Или коротко стриженные ребята — в нокауте. Кому бы больше повезло.
— Какой, к черту, суд? — сказал Генеральный уже тише. — Как вы не понимаете! Стоит ему позволить стать депутатом — и все! Прокуратура бессильна. Дума никогда не отдаст своего, даже если мы соберем тысячи доказательств, что «ИВА» — афера из афер… Да хрен с ней, с «ИВОЙ», в конце концов! Если мы соберем данные, что Иринархов зарезал дюжину человек, — все равно нам его не отдадут. А президент не станет распускать Думу из-за одного мерзавца. Скорее он меня пошлет в отставку…
— Но у вас ведь нет никаких доказательств, что Иринархов — еще и убийца, — возразил я, хотя уже и понимал всю бесполезность спора с Генеральным. Такие люди предпочитают стоять на своем и идти до конца. — Только подозрения, которые к делу не подошьешь. Я не исключаю, что он и есть Джек-Потрошитель, вроде Чикатило. Однако то давнее дело закрыто по причине отсутствия улик. И вряд ли будет теперь возобновлено. Срок давности, наверное, уже истек.
Саблин поглядел на меня исподлобья.
— Вы много знаете, господин Штерн, — сурово сказал он. — Это похвально. Вы случайно сами не разрабатывали «ИВУ»? Какой-нибудь там частный заказ… нет?
Я отрицательно покачал головой, проклиная свой длинный язык. Конечно, в том, что мне сообщил Властик Родин, не было особого секрета. Но ход мыслей Генерального меня несколько испугал. Следующим ходом Саблина стало бы тактичное предложение Якову Семеновичу Штерну поработать на пару с Генпрокуратурой, изобличая злодейства «ИВЫ» и ее руководителя. Я представил на мгновение, как мы вместе с Саблиным потрошим очередной сейф на улице Щусева — и мне чуть не стало дурно. Хотя, в отличие от профессора Трезорова, я еще ничего не успел выпить… Про себя я обозвал себя трижды кретином. Решил, понимаете, блеснуть своей осведомленностью. Штирлиц подумал, не сболтнул ли он чего лишнего… Тьфу!
На мое счастье, вопрос Саблина оказался риторическим.
— Вы много знаете, — повторил Генеральный с мрачной задумчивостью. — Но даже вы не знаете всего. Есть вещи, по сравнению с которыми даже Джек-Потрошитель кажется простым уличным хулиганом. Вчера, например, я узнал факт, настолько странный…
На этом самом месте прокурорской фразы между нами неожиданно влез Гоша Черник. Он был очень веселый, уже на хорошем взводе. Обычное, между прочим, для Гоши состояние. Он мне сам поведал однажды, что без двух рюмок водки и соленого рыжика вообще свой творческий день не начинает. К тому же здесь явно пахло отнюдь не двумя рюмками. Казалось, даже его выходной пиджак блестел больше обычного.
— Прошу прощения, — сказал писатель довольно бодро. — Через пять минут начинаем… как ее… торжественную часть. Пока все здесь еще на ро… то бишь на ногах.
— Подожди, Гошка, — недовольно проговорил Саблин. — Ты меня перебил. Так о чем это я говорил?
— О странном факте, — напомнил я, искренне надеясь, что речь пойдет не о таинственном обстреле из гранатомета квартиры Девочки-Нади. Однако Генерального понесло совсем в другую область,
— Вы можете себе представить, Яков Семенович, — сказал он, болезненно морщась, — чтобы человек за день забыл английский язык, которым владел чуть ли не с детства?
— Я могу представить! — немедленно встрял Черник. — Если его звездануть каменюгой по башке, он тебе не только английский — папу с мамой забудет. Вот в моем последнем романе…
— Да я не об этом! — сердито помотал головой Саблин.
— Я пока что-то не улавливаю, — медленно проговорил я. Я действительно не понимал, что Саблин хочет сказать.
— Хорошо… — сказал Генеральный с не понятным мне угрюмым ожесточением. — Вы Достоевского читали?
— Преступление и наказание? — удивленно переспросил я, совсем некстати вспомнив, как сегодня по ТВ Саблин, отругиваясь от журналистов, раздраженно приписал этот роман своему приятелю Чернику.
— Вовсе нет! — воскликнул с досадой Генеральный, опять невольно повышая на меня голос. Охрана опять недвусмысленно приняла боевую стойку. — Вы же умный человек, господин Штерн! Книжки, наверное, в школе читали не только по программе?
— Разные читал, — ответил я с обидой. Я вдруг обратил внимание, как быстро Саблин перешел в разговоре с задушевного Яков Семенович на официальное господин Штерн. Хорошо еще, что не гражданин Штерн! Видимо, я его уже здорово вывел из себя.
Наш разговор о Достоевском неожиданно обозлил поддатого Черника.
— Все-все! — оскорбленно заявил он, глядя на часы. — Мое терпение лопнуло! Никаких сегодня разговоров о чужих книгах, только о моих. Тебе, между прочим, — обратился он к Генеральному, — сейчас речь обо мне произносить. Сначала я сам выступлю, потом профессор, а потом ты. Речь написал?
— Набросали мне тут кое-что референты, — пожал плечами Саблин. — Надо, кстати, проглядеть.
— Раз надо, то прогляди, — командирским голосом проговорил Гоша. — А потом я еще сам посмотрю. Чтобы вы ничего не напутали с вашими референтами.
Генеральный покорно вытащил из кармана сложенный лист бумаги, хотел что-то мне сказать, но, как видно, передумал.
— Пойду… — только и произнес он, водрузив на нос очки, и, заглядывая в шпаргалку, направился из фойе в театральный зал. Охрана потрусила за ним, бдительно оглядывая все вокруг.
Когда прокурор скрылся из виду, Гоша спросил меня с подозрением:
— О чем это вы разговаривали с Саблиным? Мне его только-только удалось развеселить, а теперь он опять чернее ночи…
Я ответил кратко:
— О делах разговаривали. О текущих.
Черник скривился:
— Об этом кренделе, который в Лефортово сидит, что ли, толковали?
— И о нем тоже, — не стал лукавить я.
— Вот идиот! — сердито обозвал меня Гоша. — Я ведь его специально сюда выманил, чтобы он отдохнул хоть на час от этого дебилизма. Думал, хоть ты поймешь… Просто потреплешься с ним на посторонние темы. Ты ведь мастер разговорного жанра.
— Интересно, о чем бы я стал трепаться с Генеральным? — полюбопытствовал я. — О погоде?
— Мало ли прекрасных тем? — гнул свое Черник — Погода, девочки, смешные случаи из практики. Мог бы рассказать, как тебе гранату бросили в лифт.
— Ага, обхохочешься, — огрызнулся я. — Еще можно рассказать, как мне пулю из плеча вырезали без наркоза. Или о семейной жизни с Натальей. Веселенькое было бы у нас общение!
— А чего, интересные темы, — сказал Гошка, не задумываясь. — Об Иринархове сегодня он бы и в Думе смог наговориться…
От ближайшего фуршетного столика при этих черниковских словах отделился молодой человек — румяный, полненький, очень довольный жизнью. Глаза его задорно поблескивали. В руках он держал подносик с бутербродом и двумя полными рюмками. Кажется, это был последний трофей, захваченный им с фуршетного стола. Больше поживиться было уже нечем. Я спохватился, что за разговором так ничего и не успел съесть.
— Кто тут говорит про Иринархова? — спросил молодой человек, подходя к нам.
Гоша просветлел лицом. Очевидно, представлять друг другу гостей ему было гораздо интереснее, чем ворчать на старых знакомых.
— Я говорю, я, — быстро ответил он. — Кстати, познакомьтесь. Яша Штерн, наш русский Шерлок Холмс…
Я кисло улыбнулся. Нет, все-таки брошюра профессора Трезорова, очевидно, произвела разрушительное воздействие на Гошин интеллект. Но я-то здесь при чем? Хотя да: в друзьях у нашенского Чейза должен ходить не меньше, чем нашенский Шерлок.
— Не совсем уж русский, — аккуратно поправил я Черника. — Скорее уж русскоязычный.
Гоша, по обыкновению, ничуть не смутился.
— Именно, — жизнерадостно проговорил он. — А это Дима Баранов по прозвищу Бяша. Журналист и вообще светский человек. Талантливое перо, говорю с полной ответственностью.
Талантливое перо выхватило свободной от подносика рукой лаковую визитку. Мне почудилось, будто визитка извлечена из рукава, как пятый туз у опытного игрока.
— Очень приятно, — сказал я и взял протянутую визитку.
— Душевно рад, — церемонно проговорил Дима по прозвищу Бяша, улыбаясь уже, как своему давнему другу. На визитке было написано весьма лаконично: Дмитрий Юрьевич Баранов, корреспондент. Ниже были указаны два телефона, без всякого уточнения, где рабочий, где домашний.
— Скажите, Дмитрий, — поинтересовался я, — а какой газеты вы корреспондент?
— А всех! — весело ответил Баранов.
Я посмотрел ему в глаза и сразу понял, что он не врет.
— Успеваете? — с любопытством спросил я. Такого акробата пера мне видеть еще не приходилось. Дима, надо признать, производил хорошее впечатление. И не похоже было, чтобы работа его слишком измучила.
— Стараюсь успевать, — скромно признался Баранов. — Я, Яков Семенович, пока не женат, а разврат требует больших денег. Вот и кручусь. Там материал, здесь материал… Короче, работаю сутенером при собственной музе.
Гоша засмеялся:
— У тебя этих муз…
— Но-но, не кощунствуй, — погрозил пальцем Баранов. — Творчество — это, брат, святое. Ты как писатель должен это знать… — При этих словах подносик с рюмками и с бутербродом в другой руке опасно забалансировал.
— Осторожно, упадет, — предупредил я. Дима заметил, что я гляжу на бутерброд, и немедленно протянул подносик мне.
— Берите, выпейте рюмашку, закусите, — сочувственно произнес он. — По-моему, наш именинник вас даже угостить забыл. Вы ведь проголодались, я смотрю?
Я принял подносик и с признательностью сказал Диме:
— Спасибо. Хоть один человек на этом празднике задал мне правильный вопрос! — Я пригубил водку и стал сосредоточенно жевать бутерброд.
Гоша немедленно надулся:
— Чего еще спрашивать? Проголодался — бери и лопай. Я не виноват, что, пока ты дамам ручки целовал и распинался тут с Генеральным насчет «ИВЫ», тут вокруг все съели. Публика тут такая, обожрут в два счета.
— Кстати об «ИВЕ», — спохватился Баранов. — Я чего подошел-то к вам? Есть два новых анекдота.
— Выкладывай, — вмиг повеселел Черник. Настроение у него, как у ребенка, могло меняться по десять раз за пять минут. — Расскажешь — и пойдем на торжественную часть. Видишь, профессор уже мается, докладывать хочет…
Я отметил про себя, что Валерьян Валерьянович возле все той же колонны и вправду мается. Только, по-моему, вовсе не из-за предстоящего доклада.
— Значит, так, — начал Баранов. — Приходит Иринархов на «Поле чудес» и говорит Якубовичу: «Есть хорошее слово из трех букв…»
— Какой же это новый? — перебил Диму поскучневший Черник. — Я его еще на прошлой неделе слышал. Давай второй!
По правде говоря, я не слышал и первого, однако промолчал.
Дима откашлялся.
— Ага… Вот второй. Однажды Иринархов спрашивает у Карла Маркса: «Почему у меня капиталу больше, а бороды у нас — одинаковые?» Подумал основоположник марксизма и отвечает…
— Тоже старый анекдот! — разочарованно воскликнул Гоша. — Знаю его. Там еще в конце входит Владимир Ильич и спрашивает… С бородой анекдот, Бяшка! Во всех смыслах — с бородой.
Дима Баранов развел руками:
— Ну, на тебя не напасешься анекдотов. Ты их сам больше меня знаешь.
— Веселый человек, — коварно поддакнул я. — Можно сказать — человек, который смеется. Встает наш писатель утром, откушает кефиру… или там йогурта…
Гоша не стал ждать продолжения.
— Да, я веселый человек, — поспешно согласился он. — И то, что утром я пью, можно, при желании, назвать кефиром… А теперь, братцы, давайте-ка все в зал. Все в за-а-ал, — протянул он немыслимым фальцетом, явно подражая кому-то. — В за-а-ал! Начинаем! Профессор, вас это тоже касается!…
Профессор отлепился от своей колонны и, не выпуская из рук рюмки, направился вслед за гостями к дверям зрительного зала. Мы с Димой и Черником проводили его глазами.
— Думаете, не дойдет сам? — тревожно спросил Гоша у нас.
Баранов прищурился:
— Черт его знает. Ты бы подстраховал на всякий случай.
— Придется… — вздохнул Гоша и, прихватив с моего подносика вторую рюмку, нагнал Валерьяна Валерьяныча, взял его под руку и повел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
— Какой, к черту, суд? — сказал Генеральный уже тише. — Как вы не понимаете! Стоит ему позволить стать депутатом — и все! Прокуратура бессильна. Дума никогда не отдаст своего, даже если мы соберем тысячи доказательств, что «ИВА» — афера из афер… Да хрен с ней, с «ИВОЙ», в конце концов! Если мы соберем данные, что Иринархов зарезал дюжину человек, — все равно нам его не отдадут. А президент не станет распускать Думу из-за одного мерзавца. Скорее он меня пошлет в отставку…
— Но у вас ведь нет никаких доказательств, что Иринархов — еще и убийца, — возразил я, хотя уже и понимал всю бесполезность спора с Генеральным. Такие люди предпочитают стоять на своем и идти до конца. — Только подозрения, которые к делу не подошьешь. Я не исключаю, что он и есть Джек-Потрошитель, вроде Чикатило. Однако то давнее дело закрыто по причине отсутствия улик. И вряд ли будет теперь возобновлено. Срок давности, наверное, уже истек.
Саблин поглядел на меня исподлобья.
— Вы много знаете, господин Штерн, — сурово сказал он. — Это похвально. Вы случайно сами не разрабатывали «ИВУ»? Какой-нибудь там частный заказ… нет?
Я отрицательно покачал головой, проклиная свой длинный язык. Конечно, в том, что мне сообщил Властик Родин, не было особого секрета. Но ход мыслей Генерального меня несколько испугал. Следующим ходом Саблина стало бы тактичное предложение Якову Семеновичу Штерну поработать на пару с Генпрокуратурой, изобличая злодейства «ИВЫ» и ее руководителя. Я представил на мгновение, как мы вместе с Саблиным потрошим очередной сейф на улице Щусева — и мне чуть не стало дурно. Хотя, в отличие от профессора Трезорова, я еще ничего не успел выпить… Про себя я обозвал себя трижды кретином. Решил, понимаете, блеснуть своей осведомленностью. Штирлиц подумал, не сболтнул ли он чего лишнего… Тьфу!
На мое счастье, вопрос Саблина оказался риторическим.
— Вы много знаете, — повторил Генеральный с мрачной задумчивостью. — Но даже вы не знаете всего. Есть вещи, по сравнению с которыми даже Джек-Потрошитель кажется простым уличным хулиганом. Вчера, например, я узнал факт, настолько странный…
На этом самом месте прокурорской фразы между нами неожиданно влез Гоша Черник. Он был очень веселый, уже на хорошем взводе. Обычное, между прочим, для Гоши состояние. Он мне сам поведал однажды, что без двух рюмок водки и соленого рыжика вообще свой творческий день не начинает. К тому же здесь явно пахло отнюдь не двумя рюмками. Казалось, даже его выходной пиджак блестел больше обычного.
— Прошу прощения, — сказал писатель довольно бодро. — Через пять минут начинаем… как ее… торжественную часть. Пока все здесь еще на ро… то бишь на ногах.
— Подожди, Гошка, — недовольно проговорил Саблин. — Ты меня перебил. Так о чем это я говорил?
— О странном факте, — напомнил я, искренне надеясь, что речь пойдет не о таинственном обстреле из гранатомета квартиры Девочки-Нади. Однако Генерального понесло совсем в другую область,
— Вы можете себе представить, Яков Семенович, — сказал он, болезненно морщась, — чтобы человек за день забыл английский язык, которым владел чуть ли не с детства?
— Я могу представить! — немедленно встрял Черник. — Если его звездануть каменюгой по башке, он тебе не только английский — папу с мамой забудет. Вот в моем последнем романе…
— Да я не об этом! — сердито помотал головой Саблин.
— Я пока что-то не улавливаю, — медленно проговорил я. Я действительно не понимал, что Саблин хочет сказать.
— Хорошо… — сказал Генеральный с не понятным мне угрюмым ожесточением. — Вы Достоевского читали?
— Преступление и наказание? — удивленно переспросил я, совсем некстати вспомнив, как сегодня по ТВ Саблин, отругиваясь от журналистов, раздраженно приписал этот роман своему приятелю Чернику.
— Вовсе нет! — воскликнул с досадой Генеральный, опять невольно повышая на меня голос. Охрана опять недвусмысленно приняла боевую стойку. — Вы же умный человек, господин Штерн! Книжки, наверное, в школе читали не только по программе?
— Разные читал, — ответил я с обидой. Я вдруг обратил внимание, как быстро Саблин перешел в разговоре с задушевного Яков Семенович на официальное господин Штерн. Хорошо еще, что не гражданин Штерн! Видимо, я его уже здорово вывел из себя.
Наш разговор о Достоевском неожиданно обозлил поддатого Черника.
— Все-все! — оскорбленно заявил он, глядя на часы. — Мое терпение лопнуло! Никаких сегодня разговоров о чужих книгах, только о моих. Тебе, между прочим, — обратился он к Генеральному, — сейчас речь обо мне произносить. Сначала я сам выступлю, потом профессор, а потом ты. Речь написал?
— Набросали мне тут кое-что референты, — пожал плечами Саблин. — Надо, кстати, проглядеть.
— Раз надо, то прогляди, — командирским голосом проговорил Гоша. — А потом я еще сам посмотрю. Чтобы вы ничего не напутали с вашими референтами.
Генеральный покорно вытащил из кармана сложенный лист бумаги, хотел что-то мне сказать, но, как видно, передумал.
— Пойду… — только и произнес он, водрузив на нос очки, и, заглядывая в шпаргалку, направился из фойе в театральный зал. Охрана потрусила за ним, бдительно оглядывая все вокруг.
Когда прокурор скрылся из виду, Гоша спросил меня с подозрением:
— О чем это вы разговаривали с Саблиным? Мне его только-только удалось развеселить, а теперь он опять чернее ночи…
Я ответил кратко:
— О делах разговаривали. О текущих.
Черник скривился:
— Об этом кренделе, который в Лефортово сидит, что ли, толковали?
— И о нем тоже, — не стал лукавить я.
— Вот идиот! — сердито обозвал меня Гоша. — Я ведь его специально сюда выманил, чтобы он отдохнул хоть на час от этого дебилизма. Думал, хоть ты поймешь… Просто потреплешься с ним на посторонние темы. Ты ведь мастер разговорного жанра.
— Интересно, о чем бы я стал трепаться с Генеральным? — полюбопытствовал я. — О погоде?
— Мало ли прекрасных тем? — гнул свое Черник — Погода, девочки, смешные случаи из практики. Мог бы рассказать, как тебе гранату бросили в лифт.
— Ага, обхохочешься, — огрызнулся я. — Еще можно рассказать, как мне пулю из плеча вырезали без наркоза. Или о семейной жизни с Натальей. Веселенькое было бы у нас общение!
— А чего, интересные темы, — сказал Гошка, не задумываясь. — Об Иринархове сегодня он бы и в Думе смог наговориться…
От ближайшего фуршетного столика при этих черниковских словах отделился молодой человек — румяный, полненький, очень довольный жизнью. Глаза его задорно поблескивали. В руках он держал подносик с бутербродом и двумя полными рюмками. Кажется, это был последний трофей, захваченный им с фуршетного стола. Больше поживиться было уже нечем. Я спохватился, что за разговором так ничего и не успел съесть.
— Кто тут говорит про Иринархова? — спросил молодой человек, подходя к нам.
Гоша просветлел лицом. Очевидно, представлять друг другу гостей ему было гораздо интереснее, чем ворчать на старых знакомых.
— Я говорю, я, — быстро ответил он. — Кстати, познакомьтесь. Яша Штерн, наш русский Шерлок Холмс…
Я кисло улыбнулся. Нет, все-таки брошюра профессора Трезорова, очевидно, произвела разрушительное воздействие на Гошин интеллект. Но я-то здесь при чем? Хотя да: в друзьях у нашенского Чейза должен ходить не меньше, чем нашенский Шерлок.
— Не совсем уж русский, — аккуратно поправил я Черника. — Скорее уж русскоязычный.
Гоша, по обыкновению, ничуть не смутился.
— Именно, — жизнерадостно проговорил он. — А это Дима Баранов по прозвищу Бяша. Журналист и вообще светский человек. Талантливое перо, говорю с полной ответственностью.
Талантливое перо выхватило свободной от подносика рукой лаковую визитку. Мне почудилось, будто визитка извлечена из рукава, как пятый туз у опытного игрока.
— Очень приятно, — сказал я и взял протянутую визитку.
— Душевно рад, — церемонно проговорил Дима по прозвищу Бяша, улыбаясь уже, как своему давнему другу. На визитке было написано весьма лаконично: Дмитрий Юрьевич Баранов, корреспондент. Ниже были указаны два телефона, без всякого уточнения, где рабочий, где домашний.
— Скажите, Дмитрий, — поинтересовался я, — а какой газеты вы корреспондент?
— А всех! — весело ответил Баранов.
Я посмотрел ему в глаза и сразу понял, что он не врет.
— Успеваете? — с любопытством спросил я. Такого акробата пера мне видеть еще не приходилось. Дима, надо признать, производил хорошее впечатление. И не похоже было, чтобы работа его слишком измучила.
— Стараюсь успевать, — скромно признался Баранов. — Я, Яков Семенович, пока не женат, а разврат требует больших денег. Вот и кручусь. Там материал, здесь материал… Короче, работаю сутенером при собственной музе.
Гоша засмеялся:
— У тебя этих муз…
— Но-но, не кощунствуй, — погрозил пальцем Баранов. — Творчество — это, брат, святое. Ты как писатель должен это знать… — При этих словах подносик с рюмками и с бутербродом в другой руке опасно забалансировал.
— Осторожно, упадет, — предупредил я. Дима заметил, что я гляжу на бутерброд, и немедленно протянул подносик мне.
— Берите, выпейте рюмашку, закусите, — сочувственно произнес он. — По-моему, наш именинник вас даже угостить забыл. Вы ведь проголодались, я смотрю?
Я принял подносик и с признательностью сказал Диме:
— Спасибо. Хоть один человек на этом празднике задал мне правильный вопрос! — Я пригубил водку и стал сосредоточенно жевать бутерброд.
Гоша немедленно надулся:
— Чего еще спрашивать? Проголодался — бери и лопай. Я не виноват, что, пока ты дамам ручки целовал и распинался тут с Генеральным насчет «ИВЫ», тут вокруг все съели. Публика тут такая, обожрут в два счета.
— Кстати об «ИВЕ», — спохватился Баранов. — Я чего подошел-то к вам? Есть два новых анекдота.
— Выкладывай, — вмиг повеселел Черник. Настроение у него, как у ребенка, могло меняться по десять раз за пять минут. — Расскажешь — и пойдем на торжественную часть. Видишь, профессор уже мается, докладывать хочет…
Я отметил про себя, что Валерьян Валерьянович возле все той же колонны и вправду мается. Только, по-моему, вовсе не из-за предстоящего доклада.
— Значит, так, — начал Баранов. — Приходит Иринархов на «Поле чудес» и говорит Якубовичу: «Есть хорошее слово из трех букв…»
— Какой же это новый? — перебил Диму поскучневший Черник. — Я его еще на прошлой неделе слышал. Давай второй!
По правде говоря, я не слышал и первого, однако промолчал.
Дима откашлялся.
— Ага… Вот второй. Однажды Иринархов спрашивает у Карла Маркса: «Почему у меня капиталу больше, а бороды у нас — одинаковые?» Подумал основоположник марксизма и отвечает…
— Тоже старый анекдот! — разочарованно воскликнул Гоша. — Знаю его. Там еще в конце входит Владимир Ильич и спрашивает… С бородой анекдот, Бяшка! Во всех смыслах — с бородой.
Дима Баранов развел руками:
— Ну, на тебя не напасешься анекдотов. Ты их сам больше меня знаешь.
— Веселый человек, — коварно поддакнул я. — Можно сказать — человек, который смеется. Встает наш писатель утром, откушает кефиру… или там йогурта…
Гоша не стал ждать продолжения.
— Да, я веселый человек, — поспешно согласился он. — И то, что утром я пью, можно, при желании, назвать кефиром… А теперь, братцы, давайте-ка все в зал. Все в за-а-ал, — протянул он немыслимым фальцетом, явно подражая кому-то. — В за-а-ал! Начинаем! Профессор, вас это тоже касается!…
Профессор отлепился от своей колонны и, не выпуская из рук рюмки, направился вслед за гостями к дверям зрительного зала. Мы с Димой и Черником проводили его глазами.
— Думаете, не дойдет сам? — тревожно спросил Гоша у нас.
Баранов прищурился:
— Черт его знает. Ты бы подстраховал на всякий случай.
— Придется… — вздохнул Гоша и, прихватив с моего подносика вторую рюмку, нагнал Валерьяна Валерьяныча, взял его под руку и повел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58