В ресторане он во все глаза рассматривал сотрудников в военной форме и в гражданских костюмах, которые неслышно шагали по ковровым дорожкам. Он был уверен, что все они – отчаянные головы, отважные разведчики, вернувшиеся из-за границы после выполнения своих важных секретных миссий.
– Почему ты не ешь? – спросил Миша. Дмитрий заказал соленую лососину, сметану и свое любимое лакомство – шоколад. Он был на седьмом небе от счастья, когда официантка подала ему плитку настоящего швейцарского шоколада.
– Как ты можешь видеть, – продолжал разглагольствовать Пономарев, – у нас есть собственные рестораны, собственные магазины и собственные школы.
– А простые люди знают об этом? – поинтересовался Дмитрий.
– Большинство знает просто они не осмеливаются говорить об этом. – Пономарев хихикнул.
Дмитрий уже заметил, что основными чертами характера его приятеля были цинизм и ненасытный аппетит – наследие голодного детдомовского прошлого. Вот и сейчас Пономарев обвел руками зал с таким видом, словно ресторан принадлежал ему целиком.
– Здесь ты можешь позавтракать поистине по-королевски и практически за бесплатно. Можешь заказывать яйца, ветчину, сосиски, свежие фрукты. В клубе, на другой стороне площади, есть гимнастический зал, сауна, еще один ресторан и гастроном. Там можно купить все что угодно – икру, осетрину, красную рыбу, яблоки, апельсины. Бутылка шотландского виски стоит дешевле, чем в Америке, – примерно один рубль. Вот это, братец, я и называю – жить!
С этими словами Миша уложил два ломтика розовой лососины на кусок хлеба с маслом и склонился к Дмитрию.
– Однако в КГБ есть кое-что поинтереснее, чем жратва и выпивка. Слышал ли ты когда-нибудь о Тринадцатом отделе? – Он с опаской огляделся по сторонам и понизил голос до шепота: – Хочешь расскажу?..
* * *
Полковник Игорь Гузенко, рослый, хладнокровный, напоминающий англичанина своими голубыми глазами и щеточкой аккуратно подстриженных рыжеватых усов, слегка откашлялся и обвел глазами аудиторию.
– Сегодня мы поговорим о Первом Главном управлении, – заговорил он и ткнул указкой в схему, кнопками прикрепленную к доске. На улице стояла ненастная, ветреная погода, ветер стонал в оконных рамах, и лист бумаги надувался словно парус, силясь оторваться и улететь.
– ПГУ является управлением Комитета, отвечающим за проведение зарубежных операций. Как вы видите, – указка ткнулась в середину схемы, – Первый главк включает в себя ряд структур.
– Мы начнем с отдела нелегалов, – продолжал Гузенко. – Он обеспечивает проникновение и натурализацию агентуры КГБ на территории иностранных государств, где агенты живут по поддельным документам. По соображениям безопасности каждый агент подготавливается строго индивидуально.
Дмитрий слушал, как Гузенко кратко охарактеризовал информационную и контрразведывательную службы, Десять отделов, различающихся между собой лишь по географии стран, с которыми имели дело, отдел дезинформации и перешел к отделу органов прикрытия.
– Органы прикрытия, – пояснил полковник, – направляют сотрудников КГБ на работу за границей под прикрытием какой-либо официальной организации, таких, например, как ТАСС, Аэрофлот, торгпредство, “Интурист”, “Экспортфильм” и различные газеты и журналы. Мы также используем в своей работе иностранные учреждения, например, Всемирный банк, ООН, Красный Крест и международные спортивные ассоциации.
Гузенко снова оглядел курсантов и отложил указку.
– И все это входит в Первое Главное управление, – подытожил он с довольным видом, раскуривая трубку. – Есть вопросы?
Дмитрий поднялся.
– А почему на схеме отсутствует Тринадцатый отдел?
Гузенко замер.
– Как? Как вы сказали?
– Тринадцатый отдел, товарищ полковник, – повторил Дмитрий. – Исполнение приговоров, или карательная служба.
Гузенко строго посмотрел на него.
– Как ваша фамилия, товарищ курсант?
– Дмитрий Морозов.
– Так вот, Дмитрий Морозов, – повторил Гузенко. – В ПГУ нет Тринадцатого отдела. Можете садиться.
– Он также называется Пятый департамент, товарищ полковник, – настаивал Дмитрий, неохотно выдавая последний клочок информации которой он обладал: – Его также называют “Управление мокрых дел”.
– Я уже сказал, – отрубил полковник Гузенко, и в его глазах вспыхнул гнев, – ни такого отдела, ни такого управления не существует. Садитесь же!
Дмитрий опустился на скамью, чувствуя на себе удивленные взгляды однокурсников. Щеки его горели. “Чтоб ты сдох, Гузенко, – думал он. – Врешь как сивый мерин “Нет такого отдела...”, козел. Да это же самый главный отдел во всем КГБ!”
За ужином он мрачно ковырял свой бифштекс, когда рядом с ним возник майор Некрасов.
– Курсант Морозов, срочно к генералу Любельскому! – объявил он.
Похожий на гнома начальник Высшей школы сидел за столом в своем кабинете, обставленном строго, без излишней роскоши. Поджав губы, он листал пухлое личное дело Дмитрия. Когда Дмитрий вошел и отдал честь, генерал хмуро посмотрел на него.
– Курсант Морозов по вашему приказанию прибыл! Генерал Любельский казался крайне сердитым, почти разгневанным. Лоб его пересекала глубокая морщина отчего прямые брови опустились еще ниже, придавая широкоскулому лицу генерала почти злобное выражение. Времени на предисловия генерал тратить не стал.
– Кто рассказал тебе о Тринадцатом отделе?
Дмитрий с трудом сглотнул.
– Я услышал об этом от друзей.
– От кого? Имена! Быстро!
Дмитрий ничего не ответил.
– Я хочу знать, – повторил Любельский, – как и от кого ты узнал о существовании этой службы?
“Нельзя рассказывать о Пономареве, – пронеслось в голове Дмитрия. – Они вышвырнут его из школы за несколько недель до выпуска!”
– Вы же знаете, товарищ генерал, слухами земля полнится, особенно в школе. Приходится выслушивать самые разнообразные сказки.
Генерал Любельский взял в руку листок бумаги, исписанный аккуратным, четким почерком и взмахнул им.
– Значит, курсант Морозов, все, что вы наговорили сегодня – Тринадцатый отдел, Пятый департамент, “Управление мокрых дел” – все это вы почерпнули из слухов? Какие еще слухи дошли до вас, курсант?
Дмитрий снова промолчал. “Чертов недомерок хочет выкинуть меня!” – подумал он в отчаянии.
Генерал Любельский, казалось, кипел от едва сдерживаемого гнева.
– Мне хотелось бы, курсант Морозов, чтобы вы зарубили себе на носу – то, как вы вели себя сегодня, вполне достаточное основание для того, чтобы исключить вас из школы...
Оскалившись, он смотрел на Дмитрия до тех пор, пока тот не опустил взгляд.
– Листая ваше личное дело, я обнаружил, что вас рекомендовал сам генерал Ткаченко.
Дмитрий почувствовал некоторое облегчение, однако попытался скрыть его, не поднимая опущенной головы.
– Я разговаривал с генералом Ткаченко по телефону, и он заверил меня, что до тех пор, пока вы не закончите учебу, мне не придется на вас жаловаться. Надеюсь, вам это ясно?
– Так точно, товарищ генерал.
– Вот и хорошо, – Любельский сердито захлопнул папку с личным делом Дмитрия, и он подумал, что Любельский сердит не столько из-за его проступка, сколько из-за того, что ему пришлось уступить Ткаченко. – Морозов, – окликнул его генерал, когда Дмитрий был у самых дверей. В его раздраженном голосе, однако, проскальзывали любопытные нотки. – Откуда такой интерес к Тринадцатому отделу?
– Именно там я хотел бы служить, товарищ генерал. – Дмитрий еще раз отдал честь и вышел.
В самом деле, его не интересовало ни наружное наблюдение, ни надзор за запуганными до последней степени советскими гражданами, ни преследование длинноволосых интеллектуалов и горластых диссидентов. Он страстно желал принимать участие в опаснейших операциях в столицах иностранных государств, меряясь силами с британской службой МИ-5 или с американским ЦРУ, и мечтал о поездках в далекие страны, где его ждут победы над роскошными женщинами.
С другой стороны, Дмитрий не хотел становиться разведчиком и даже резидентом – командующим советской агентурной сетью за рубежом. Он стремился к чему-то конкретному, к тому, что он мог бы сделать своими собственными руками. От природы он был одиночкой, а трудное детство приучило его доверять только себе. Несмотря на несколько прошедших лет, в нем до сих пор жило ощущение своей безграничной власти, испытанное им в ту ночь, когда он убил Бунина. Вспоминая страх и уважение в глазах Вани, своего детдомовского приятеля, Дмитрий был уверен, что сможет убить снова. Впрочем, теперь он надеялся получить за это награду. Именно поэтому сверхсекретное подразделение Тринадцатый отдел, в просторечии именуемое “Управлением мокрых дел”, привлекло к себе его внимание. Сотрудники этой службы оставляли за собой кровавые следы и, что было также немаловажно, стремительно поднимались по служебной лестнице КГБ после окончания своей недолгой службы в качестве полевых агентов.
Тринадцатый отдел, само существование которого так яростно отрицалось, занимался зарубежными операциями, связанными с применением насилия: похищениями, саботажем, налетами на конспиративные квартиры противника. И, конечно, убийствами...
Курсант Морозов хотел стать профессиональным убийцей.
Но прежде он должен был овладеть знаниями секретного агента.
Два раскосых татарина, офицеры советского спецназа обучали курсантов приемам рукопашного боя и использованию стрелкового оружия. Сергей Грозный, пожилой человек в гражданском костюме с изуродованным лицом и стеклянным глазом, учил Дмитрия и его однокурсников обращению с обычной и пластиковой взрывчаткой. Они научились конструировать адские машины из подручных материалов и компонентов, которые можно было приобрести в любой аптеке. Между собой курсанты шутили, что Грозный, должно быть, лишился глаза во время экспериментов с какой-нибудь бомбой, которую мастерил на досуге после работы. Миша Пономарев, однако, рассказал Дмитрию об их преподавателе другую историю.
– Он вел занятия в аудитории в этом самом здании, – рассказывал Миша, – когда сообщили о смерти Сталина. Грозный заплакал прямо на лекции, однако слезы текли только из его здорового глаза, так как вместо второго глаза у него уже тогда был протез. Двое курсантов на первом ряду рассмеялись, однако оба кончили плохо. Никто и никогда их больше не видел.
Человек-легенда – полковник Рудольф Абель, проведший несколько лет в Нью-Йорке в качестве разведчика-нелегала, разоблаченный в конце концов и обмененный на пилота У-2 Пауэрса, обучал курсантов основным правилам поведения в американском городе.
Дмитрию Абель показался морально сломленным человеком. После лекции Дмитрий увидел его в офицерской столовой – полковник сидел один, и никто не приближался к нему.
– Со времени его возвращения из Америки ему не очень-то доверяют, – поделился с Дмитрием Пономарев.
Вера Шевченко, хорошенькая сотрудница Управления связи, учила их кодировать, расшифровывать и передавать сообщения при помощи миниатюрных устройств. Именно она сообщила им, что большинство сообщений зарубежным агентам передается на волнах “Московского радио”, во время его музыкальных программ.
– Вы хотите сказать, что вы указываете “Московскому радио”, какую музыку передавать? – удивился Дмитрий. Вера кивнула. – Наш разведчик в Англии, который, к несчастью, провалился совсем недавно, – мрачно пояснила она, – получал инструкции при помощи шифра, основанного на четырех популярнейших мелодиях. Это были “Калинка”, “Щелкунчик”, “Танец с саблями” и “Лебединое озеро”.
Она же учила курсантов изготовлять невидимые чернила и фотографировать документы на микропленку.
Остальные офицеры-отставники преподавали им правила руководства полевыми агентами, обучали приемам обнаружения и отрыва от слежки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93