Она двигалась посреди хаоса грациозно, словно принцесса среди своих подданных, явно наслаждаясь этой ролью.
– Это мой друг Алекс! – торжественно заявила она и повторила еще громче, обращаясь к старой седой женщине, которая вошла в гостиную, опираясь на палочку: – Это Алекс, бабушка!
– Кто? – квакнула старуха, с недоумением разглядывая Алекса.
– Алекс. Александр. Алессандро.
Алессандро бросил тюк на пол и пригласил Клаудию в “Голливудский газированный фонтан”.
– Что? – переспросила Клаудия, задорно подбоченившись. – Ты хочешь, чтобы я бросила мою семью трудиться и потеть, пока я буду наслаждаться с тобой мороженым у стойки с содовой?
– Д-да... – запинаясь, пробормотал Алекс.
– Отличная идея! – воскликнула Клаудия, и в ее глазах зажглись озорные искры. – Замечательно! Пошли скорее.
Она весело схватила Алекса под руку, причем ее упругая грудь слегка коснулась его локтя. Алекс почувствовал нарастающую панику. Еще ни одна девчонка в мире не ходила с ним под руку.
– Я ухожу с Алексом! – крикнула Клаудия и с достоинством удалилась, увлекая поклонника за собой.
В кафе она с явным удовольствием проглотила две порции “особого двойного бананового” мороженого с сиропом, орехами, засахаренными фруктами и прочей ерундой, радуя окружающих своими восхищенными возгласами и заразительным беспечным смехом. Продавец содовой, толстяк Луи, человек с редкими седыми волосами, прилипшими к макушке, и на деревянной ноге, улучив момент, шепнул на ухо Алексу:
– Эта твоя девчонка – что надо!
Его девчонка. Алекс собрал все свое мужество и, повернувшись к Клаудии, выпалил:
– А кто этот Стиви?
– А-а, ты слышал! – Она рассмеялась, потом повела плечами. – Мой парень, – сказала она, и Алекс почувствовал, как сердце его упало.
Клаудия некоторое время рассматривала его без своей обычной улыбки, к которой он уже успел привыкнуть. Алексу показалось, что в ее страстных темных глазах мелькнуло что-то, что он не смог расшифровать.
В следующий момент серьезное выражение исчезло с ее лица, и Клаудия снова стала сама собой, беспечной и веселой. Не сходя с табурета, Алекс выслушал живой рассказ о ее прежней жизни. Она оказалась прирожденной рассказчицей, обладающей редким даром увлечь слушателя даже самыми обычными вещами.
Он узнал, что семья Беневенто переехала в Нью-Йорк из Нью-Джерси, где ее отец, несмотря на отчаянное сопротивление продажных политиканов, местных тузов и мафии, сумел стать уважаемым бизнесменом. Они были американцами во втором поколении, а ее деды и бабки родились в Калабрии, “на самом мыске итальянского “сапога”, если ты знаешь географию”. Постоянно оглядываясь по сторонам, Клаудия страшным голосом поведала ему о том, что в ее жилах тоже течет кровь страшных калабрийских бандитов.
У нее была одна сестра, которая, по словам Клаудии, тайно сгорала от неразделенной любви, и три брата, самый старший из которых уже был женат и недавно у него родилась двойня. Самой ей было шестнадцать лет и два месяца, и из всех пятерых она была самой младшей и, конечно же, самой избалованной. Ей нравилось рисовать красками и делать наброски, а в школе она даже получила за свои работы несколько призов. Заветной ее мечтой вот уже давно было учиться живописи. Известный художник приглашал ее стать его ученицей, однако, если бы она рассказала братьям, что он хотел получить взамен, то это развязало бы самую страшную вендетту по эту сторону Атлантики.
Клаудия сообщила, что, к счастью, она любила красивую одежду. Слово “любила” она выделила голосом, а сама зажмурилась от восторга.
– Тебе нравится моя кофточка? – кокетливо спросила она, поворачиваясь кругом, чтобы дать Алексу возможность лучше рассмотреть свой бутылочно-зеленый пуловер. По ее словам выходило, что ее семья единодушно считает, что у нее редкий вкус, и все они уверены, что Клаудия станет великим дизайнером одежды. Разве не прекрасно, что она сможет совмещать два своих главных увлечения: одежду и рисование? И Алекс сказал: да, несомненно, чудесно.
Затем она засыпала его вопросами о нем самом, и он с готовностью отвечал ей, описывая чувства и мысли, перечисляя надежды и огорчения, в которые не посвящал даже Джоуи. Он рассказал ей о гибели своих родителей, о потерянном брате и об усилиях, которые он предпринял, чтобы выяснить правду о своей семье. Его повесть, похоже, увлекла девушку. Когда он описывал казнь матери, то, к своему изумлению, увидел, как по щекам Клаудии потекли слезы.
– Прости меня, – прошептала она и отвернулась, а Алексу внезапно пришло в голову, что это – первый посторонний человек, который плачет по его матери.
Пытаясь сменить тему, Алекс заговорил о своем неудачном визите в советское консульство, предпринятое им сегодня после обеда. Клаудия рассмеялась, когда он с юмором описывал помощника консула и его цербершу в черной шали. Она даже дружески положила ладонь на его руку и некоторое время не убирала ее, и Алекс вдруг понял, что никогда он не был так счастлив, как в эти минуты, с этой прелестной девушкой в “Голливудском фонтане”.
Когда Алекс проводил ее домой, он подумал о том, что разочарование, постигшее его в консульстве, потеряло всякое значение. Теперь ему казалось, что помощник консула отодвинулся куда-то и существовал только в далеком прошлом. Теперь он хотел только одного – снова увидеть Клаудию.
На следующий день он примчался из школы домой и немедленно занял наблюдательный пост у окна гостиной, выходящего на дом Клаудии. Ему хотелось снова увидеть ее, поговорить с ней, и он решил не отходить от окна до тех пор, пока снова не увидит ее. Тогда ему понадобится всего лишь несколько секунд, чтобы выскочить из квартиры, сбежать вниз по ступенькам и оказаться на улице. Там он должен домчаться до угла, перейти на другую сторону и не спеша вернуться обратно, чтобы их встреча выглядела случайной.
– Не следует показывать девчонкам свой интерес, – не далее как сегодня поучал его Джоуи, которому Алекс рассказал о своей великой любви. – Женщин никогда не влечет к парням, которые кажутся слишком доступными. И еще запомни: если она спросит тебя, говори, что у тебя было полно девчонок. Если она узнает, что ты девственник, она тут же тебя бросит. – Маленький Казанова строго посмотрел на Алекса и пояснил: – В этом возрасте девчонки интересуются только парнями, у которых есть опыт в любовных делах. Понятно?
И вот Алекс сидел в засаде, наблюдая за домом итальянцев. Чтобы избежать допроса с пристрастием со стороны Нины, чей проницательный взгляд не пропускал ни одной мелочи, он притворился, будто читает роман Александра Бека о битве под Москвой в 1941 году. На случайные вопросы Нины он отвечал кратко и односложно, не желая вступать в разговоры, которые могли бы отвлечь его от окна.
Его отношения с Ниной давно вернулись в нормальное русло, несмотря на то что тогда, четыре года назад, между ними произошла та первая болезненная размолвка. В тот дождливый день, когда Алекс узнал, что все это время Нина лгала ему о его родителях, его первым побуждением было убежать из дому. Внутри его кипело такое горькое разочарование, что ему не хотелось даже видеть тетку. Но после ссоры в магазине Шпигеля он покорно вернулся вслед за ней домой. Именно там между ними произошел неприятный, мучительный для обоих разговор, на протяжении которого Алекс высказал и выплакал все, что накипело у него на сердце. Нина тоже пролила немало горьких слез. Свое молчание она объяснила тем, что ей хотелось уберечь его от страшного потрясения, которое неминуемо ждало его, узнай он правду о гибели родителей. Именно поэтому она и придумала сказку об автомобильной аварии.
– Я знала, что в конце концов ты узнаешь правду, Сашенька, – печально призналась она. – Я сама хотела рассказать тебе об этом, но только не сейчас. Я понимала, что тебе больно будет услышать это, и не желала, чтобы ты узнал про весь этот ад в таком возрасте, когда ты еще дитя.
Конечно, она не могла себе даже представить, что обо всем этом будет напечатано в газете и что какой-то маленький мерзавец намеренно оставит вырезку на парте Алекса просто для того, чтобы посильнее уязвить его. Гладя на ее осунувшееся, вытянувшееся лицо, по которому текли слезы, Алекс в конце концов обнял ее. Она была права, вынужденно признал он, она лгала ему ради его собственной пользы.
Оба они знали теперь, что обвинения против Виктора и Тони Вульф были ложными, что улики были сфабрикованы чьим-то злым, горячечным мозгом и что советская государственная машина совершила роковую ошибку. Немного поколебавшись, Нина показала Алексу копию закрытого доклада Хрущева на XX съезде Коммунистической партии в 1956 году. Эта речь, попавшая на Запад какими-то тайными каналами, была опубликована всего несколько месяцев назад. Хрущев развенчал Сталина, объявив его преступником и убийцей, на чьей совести были показательные суды, пытки и массовое истребление людей.
– В это очень нелегко поверить, голубчик, – вздохнула Нина. – Наш вождь и учитель товарищ Сталин, проповедник идей коммунизма, которого мы называли “отцом народов”, оказался вдруг злодеем из злодеев.
– Я читал, что перед смертью Ленин предостерегал партию против него, – осторожно заметил Алекс.
– Ленин, должно быть, перевернулся в своем мавзолее, когда узнал, что наделал Сталин, – твердо сказала Нина. – Это объясняет все, что случилось с Тоней и Виктором. Коммунизм ни при чем. Во всем виноват Сталин, который приказал своим палачам совершать все эти ужасные убийства и казни. За это твои родители поплатились жизнями.
Кроме того, Нина добавила, что отец Алекса, может быть, еще жив – никто не видел, как он умер. Услышав это, Алекс только выразительно посмотрел на тетку, и она смолкла. Оба знали, что Виктор Вульф мертв; в лагерях за Полярным кругом узник мог продержаться от силы год или два.
Вид открывающейся двери в доме Беневенто оторвал Алекса от воспоминаний. Из дома, жуя яблоко, вышла Клаудия. Двое мойщиков окон, работавших по соседству, засвистели при виде ее, засунув в рот пальцы, но она даже не взглянула на них.
Она была так привлекательна в джинсах, тапочках без каблуков и белой просторной блузке, расшитой зелеными цветами! По всей видимости, зеленый был ее любимым цветом.
Алекс уже вскочил и готов был броситься к двери, когда, к своему удивлению, увидел, что Клаудия пересекла улицу и, подойдя к их дому, исчезла в подъезде. Она шла к нему!
В панике Алекс бросился к двери, потом поспешно вернулся к столу, пытаясь привести в порядок книги и тетради и собрать в стакан разбросанные ручки и карандаши. Он не знал, как ему быть. Еще ни разу он не принимал у себя девушек. Но дверной звонок уже залился звонкой трелью, и в прихожей послышались быстрые легкие шаги Нины. Дверь отворилась, и в комнату поплыл певучий мягкий голос его вчерашней знакомой:
– Привет, вы Нина? Я Клаудия Беневенто, подруга вашего Алекса. Он дома?
– Да, он дома. – В сухом голосе Нины проскользнули удивленные интонации. Черт побери, она могла бы быть немного дружелюбнее!
Он шагнул к двери, но Клаудия уже была в гостиной, улыбаясь ему.
– Привет, Алекс! – воскликнула она.
Боже мой, как она была прелестна! В полутемной прихожей Алекс разглядел суровое лицо Нины, которая смотрела на него через плечо гостьи.
– Я хочу посмотреть твою картинную галерею, – сказала Клаудия. – Можно?
Вчера вечером Алекс рассказал ей о своем собрании фотографий и плакатов, которые были приклеены у него над столом.
– При одном условии, – ответил он.
– Каком? – Клаудия уже была возле стола и рассматривала стену. – Это спутник, – обрадовалась она. – А это кто? Ленин?
Он не ответил, и Клаудия обернулась к нему.
– При каком условии?
– Что ты подаришь мне для моей коллекции одну из твоих картин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
– Это мой друг Алекс! – торжественно заявила она и повторила еще громче, обращаясь к старой седой женщине, которая вошла в гостиную, опираясь на палочку: – Это Алекс, бабушка!
– Кто? – квакнула старуха, с недоумением разглядывая Алекса.
– Алекс. Александр. Алессандро.
Алессандро бросил тюк на пол и пригласил Клаудию в “Голливудский газированный фонтан”.
– Что? – переспросила Клаудия, задорно подбоченившись. – Ты хочешь, чтобы я бросила мою семью трудиться и потеть, пока я буду наслаждаться с тобой мороженым у стойки с содовой?
– Д-да... – запинаясь, пробормотал Алекс.
– Отличная идея! – воскликнула Клаудия, и в ее глазах зажглись озорные искры. – Замечательно! Пошли скорее.
Она весело схватила Алекса под руку, причем ее упругая грудь слегка коснулась его локтя. Алекс почувствовал нарастающую панику. Еще ни одна девчонка в мире не ходила с ним под руку.
– Я ухожу с Алексом! – крикнула Клаудия и с достоинством удалилась, увлекая поклонника за собой.
В кафе она с явным удовольствием проглотила две порции “особого двойного бананового” мороженого с сиропом, орехами, засахаренными фруктами и прочей ерундой, радуя окружающих своими восхищенными возгласами и заразительным беспечным смехом. Продавец содовой, толстяк Луи, человек с редкими седыми волосами, прилипшими к макушке, и на деревянной ноге, улучив момент, шепнул на ухо Алексу:
– Эта твоя девчонка – что надо!
Его девчонка. Алекс собрал все свое мужество и, повернувшись к Клаудии, выпалил:
– А кто этот Стиви?
– А-а, ты слышал! – Она рассмеялась, потом повела плечами. – Мой парень, – сказала она, и Алекс почувствовал, как сердце его упало.
Клаудия некоторое время рассматривала его без своей обычной улыбки, к которой он уже успел привыкнуть. Алексу показалось, что в ее страстных темных глазах мелькнуло что-то, что он не смог расшифровать.
В следующий момент серьезное выражение исчезло с ее лица, и Клаудия снова стала сама собой, беспечной и веселой. Не сходя с табурета, Алекс выслушал живой рассказ о ее прежней жизни. Она оказалась прирожденной рассказчицей, обладающей редким даром увлечь слушателя даже самыми обычными вещами.
Он узнал, что семья Беневенто переехала в Нью-Йорк из Нью-Джерси, где ее отец, несмотря на отчаянное сопротивление продажных политиканов, местных тузов и мафии, сумел стать уважаемым бизнесменом. Они были американцами во втором поколении, а ее деды и бабки родились в Калабрии, “на самом мыске итальянского “сапога”, если ты знаешь географию”. Постоянно оглядываясь по сторонам, Клаудия страшным голосом поведала ему о том, что в ее жилах тоже течет кровь страшных калабрийских бандитов.
У нее была одна сестра, которая, по словам Клаудии, тайно сгорала от неразделенной любви, и три брата, самый старший из которых уже был женат и недавно у него родилась двойня. Самой ей было шестнадцать лет и два месяца, и из всех пятерых она была самой младшей и, конечно же, самой избалованной. Ей нравилось рисовать красками и делать наброски, а в школе она даже получила за свои работы несколько призов. Заветной ее мечтой вот уже давно было учиться живописи. Известный художник приглашал ее стать его ученицей, однако, если бы она рассказала братьям, что он хотел получить взамен, то это развязало бы самую страшную вендетту по эту сторону Атлантики.
Клаудия сообщила, что, к счастью, она любила красивую одежду. Слово “любила” она выделила голосом, а сама зажмурилась от восторга.
– Тебе нравится моя кофточка? – кокетливо спросила она, поворачиваясь кругом, чтобы дать Алексу возможность лучше рассмотреть свой бутылочно-зеленый пуловер. По ее словам выходило, что ее семья единодушно считает, что у нее редкий вкус, и все они уверены, что Клаудия станет великим дизайнером одежды. Разве не прекрасно, что она сможет совмещать два своих главных увлечения: одежду и рисование? И Алекс сказал: да, несомненно, чудесно.
Затем она засыпала его вопросами о нем самом, и он с готовностью отвечал ей, описывая чувства и мысли, перечисляя надежды и огорчения, в которые не посвящал даже Джоуи. Он рассказал ей о гибели своих родителей, о потерянном брате и об усилиях, которые он предпринял, чтобы выяснить правду о своей семье. Его повесть, похоже, увлекла девушку. Когда он описывал казнь матери, то, к своему изумлению, увидел, как по щекам Клаудии потекли слезы.
– Прости меня, – прошептала она и отвернулась, а Алексу внезапно пришло в голову, что это – первый посторонний человек, который плачет по его матери.
Пытаясь сменить тему, Алекс заговорил о своем неудачном визите в советское консульство, предпринятое им сегодня после обеда. Клаудия рассмеялась, когда он с юмором описывал помощника консула и его цербершу в черной шали. Она даже дружески положила ладонь на его руку и некоторое время не убирала ее, и Алекс вдруг понял, что никогда он не был так счастлив, как в эти минуты, с этой прелестной девушкой в “Голливудском фонтане”.
Когда Алекс проводил ее домой, он подумал о том, что разочарование, постигшее его в консульстве, потеряло всякое значение. Теперь ему казалось, что помощник консула отодвинулся куда-то и существовал только в далеком прошлом. Теперь он хотел только одного – снова увидеть Клаудию.
На следующий день он примчался из школы домой и немедленно занял наблюдательный пост у окна гостиной, выходящего на дом Клаудии. Ему хотелось снова увидеть ее, поговорить с ней, и он решил не отходить от окна до тех пор, пока снова не увидит ее. Тогда ему понадобится всего лишь несколько секунд, чтобы выскочить из квартиры, сбежать вниз по ступенькам и оказаться на улице. Там он должен домчаться до угла, перейти на другую сторону и не спеша вернуться обратно, чтобы их встреча выглядела случайной.
– Не следует показывать девчонкам свой интерес, – не далее как сегодня поучал его Джоуи, которому Алекс рассказал о своей великой любви. – Женщин никогда не влечет к парням, которые кажутся слишком доступными. И еще запомни: если она спросит тебя, говори, что у тебя было полно девчонок. Если она узнает, что ты девственник, она тут же тебя бросит. – Маленький Казанова строго посмотрел на Алекса и пояснил: – В этом возрасте девчонки интересуются только парнями, у которых есть опыт в любовных делах. Понятно?
И вот Алекс сидел в засаде, наблюдая за домом итальянцев. Чтобы избежать допроса с пристрастием со стороны Нины, чей проницательный взгляд не пропускал ни одной мелочи, он притворился, будто читает роман Александра Бека о битве под Москвой в 1941 году. На случайные вопросы Нины он отвечал кратко и односложно, не желая вступать в разговоры, которые могли бы отвлечь его от окна.
Его отношения с Ниной давно вернулись в нормальное русло, несмотря на то что тогда, четыре года назад, между ними произошла та первая болезненная размолвка. В тот дождливый день, когда Алекс узнал, что все это время Нина лгала ему о его родителях, его первым побуждением было убежать из дому. Внутри его кипело такое горькое разочарование, что ему не хотелось даже видеть тетку. Но после ссоры в магазине Шпигеля он покорно вернулся вслед за ней домой. Именно там между ними произошел неприятный, мучительный для обоих разговор, на протяжении которого Алекс высказал и выплакал все, что накипело у него на сердце. Нина тоже пролила немало горьких слез. Свое молчание она объяснила тем, что ей хотелось уберечь его от страшного потрясения, которое неминуемо ждало его, узнай он правду о гибели родителей. Именно поэтому она и придумала сказку об автомобильной аварии.
– Я знала, что в конце концов ты узнаешь правду, Сашенька, – печально призналась она. – Я сама хотела рассказать тебе об этом, но только не сейчас. Я понимала, что тебе больно будет услышать это, и не желала, чтобы ты узнал про весь этот ад в таком возрасте, когда ты еще дитя.
Конечно, она не могла себе даже представить, что обо всем этом будет напечатано в газете и что какой-то маленький мерзавец намеренно оставит вырезку на парте Алекса просто для того, чтобы посильнее уязвить его. Гладя на ее осунувшееся, вытянувшееся лицо, по которому текли слезы, Алекс в конце концов обнял ее. Она была права, вынужденно признал он, она лгала ему ради его собственной пользы.
Оба они знали теперь, что обвинения против Виктора и Тони Вульф были ложными, что улики были сфабрикованы чьим-то злым, горячечным мозгом и что советская государственная машина совершила роковую ошибку. Немного поколебавшись, Нина показала Алексу копию закрытого доклада Хрущева на XX съезде Коммунистической партии в 1956 году. Эта речь, попавшая на Запад какими-то тайными каналами, была опубликована всего несколько месяцев назад. Хрущев развенчал Сталина, объявив его преступником и убийцей, на чьей совести были показательные суды, пытки и массовое истребление людей.
– В это очень нелегко поверить, голубчик, – вздохнула Нина. – Наш вождь и учитель товарищ Сталин, проповедник идей коммунизма, которого мы называли “отцом народов”, оказался вдруг злодеем из злодеев.
– Я читал, что перед смертью Ленин предостерегал партию против него, – осторожно заметил Алекс.
– Ленин, должно быть, перевернулся в своем мавзолее, когда узнал, что наделал Сталин, – твердо сказала Нина. – Это объясняет все, что случилось с Тоней и Виктором. Коммунизм ни при чем. Во всем виноват Сталин, который приказал своим палачам совершать все эти ужасные убийства и казни. За это твои родители поплатились жизнями.
Кроме того, Нина добавила, что отец Алекса, может быть, еще жив – никто не видел, как он умер. Услышав это, Алекс только выразительно посмотрел на тетку, и она смолкла. Оба знали, что Виктор Вульф мертв; в лагерях за Полярным кругом узник мог продержаться от силы год или два.
Вид открывающейся двери в доме Беневенто оторвал Алекса от воспоминаний. Из дома, жуя яблоко, вышла Клаудия. Двое мойщиков окон, работавших по соседству, засвистели при виде ее, засунув в рот пальцы, но она даже не взглянула на них.
Она была так привлекательна в джинсах, тапочках без каблуков и белой просторной блузке, расшитой зелеными цветами! По всей видимости, зеленый был ее любимым цветом.
Алекс уже вскочил и готов был броситься к двери, когда, к своему удивлению, увидел, что Клаудия пересекла улицу и, подойдя к их дому, исчезла в подъезде. Она шла к нему!
В панике Алекс бросился к двери, потом поспешно вернулся к столу, пытаясь привести в порядок книги и тетради и собрать в стакан разбросанные ручки и карандаши. Он не знал, как ему быть. Еще ни разу он не принимал у себя девушек. Но дверной звонок уже залился звонкой трелью, и в прихожей послышались быстрые легкие шаги Нины. Дверь отворилась, и в комнату поплыл певучий мягкий голос его вчерашней знакомой:
– Привет, вы Нина? Я Клаудия Беневенто, подруга вашего Алекса. Он дома?
– Да, он дома. – В сухом голосе Нины проскользнули удивленные интонации. Черт побери, она могла бы быть немного дружелюбнее!
Он шагнул к двери, но Клаудия уже была в гостиной, улыбаясь ему.
– Привет, Алекс! – воскликнула она.
Боже мой, как она была прелестна! В полутемной прихожей Алекс разглядел суровое лицо Нины, которая смотрела на него через плечо гостьи.
– Я хочу посмотреть твою картинную галерею, – сказала Клаудия. – Можно?
Вчера вечером Алекс рассказал ей о своем собрании фотографий и плакатов, которые были приклеены у него над столом.
– При одном условии, – ответил он.
– Каком? – Клаудия уже была возле стола и рассматривала стену. – Это спутник, – обрадовалась она. – А это кто? Ленин?
Он не ответил, и Клаудия обернулась к нему.
– При каком условии?
– Что ты подаришь мне для моей коллекции одну из твоих картин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93