшего плаката с изображением Красной площади на стене за спиной помощника консула, в комнате вообще ничего не было. Не было стеклянных шкафов, уставленных папками с документами, и даже на столе не было ни единой бумажки. По всей видимости, это помещение использовалось только для кратких собеседований.
Алекс говорил в течение десяти минут. Свой рассказ он подготовил еще дома и повторял его до тех пор, пока не выучил наизусть. В нем он описывал все усилия, которые предпринял, чтобы связаться с братом, рассказывал о штампах на конвертах, возвращенных ему почтой, о своих обращениях в советское Министерство иностранных дел, в посольство и генеральное консульство.
Русский чиновник слушал его, сохраняя на лице равнодушное выражение, и лишь слегка постукивал по столу шариковой ручкой. Он не перебивал Алекса и не задал ни одного вопроса даже тогда, когда тот подчеркнул, что отец Дмитрия был высокопоставленным офицером КГБ. Когда Алекс закончил, помощник консула записал имя и последний адрес Дмитрия в маленькую книжечку.
– Очень хорошо, – сказал он и поднялся. – Мы все это проверим и уведомим вас.
– Я могу подробно рассказать вам о семье, – заторопился Алекс. – Бабушка Дмитрия живет на Украине, вблизи...
Человек в сером костюме поднял руку.
– Не нужно, – сказал он и снова повторил свою магическую формулу: – Мы все проверим и уведомим вас.
У дверей как из-под земли выросла все та же угрюмая женщина, которая и проводила Алекса к выходу. Он пришел в себя только на тротуаре, кипя от гнева и возмущения. Несмотря на все обещания, ему так и не дали встретиться с консулом. Клерк в сером костюме был скорее всего лишь кем-то из низших чинов консульского аппарата. На дело Алекса ему было глубоко наплевать, раз он не спросил его ни о чем, что могло бы помочь в розысках Дмитрия. Его это не трогало, и он отнесся к своим обязанностям в высшей степени формально.
Все усилия последних четырех лет пошли коту под хвост. И как только люди, подобные этому “помощнику консула”, оказываются на советской дипломатической службе? Граждане СССР, которым оказано высокое доверие представлять свою великую страну за рубежом, должны быть лучшими из лучших, однако Алекс только что встретился с разжиревшим, хмурым бюрократом, который только и думал о том, как бы избавиться от настойчивого посетителя. “Ублюдок, – зло подумал Алекс. – Мог бы по крайней мере притвориться, что хочет помочь мне”.
Он посмотрел на мальчишек, затеявших игру в софтбол на противоположной стороне улицы. Двое из них скинули рубашки, и их спины блестели от пота. Стояло лишь начало июня, однако жара была невыносимой. Сам Алекс уже давно скинул пиджак, который Нина тщательно отпаривала и гладила накануне сегодняшней встречи с консулом. “Что же теперь делать?” – подумал он. Его поход в советское консульство был, наверное, последним шансом. Припоминая тупой взгляд русского и недовольную гримасу на лице женщины, Алекс со злостью пнул пустую консервную банку так, что она со звоном покатилась по пешеходной дорожке. Затем он свернул за угол и оказался на своей улице.
Улицу перегораживал огромный мебельный фургон, остановившийся как раз напротив их дома. Судя по яркой надписи алыми буквами на борту, трейлер принадлежал фирме “Трансальпийские перевозки”. Несколько человек разгружали мебель и ящики с домашней утварью и вносили их в старое двухэтажное здание, которое стояло напротив дома, где жили Алекс и Нина. Приблизившись к фургону, Алекс обратил внимание, что, кроме рабочих компании, одетых в фирменные голубые комбинезоны, в разгрузке участвуют и несколько пожилых мужчин, женщин и совсем молодых юношей и девчонок. Они постоянно спорили, кричали и хохотали, то и дело переходя с английского на мелодичный итальянский.
– Адриано! – позвал пожилой мужчина. – Адриано!
В ответ на его зов в раскрытом окне на втором этаже появилась женщина и сердито крикнула:
– Ты старый осел! Адриано давно уехал домой!
Итальянцы покрикивали друг на друга, шутили, дружелюбно хлопая друг друга по плечам, а то вдруг останавливались и передавали из рук в руки бутылку темного красного вина или поднос с бутербродами. Их шумные ссоры, крики и смех разносились по всей улице. Один из грузчиков, черноволосый человек с розовым чистым лицом и двойным подбородком, во все горло запел сентиментальную итальянскую песню, а его товарищи хором подхватили припев. Остальные же, в том числе пожилая женщина с подвижным, выразительным лицом, принялись подражать театральным жестам певца, то и дело взрываясь заразительным смехом, лишь только тот делал паузу перед началом нового куплета.
Алекс остановился возле фургона, с любопытством рассматривая веселую толпу. В двухэтажный дом въезжало итальянское семейство, а их родственники – судя по всему весь клан – явились на помощь. Он хотел идти домой, однако живое веселье новых соседей настолько захватило его, что он стоял посреди дорожки и глазел на них, глупо улыбаясь. Его собственное подавленное настроение куда-то испарилось.
Кто-то, согнувшись под огромным тюком с одеждой и не видя ничего впереди себя, шел прямо на него, и Алекс посторонился, давая дорогу. Это оказалась молодая девушка. Она осторожно опустила свою ношу на землю, затем выпрямилась и повернулась к нему. Алекс взглянул на нее, да так и застыл.
– Привет, меня зовут Клаудия, – сказала девушка. – А тебя?
Всю ночь Алекс ворочался с боку на бок на своем узком диване. Его лицо пылало, а глубоко в груди, стоило только ему вспомнить лицо Клаудии, оживала какая-то новая, незнакомая боль. Как живая, девушка снова и снова возникала перед его глазами, скрашивая бессонное одиночество нескончаемой ночи. Алекс вспоминал прекрасные черные глаза, полные темные губы, атласную кожу и гибкий стан. Ему хотелось поцеловать ее, зарыться лицом в густую массу шелковистых волос, искрящимся водопадом ниспадающих на ее левое плечо, коснуться пальцами нежной щеки или изящного подбородка. Мысль о ее обнаженном теле и вовсе могла свести его с ума. Горячка, сжигавшая мозг, разбудила воображение, и оно рисовало самые невероятные картины.
Первая любовь всегда мучительна. Джоуи вычитал это в какой-то книге несколько лет назад, когда был по уши влюблен в свою прыщавую толстушку Лауру, которая была уже в прошлом, а ее место заняла тоже прыщавая и толстая Фрида. Алекс, однако, только теперь понял, насколько права была книга, насколько мучительна и болезненна может быть любовь. Он никогда не влюблялся раньше и не подозревал о том, что подобные сильные переживания могут быть вызваны случайной встречей на улице.
Когда в комнату проник первый утренний свет, Алекс, всю ночь не сомкнувший глаз, твердо решил, что он никогда и никого не будет любить так крепко, как он любит Клаудию Беневенто.
Вчера вечером он помог ей внести тюк с одеждой в дом, где всем, в том числе и мужчинами, бесцеремонно распоряжались полные женщины с тяжелыми грудями и в темных платьях. Молодой парень приветствовал появление Клаудии заливистым свистом и истошными кошачьими воплями, которые, впрочем, она восприняла без раздражения, даже с удовольствием. Когда же Алекс, сгибаясь под тяжестью ее тюка с цветными блузками и яркими платьями, вступил вслед за ней в гостиную, его появление было встречено раскатами добродушного хохота.
– Что, Клаудия, уже одного подцепила? – крикнул ей со стремянки худой смуглый парень.
Его товарищ, широкоплечий крепыш, подававший снизу тяжелую люстру, добавил угрожающим тоном:
– Погоди, вот я скажу Стиви!
– Мои несносные братья, – простонала Клаудия и, не выдержав, прыснула.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
Ткаченко сообщил, что происшедшая два года назад отставка Хрущева и приход к власти Леонида Ильича Брежнева замедлили работу специальной комиссии по пересмотру всех дел, в том числе и дела его отца. В конце концов примерно месяц назад Борис Морозов был полностью реабилитирован и ему были возвращены все его награды и воинское звание полковника.
Дмитрий слушал молча. Он настолько привык к несчастьям и неприятностям, что не знал, как ему воспринимать хорошие новости.
– Настала пора выбираться отсюда, сынок, – сказал Ткаченко, вынимая из кармана пачку бумаг. – Я хотел бы, чтобы ты заполнил эти анкеты. Это заявление и прочие документы, необходимые для поступления в Высшую школу КГБ. Через пару месяцев для собеседования с тобой сюда прибудет комиссия. Я хочу, чтобы ты, как и твой отец, был рядом со мной. Мне кажется, что тебя ждет блестящее будущее.
Три месяца спустя после приезда в детдом имени Панфилова комиссии полковник Бородин вручил Дмитрию официальный пакет. Председатель комиссии Бодров уведомлял Дмитрия Морозова, что он зачислен курсантом в Высшую школу Комитета государственной безопасности.
Первого октября он должен был явиться в здание Высшей школы в Москве.
Глава 6
Алекс Гордон поднялся со станции подземки на Флэтбуш-авеню и в подавленном настроении побрел домой. “Черт бы побрал этого консула! – думал он, стискивая зубы. – Черт бы побрал этого сукиного сына!”
Вспоминая равнодушный взгляд русского дипломата, с которым он только что встречался, Алекс недоумевал: неужели все усилия последних четырех лет были напрасны? Все письма, телефонные звонки, месяцы ожидания, и все ради чего? Ради того, чтобы этот тупой чиновник холодно выслушал его?
Четыре года назад статья в газете, описывавшая гибель его родителей, привела его в такое состояние, что первым его желанием было скорее найти брата и поделиться с ним ужасающей новостью. Может быть, Дмитрий знал о родителях что-нибудь еще. Тогда он написал Дмитрию большое письмо и направил его по старому адресу в Москве, однако конверт вернулся к нему с казенным штампом, гласившим, что по данному адресу Дмитрий Морозов не проживает.
Это, однако, не обескуражило Алекса. Скорее наоборот, он еще активнее занялся поисками брага. Он написал Дмитрию еще раз, но с тем же результатом. Тогда он написал в Ленинград своему дяде Валерию и снова не получил ответа. После этого Дмитрий писал в американское посольство в Москве, в советское посольство в Вашингтоне и в российское представительство при ООН. Он бомбардировал советское консульство в Нью-Йорке телефонными звонками и умолял о встрече с консулом. В консульстве ему постоянно отвечали, что консул уехал читать лекции, консул на официальной встрече, консул отбыл в отпуск на родину, и просили перезвонить на следующей неделе или в следующем месяце. Наконец на прошлой неделе ему сообщили, что его просьба удовлетворена, и вот сегодня, точно в четыре часа пополудни, Алекс, одетый в свой лучший выходной костюм, уже звонил в дверь консульства.
В вестибюле здания его обыскали, просветили рентгеном и осмотрели двое крупных молчаливых мужчин. Затем, словно ниоткуда, появилась пожилая женщина, которая, несмотря на летнюю жару, набросила на свои квадратные плечи темный шерстяной платок. Она нехотя отвела его в крошечный кабинетик, располагавшийся здесь же, на первом этаже здания.
– Это кабинет консула? – удивился Алекс.
– Консул очень занят, – ответила женщина. – Вас примет один из его помощников.
Помощник консула был осанистым плотным человеком среднего возраста с коротко подстриженными русыми волосами и круглым, как луна, лицом. Дорогой серый костюм сидел на нем скверно. Церемонно пожав руку Алексу, он юркнул за дешевый конторский стол.
Кроме этого стола и выцветшего плаката с изображением Красной площади на стене за спиной помощника консула, в комнате вообще ничего не было. Не было стеклянных шкафов, уставленных папками с документами, и даже на столе не было ни единой бумажки. По всей видимости, это помещение использовалось только для кратких собеседований.
Алекс говорил в течение десяти минут. Свой рассказ он подготовил еще дома и повторял его до тех пор, пока не выучил наизусть. В нем он описывал все усилия, которые предпринял, чтобы связаться с братом, рассказывал о штампах на конвертах, возвращенных ему почтой, о своих обращениях в советское Министерство иностранных дел, в посольство и генеральное консульство.
Русский чиновник слушал его, сохраняя на лице равнодушное выражение, и лишь слегка постукивал по столу шариковой ручкой. Он не перебивал Алекса и не задал ни одного вопроса даже тогда, когда тот подчеркнул, что отец Дмитрия был высокопоставленным офицером КГБ. Когда Алекс закончил, помощник консула записал имя и последний адрес Дмитрия в маленькую книжечку.
– Очень хорошо, – сказал он и поднялся. – Мы все это проверим и уведомим вас.
– Я могу подробно рассказать вам о семье, – заторопился Алекс. – Бабушка Дмитрия живет на Украине, вблизи...
Человек в сером костюме поднял руку.
– Не нужно, – сказал он и снова повторил свою магическую формулу: – Мы все проверим и уведомим вас.
У дверей как из-под земли выросла все та же угрюмая женщина, которая и проводила Алекса к выходу. Он пришел в себя только на тротуаре, кипя от гнева и возмущения. Несмотря на все обещания, ему так и не дали встретиться с консулом. Клерк в сером костюме был скорее всего лишь кем-то из низших чинов консульского аппарата. На дело Алекса ему было глубоко наплевать, раз он не спросил его ни о чем, что могло бы помочь в розысках Дмитрия. Его это не трогало, и он отнесся к своим обязанностям в высшей степени формально.
Все усилия последних четырех лет пошли коту под хвост. И как только люди, подобные этому “помощнику консула”, оказываются на советской дипломатической службе? Граждане СССР, которым оказано высокое доверие представлять свою великую страну за рубежом, должны быть лучшими из лучших, однако Алекс только что встретился с разжиревшим, хмурым бюрократом, который только и думал о том, как бы избавиться от настойчивого посетителя. “Ублюдок, – зло подумал Алекс. – Мог бы по крайней мере притвориться, что хочет помочь мне”.
Он посмотрел на мальчишек, затеявших игру в софтбол на противоположной стороне улицы. Двое из них скинули рубашки, и их спины блестели от пота. Стояло лишь начало июня, однако жара была невыносимой. Сам Алекс уже давно скинул пиджак, который Нина тщательно отпаривала и гладила накануне сегодняшней встречи с консулом. “Что же теперь делать?” – подумал он. Его поход в советское консульство был, наверное, последним шансом. Припоминая тупой взгляд русского и недовольную гримасу на лице женщины, Алекс со злостью пнул пустую консервную банку так, что она со звоном покатилась по пешеходной дорожке. Затем он свернул за угол и оказался на своей улице.
Улицу перегораживал огромный мебельный фургон, остановившийся как раз напротив их дома. Судя по яркой надписи алыми буквами на борту, трейлер принадлежал фирме “Трансальпийские перевозки”. Несколько человек разгружали мебель и ящики с домашней утварью и вносили их в старое двухэтажное здание, которое стояло напротив дома, где жили Алекс и Нина. Приблизившись к фургону, Алекс обратил внимание, что, кроме рабочих компании, одетых в фирменные голубые комбинезоны, в разгрузке участвуют и несколько пожилых мужчин, женщин и совсем молодых юношей и девчонок. Они постоянно спорили, кричали и хохотали, то и дело переходя с английского на мелодичный итальянский.
– Адриано! – позвал пожилой мужчина. – Адриано!
В ответ на его зов в раскрытом окне на втором этаже появилась женщина и сердито крикнула:
– Ты старый осел! Адриано давно уехал домой!
Итальянцы покрикивали друг на друга, шутили, дружелюбно хлопая друг друга по плечам, а то вдруг останавливались и передавали из рук в руки бутылку темного красного вина или поднос с бутербродами. Их шумные ссоры, крики и смех разносились по всей улице. Один из грузчиков, черноволосый человек с розовым чистым лицом и двойным подбородком, во все горло запел сентиментальную итальянскую песню, а его товарищи хором подхватили припев. Остальные же, в том числе пожилая женщина с подвижным, выразительным лицом, принялись подражать театральным жестам певца, то и дело взрываясь заразительным смехом, лишь только тот делал паузу перед началом нового куплета.
Алекс остановился возле фургона, с любопытством рассматривая веселую толпу. В двухэтажный дом въезжало итальянское семейство, а их родственники – судя по всему весь клан – явились на помощь. Он хотел идти домой, однако живое веселье новых соседей настолько захватило его, что он стоял посреди дорожки и глазел на них, глупо улыбаясь. Его собственное подавленное настроение куда-то испарилось.
Кто-то, согнувшись под огромным тюком с одеждой и не видя ничего впереди себя, шел прямо на него, и Алекс посторонился, давая дорогу. Это оказалась молодая девушка. Она осторожно опустила свою ношу на землю, затем выпрямилась и повернулась к нему. Алекс взглянул на нее, да так и застыл.
– Привет, меня зовут Клаудия, – сказала девушка. – А тебя?
Всю ночь Алекс ворочался с боку на бок на своем узком диване. Его лицо пылало, а глубоко в груди, стоило только ему вспомнить лицо Клаудии, оживала какая-то новая, незнакомая боль. Как живая, девушка снова и снова возникала перед его глазами, скрашивая бессонное одиночество нескончаемой ночи. Алекс вспоминал прекрасные черные глаза, полные темные губы, атласную кожу и гибкий стан. Ему хотелось поцеловать ее, зарыться лицом в густую массу шелковистых волос, искрящимся водопадом ниспадающих на ее левое плечо, коснуться пальцами нежной щеки или изящного подбородка. Мысль о ее обнаженном теле и вовсе могла свести его с ума. Горячка, сжигавшая мозг, разбудила воображение, и оно рисовало самые невероятные картины.
Первая любовь всегда мучительна. Джоуи вычитал это в какой-то книге несколько лет назад, когда был по уши влюблен в свою прыщавую толстушку Лауру, которая была уже в прошлом, а ее место заняла тоже прыщавая и толстая Фрида. Алекс, однако, только теперь понял, насколько права была книга, насколько мучительна и болезненна может быть любовь. Он никогда не влюблялся раньше и не подозревал о том, что подобные сильные переживания могут быть вызваны случайной встречей на улице.
Когда в комнату проник первый утренний свет, Алекс, всю ночь не сомкнувший глаз, твердо решил, что он никогда и никого не будет любить так крепко, как он любит Клаудию Беневенто.
Вчера вечером он помог ей внести тюк с одеждой в дом, где всем, в том числе и мужчинами, бесцеремонно распоряжались полные женщины с тяжелыми грудями и в темных платьях. Молодой парень приветствовал появление Клаудии заливистым свистом и истошными кошачьими воплями, которые, впрочем, она восприняла без раздражения, даже с удовольствием. Когда же Алекс, сгибаясь под тяжестью ее тюка с цветными блузками и яркими платьями, вступил вслед за ней в гостиную, его появление было встречено раскатами добродушного хохота.
– Что, Клаудия, уже одного подцепила? – крикнул ей со стремянки худой смуглый парень.
Его товарищ, широкоплечий крепыш, подававший снизу тяжелую люстру, добавил угрожающим тоном:
– Погоди, вот я скажу Стиви!
– Мои несносные братья, – простонала Клаудия и, не выдержав, прыснула.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93