— Он мой компаньон. Впрочем, дельце небольшое у меня к тебе и вправду есть. Вернее, вопросик.
— Всегда к твоим услугам, — с готовностью сказал Родин. — Валяй свой вопросик. Можешь хоть два. — Покончив с неприятной темой иринарховских мемуаров, Слава стал сама любезность.
— Ответь мне, Слава, — неторопливо начал я. — Ты последнюю книжку Макдональда уже видел?
— Какого из Макдональдов? — по привычке уточнил Родин. — Их, к твоему сведению, не меньше четырех. Который тебе нужен — Росс, Джон, Грегор или Стивен?
— Стивен, — сказал я.
Родин закатил глаза и пожевал губами.
— В общем, так, — произнес он, вернувшись в нормальное состояние через минуту. — Книгу я, конечно, видел. Вышла она в целлофанированном переплете, в традиционном серийном оформлении «Меркурия». Тираж пятьдесят тысяч. В Книжную палату уже пришли обязательные экземпляры, однако тиража в «Олимпийце», как ты понимаешь, не будет. Между прочим, «Меркурий» обещает совсем новый роман Макдональда. Самый, можно сказать, свежак.
— Очень интересно, — проговорил я, притворившись, будто книгу с анонсом я не держал в руках час назад, а только что все узнал у Славы. — А теперь скажи мне, кто, по-твоему, обладает у нас правами на издание Стивена Макдональда?
Родин пожал плечами:
— «Меркурий» издал — значит, наверное, и права имеет.
— Обязательно он?
— Совсем даже не обязательно! — ответил Слава с чуть заметным раздражением. — Ты же знаешь: «Меркурий» есть «Меркурий», ему закон не писан. Хочет — покупает, хочет — так берет. Если бы я мог понять логику этих господ, давно бы стал миллионером…
— Или покойником, — негромко добавил я.
— Или покойником, — не стал спорить Родин. Сегодня они могут издать Стивена Макдональда, а завтра — сборник проповедей преподобного отца Бориса Карасева. А послезавтра — «Мою жизнь» Иринархова, а послепослезавтра выпустить Джерома К.Джерома или стенографический отчет последней сессии Государственной думы с иллюстрациями Глазунова, в золоте и в бархате… Неисповедимы пути «Меркурия». И что дальше?
— Ничего, — согласился я. — Ровным счетом. Но кто-то ведь в Москве должен точно знать, кем именно закуплены права на романы Макдональда или «Меркурий» просто корсарствует?
— Наверное, кто-то знает, — равнодушно ответил Слава. — Пряник, допустим. Или Франкфурт. Но все это, пойми, не имеет значения. Если «Меркурий» решил взять Стивена Макдональда — значит, он его возьмет… Ты что? — вдруг испуганно спохватился Родин. — Неужели ты собираешься с «Меркурием»?…
— Ну, что ты, Слава, — дипломатично соврал я. — Я ведь не самоубийца. Просто один мой знакомый переводчик перевел для своего удовольствия пару книг этого Макдональда. И теперь пытает меня, где бы их можно было пристроить…
— А-а, это другое дело, — сейчас же расслабился Родин. — Только лично я твоему знакомому в «Меркурий» соваться не посоветую. Там, допустим, его переводы возьмут, но денег просто могут и не дать. Ну, а будет твой этот знакомый права качать или судом грозить — так ему еще и голову оторвут.
— Ясно, — сказал я. — Вопрос закрыт… — На самом деле вопрос только открывался, но Родину знать это было не обязательно. Он уже сделал главное — подтвердил все мои опасения и попутно назвал два имени. Другие ему, как и мне, в связи с Макдональдом в голову не пришли. Пряник и Франкфурт. Если и они не в курсе, кто на самом деле владеет правами на издание у нас Стивена Макдональда, — значит, кроме меня, у Жанны Сергеевны Володиной вообще никакой защиты нет. Хотя, в принципе, можно и так предположить, что и Пряник, и Франкфурт в любом случае с «Меркурием» предпочтут не связываться. Себе дороже выйдет.
— И это все твои вопросики? — немного разочарованно поинтересовался Родин. Он, вероятно, воображал, будто я стану его расспрашивать о закулисных тайнах газеты «Книжный вестник». И даже расстроился, поняв, что мне нужна такая мелочь, как информация о Макдональде.
— Все, — кратко ответствовал я, сунул свою руку Родину, быстро пожал и отдернул, чтобы тот по ошибке не растянул процедуру прощания на длительный срок.
— Постой! — запоздало крикнул Слава, когда я уже находился в дверях. — Совсем из головы вылетело. Ты чем поддерживаешь форму?…
— В каком смысле? — переспросил я, обернувшись к Родину.
— В самом прямом, — развел руками Слава и ткнул пальцем в сторону своего животика. — Мы с тобой вроде ровесники, а у меня уже пузо отросло дай Боже. Ты бегаешь по утрам, да? Или гербалайф принимаешь?
— Бывает, что и бегаю, — ответил я. Если бы в тебя пуляли из гранатомета, про себя подумал я, ты бы тоже занялся бегом. Вслух же я сказал: — Есть одно надежное средство. Отлично поддерживает тонус. Меня этот продукт очень сильно выручил.
— И что же это за продукт? — заторопился Родин.
— Йогурт, — объяснил я.
— Обычный йогурт? — не поверил Слава.
Я понизил голос до уровня любимого родинского шепота и заговорщицким тоном сказал:
— Ну, не совсем обычный. Подходит только тот, что изготовлен Бусыгинским молкомбинатом по конверсионной программе.
Родин тотчас нацарапал что-то на листке своего календаря.
— Так-так, — произнес он деловито — И по сколь граммов употреблять в день?
— Достаточно одной упаковки, — сообщил я Славе. — Впрочем, главное тут не доза. Понимаешь меня, старик?
— Но что, что главное? — не отставал Родин, конспектируя мои рецепты на том же календарном листке.
— Главное здесь — точность попадания, — честно, объяснил я и быстро вышел за дверь, оставив Славу в состоянии полного замешательства.
Глава 4
«МЕРКУРИЙ» ПОЧТИ НЕ ВИДЕН
— Икры хочешь? — спросил меня Пряник. Не дожидаясь ответа, он шустро залез в свои холодильник, вытащил жестяную коробку, открыл, сам же пошуровал в банке ложкой и отправил икру себе в рот. Прямо без хлеба.
Дело происходило в офисе самого Пряника, в гости к которому я отправился сразу после того, как распрощался с Родиным. И приемная, и кабинет Пряника были оформлены в некогда популярном, а ныне уже прочно забытом стиле а-ля рюс. Стены кабинета, где мы сидели, были декорированы под дерево, и на стенах густо висели иконы — целыми гроздьями, все святые, угодники и пророки вперемежку. В красном углу теплилась электрическая свечечка, очень похожая на настоящую (Пряник трепетно относился к правилам пожарной безопасности). Стол-тумба в центра кабинета был весь изукрашен хохломской росписью, на столе рядом с телефоном и факсом громоздилась деревянная братина, откуда торчал целый букет великолепно очиненных цветных карандашей, авторучек, циркулей и линеек. Чувствовалось, что Пряник был бы не прочь украсить росписью заодно и телефон с факсом и что только недостаток времени заставил его пока отказаться от этой затеи. Впрочем, компьютер, стоявший в углу комнаты слева от стола, был все-таки полуприкрыт красно-черной ширмой, испещренной неразборчивой славянской вязью. Любопытно, что хозяин кабинета отнюдь не был помешан на русском стиле и относился к иконостасу, электролампадке и братине с известным юмором. Однако, по Пряникову убеждению, эта демонстративная русская самобытность хорошо действовала на зарубежных контрагентов. Те, устав от среднеамериканского дизайна всех наших офисов, с восторгом воспринимали пряниковскую экзотику, искренне полагая ее настоящей славянской самобытностью. На фоне братины и хохломы Пряник бойко обделывал свои дела. Икра из холодильника, естественно, предназначалась дорогим гостям. Кстати, и сам холодильник был кокетливо накрыт расписной парчовой накидкой.
— Что это ты расщедрился? — подозрительно спросил я Пряника, пододвигая к себе жестяную банку с нарисованным осетром. — Может, ты меня с кем-то из своих иностранных клиентов перепутал? Или взятку дать хочешь?
Пряник сунул мне в руку горбушку хлеба, чайную ложку (сам он орудовал столовой) и ласково сказал:
— Добрый я сегодня, Яшенька, только и всего. Тебя вот, нехристя, потчую, а мог бы и по сусалам…
— Но-но, — проговорил я, намазывая на горбушку икру. — Не переигрывай. А то еще войдешь в образ и потом оттуда не выйдешь. Тогда я тебя самого смажу по сусалам.
Пряник неторопливо откушал еще ложку икры и вздохнул:
— Работа у меня такая, Яша. Очень хорошо у меня штатники покупаются на мое национальное возрождение. Такие скидки, какие мне дают ихние литагенты, нашему хваленому Франкфурту и не снились. Им такая экзотика по кайфу. Им, козлам, в этом кабинете становится лестно, что такие дикари, как мы, покупают права на их бестселлеры. Если бы я мог ходить с кольцом в носу и в юбочке из банановых листьев, они бы мне вообще свои копирайты дарили, визжа от восторга У них просто в крови миссионерский комплекс Пакс Американа — это у них стало уже частью национальной идеологии. И прекрасно. Пусть только платят нам, отсталым, свои передовые баксы. Соображаешь?
— Угу, — пробурчал я, взяв еще хлеба с икрой. Правда, я не знал, что такое пакс американа, но цивилизованный Пряник был мне гораздо симпатичнее Пряника в патриотическом имидже. Пусть уж лучше балуется незнакомыми словечками, чем снова изображает из себя этакого ухаря-купца с лубочной картинки.
— Вот я и говорю, — продолжал хозяин кабинета. — В свое время мне эта декорация, — он обвел рукой комнату, — влетела в копеечку, но зато теперь я на каждой такой копеечке уже выручил по доллару. Вот и получается, что я сегодня…
— Сукин ты сын, — сердито прервал я Пряника, вдруг узрев дату на боку жестянки с икрой и чуть не поперхнувшись очередной порцией. — Ты чем меня кормишь? Тут срок годности истек Бог знает когда!
Владелец литературного агентства «Пряник» взял жестянку, в очередной раз зачерпнул столовой ложкой икры, прожевал, утер рот и рассудительно сказал:
— Ну, немножко просрочено, и что с того? Хороший продукт. У иностранцев просто на этом бзик, им приходится доставать посвежее, а то обидятся. Мы же с тобой вполне можем это спокойно употреблять. Наши желудки, как тебе известно, вообще не знают такого понятия, как срок хранения. Почти восемьдесят лет прекрасно лопаем, что дают. И ничего, живы.
Я припомнил бабушкины брикеты с кашей, заготовленные впрок едва ли не во времена Карибского кризиса 1961 года, и не нашелся, что возразить. Тем более что по вкусу икра была вполне приемлемой, да и Пряник, распечатавший эту банку, как видно, не сегодня, действительно выглядел бодро, как огурчик. Как только что испеченный пряник.
— Ты Плюшкин, — тем не менее произнес я. — У тебя наверняка и ликерчик где-то припрятан одна тысяча восемьсот затертого года выпуска.
— А что? — довольно хохотнул Пряник. — Бережливость — весьма достойная черта характера. Между прочим, скорее американская, нежели славянская. Гоголь несколько погорячился с этой фигурой. Русские — все в основном маниловы и ноздревы. Плюшкиных же больше в каком-нибудь Ванкувере, чем, допустим, в Рыбинске. И будь у тамошнего Плюшкина и вправду ликерчик тысяча восемьсот затертого года, он бы толкнул эту историческую бутылочку на тамошнем аукционе и выручил кучу баксов. Они там в Штатах обожают ретро. По сравнению с Европой у них ведь история маленькая, с гулькин хвост. Какие-нибудь пять веков. Вот они и ценят всякую старинную дрянь. Они даже думают, будто эта штука, — Пряник непочтительно ткнул пальцем в бок братины, — у меня древняя…
— А на самом деле? — поинтересовался я. Икры больше не хотелось. То ли я уже наелся, то ли угрожающая дата выпуска все-таки оказала на меня психологическое воздействие.
— На самом деле это ширпотреб, — объяснил с готовностью Пряник. — Эта посудина всего лишь ровесница моего литературного агентства.
— Совсем молоденькая, — кивнул я.
Пряника, основателя одноименного литагентства, в миру звали Шурой Пряниковым. До перестройки и гласности рыжие Шурины кудри мелькали в редакциях различных тонких научно-популярных журналов, где инженер Пряников немножко подрабатывал переводами импортной фантастики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
— Всегда к твоим услугам, — с готовностью сказал Родин. — Валяй свой вопросик. Можешь хоть два. — Покончив с неприятной темой иринарховских мемуаров, Слава стал сама любезность.
— Ответь мне, Слава, — неторопливо начал я. — Ты последнюю книжку Макдональда уже видел?
— Какого из Макдональдов? — по привычке уточнил Родин. — Их, к твоему сведению, не меньше четырех. Который тебе нужен — Росс, Джон, Грегор или Стивен?
— Стивен, — сказал я.
Родин закатил глаза и пожевал губами.
— В общем, так, — произнес он, вернувшись в нормальное состояние через минуту. — Книгу я, конечно, видел. Вышла она в целлофанированном переплете, в традиционном серийном оформлении «Меркурия». Тираж пятьдесят тысяч. В Книжную палату уже пришли обязательные экземпляры, однако тиража в «Олимпийце», как ты понимаешь, не будет. Между прочим, «Меркурий» обещает совсем новый роман Макдональда. Самый, можно сказать, свежак.
— Очень интересно, — проговорил я, притворившись, будто книгу с анонсом я не держал в руках час назад, а только что все узнал у Славы. — А теперь скажи мне, кто, по-твоему, обладает у нас правами на издание Стивена Макдональда?
Родин пожал плечами:
— «Меркурий» издал — значит, наверное, и права имеет.
— Обязательно он?
— Совсем даже не обязательно! — ответил Слава с чуть заметным раздражением. — Ты же знаешь: «Меркурий» есть «Меркурий», ему закон не писан. Хочет — покупает, хочет — так берет. Если бы я мог понять логику этих господ, давно бы стал миллионером…
— Или покойником, — негромко добавил я.
— Или покойником, — не стал спорить Родин. Сегодня они могут издать Стивена Макдональда, а завтра — сборник проповедей преподобного отца Бориса Карасева. А послезавтра — «Мою жизнь» Иринархова, а послепослезавтра выпустить Джерома К.Джерома или стенографический отчет последней сессии Государственной думы с иллюстрациями Глазунова, в золоте и в бархате… Неисповедимы пути «Меркурия». И что дальше?
— Ничего, — согласился я. — Ровным счетом. Но кто-то ведь в Москве должен точно знать, кем именно закуплены права на романы Макдональда или «Меркурий» просто корсарствует?
— Наверное, кто-то знает, — равнодушно ответил Слава. — Пряник, допустим. Или Франкфурт. Но все это, пойми, не имеет значения. Если «Меркурий» решил взять Стивена Макдональда — значит, он его возьмет… Ты что? — вдруг испуганно спохватился Родин. — Неужели ты собираешься с «Меркурием»?…
— Ну, что ты, Слава, — дипломатично соврал я. — Я ведь не самоубийца. Просто один мой знакомый переводчик перевел для своего удовольствия пару книг этого Макдональда. И теперь пытает меня, где бы их можно было пристроить…
— А-а, это другое дело, — сейчас же расслабился Родин. — Только лично я твоему знакомому в «Меркурий» соваться не посоветую. Там, допустим, его переводы возьмут, но денег просто могут и не дать. Ну, а будет твой этот знакомый права качать или судом грозить — так ему еще и голову оторвут.
— Ясно, — сказал я. — Вопрос закрыт… — На самом деле вопрос только открывался, но Родину знать это было не обязательно. Он уже сделал главное — подтвердил все мои опасения и попутно назвал два имени. Другие ему, как и мне, в связи с Макдональдом в голову не пришли. Пряник и Франкфурт. Если и они не в курсе, кто на самом деле владеет правами на издание у нас Стивена Макдональда, — значит, кроме меня, у Жанны Сергеевны Володиной вообще никакой защиты нет. Хотя, в принципе, можно и так предположить, что и Пряник, и Франкфурт в любом случае с «Меркурием» предпочтут не связываться. Себе дороже выйдет.
— И это все твои вопросики? — немного разочарованно поинтересовался Родин. Он, вероятно, воображал, будто я стану его расспрашивать о закулисных тайнах газеты «Книжный вестник». И даже расстроился, поняв, что мне нужна такая мелочь, как информация о Макдональде.
— Все, — кратко ответствовал я, сунул свою руку Родину, быстро пожал и отдернул, чтобы тот по ошибке не растянул процедуру прощания на длительный срок.
— Постой! — запоздало крикнул Слава, когда я уже находился в дверях. — Совсем из головы вылетело. Ты чем поддерживаешь форму?…
— В каком смысле? — переспросил я, обернувшись к Родину.
— В самом прямом, — развел руками Слава и ткнул пальцем в сторону своего животика. — Мы с тобой вроде ровесники, а у меня уже пузо отросло дай Боже. Ты бегаешь по утрам, да? Или гербалайф принимаешь?
— Бывает, что и бегаю, — ответил я. Если бы в тебя пуляли из гранатомета, про себя подумал я, ты бы тоже занялся бегом. Вслух же я сказал: — Есть одно надежное средство. Отлично поддерживает тонус. Меня этот продукт очень сильно выручил.
— И что же это за продукт? — заторопился Родин.
— Йогурт, — объяснил я.
— Обычный йогурт? — не поверил Слава.
Я понизил голос до уровня любимого родинского шепота и заговорщицким тоном сказал:
— Ну, не совсем обычный. Подходит только тот, что изготовлен Бусыгинским молкомбинатом по конверсионной программе.
Родин тотчас нацарапал что-то на листке своего календаря.
— Так-так, — произнес он деловито — И по сколь граммов употреблять в день?
— Достаточно одной упаковки, — сообщил я Славе. — Впрочем, главное тут не доза. Понимаешь меня, старик?
— Но что, что главное? — не отставал Родин, конспектируя мои рецепты на том же календарном листке.
— Главное здесь — точность попадания, — честно, объяснил я и быстро вышел за дверь, оставив Славу в состоянии полного замешательства.
Глава 4
«МЕРКУРИЙ» ПОЧТИ НЕ ВИДЕН
— Икры хочешь? — спросил меня Пряник. Не дожидаясь ответа, он шустро залез в свои холодильник, вытащил жестяную коробку, открыл, сам же пошуровал в банке ложкой и отправил икру себе в рот. Прямо без хлеба.
Дело происходило в офисе самого Пряника, в гости к которому я отправился сразу после того, как распрощался с Родиным. И приемная, и кабинет Пряника были оформлены в некогда популярном, а ныне уже прочно забытом стиле а-ля рюс. Стены кабинета, где мы сидели, были декорированы под дерево, и на стенах густо висели иконы — целыми гроздьями, все святые, угодники и пророки вперемежку. В красном углу теплилась электрическая свечечка, очень похожая на настоящую (Пряник трепетно относился к правилам пожарной безопасности). Стол-тумба в центра кабинета был весь изукрашен хохломской росписью, на столе рядом с телефоном и факсом громоздилась деревянная братина, откуда торчал целый букет великолепно очиненных цветных карандашей, авторучек, циркулей и линеек. Чувствовалось, что Пряник был бы не прочь украсить росписью заодно и телефон с факсом и что только недостаток времени заставил его пока отказаться от этой затеи. Впрочем, компьютер, стоявший в углу комнаты слева от стола, был все-таки полуприкрыт красно-черной ширмой, испещренной неразборчивой славянской вязью. Любопытно, что хозяин кабинета отнюдь не был помешан на русском стиле и относился к иконостасу, электролампадке и братине с известным юмором. Однако, по Пряникову убеждению, эта демонстративная русская самобытность хорошо действовала на зарубежных контрагентов. Те, устав от среднеамериканского дизайна всех наших офисов, с восторгом воспринимали пряниковскую экзотику, искренне полагая ее настоящей славянской самобытностью. На фоне братины и хохломы Пряник бойко обделывал свои дела. Икра из холодильника, естественно, предназначалась дорогим гостям. Кстати, и сам холодильник был кокетливо накрыт расписной парчовой накидкой.
— Что это ты расщедрился? — подозрительно спросил я Пряника, пододвигая к себе жестяную банку с нарисованным осетром. — Может, ты меня с кем-то из своих иностранных клиентов перепутал? Или взятку дать хочешь?
Пряник сунул мне в руку горбушку хлеба, чайную ложку (сам он орудовал столовой) и ласково сказал:
— Добрый я сегодня, Яшенька, только и всего. Тебя вот, нехристя, потчую, а мог бы и по сусалам…
— Но-но, — проговорил я, намазывая на горбушку икру. — Не переигрывай. А то еще войдешь в образ и потом оттуда не выйдешь. Тогда я тебя самого смажу по сусалам.
Пряник неторопливо откушал еще ложку икры и вздохнул:
— Работа у меня такая, Яша. Очень хорошо у меня штатники покупаются на мое национальное возрождение. Такие скидки, какие мне дают ихние литагенты, нашему хваленому Франкфурту и не снились. Им такая экзотика по кайфу. Им, козлам, в этом кабинете становится лестно, что такие дикари, как мы, покупают права на их бестселлеры. Если бы я мог ходить с кольцом в носу и в юбочке из банановых листьев, они бы мне вообще свои копирайты дарили, визжа от восторга У них просто в крови миссионерский комплекс Пакс Американа — это у них стало уже частью национальной идеологии. И прекрасно. Пусть только платят нам, отсталым, свои передовые баксы. Соображаешь?
— Угу, — пробурчал я, взяв еще хлеба с икрой. Правда, я не знал, что такое пакс американа, но цивилизованный Пряник был мне гораздо симпатичнее Пряника в патриотическом имидже. Пусть уж лучше балуется незнакомыми словечками, чем снова изображает из себя этакого ухаря-купца с лубочной картинки.
— Вот я и говорю, — продолжал хозяин кабинета. — В свое время мне эта декорация, — он обвел рукой комнату, — влетела в копеечку, но зато теперь я на каждой такой копеечке уже выручил по доллару. Вот и получается, что я сегодня…
— Сукин ты сын, — сердито прервал я Пряника, вдруг узрев дату на боку жестянки с икрой и чуть не поперхнувшись очередной порцией. — Ты чем меня кормишь? Тут срок годности истек Бог знает когда!
Владелец литературного агентства «Пряник» взял жестянку, в очередной раз зачерпнул столовой ложкой икры, прожевал, утер рот и рассудительно сказал:
— Ну, немножко просрочено, и что с того? Хороший продукт. У иностранцев просто на этом бзик, им приходится доставать посвежее, а то обидятся. Мы же с тобой вполне можем это спокойно употреблять. Наши желудки, как тебе известно, вообще не знают такого понятия, как срок хранения. Почти восемьдесят лет прекрасно лопаем, что дают. И ничего, живы.
Я припомнил бабушкины брикеты с кашей, заготовленные впрок едва ли не во времена Карибского кризиса 1961 года, и не нашелся, что возразить. Тем более что по вкусу икра была вполне приемлемой, да и Пряник, распечатавший эту банку, как видно, не сегодня, действительно выглядел бодро, как огурчик. Как только что испеченный пряник.
— Ты Плюшкин, — тем не менее произнес я. — У тебя наверняка и ликерчик где-то припрятан одна тысяча восемьсот затертого года выпуска.
— А что? — довольно хохотнул Пряник. — Бережливость — весьма достойная черта характера. Между прочим, скорее американская, нежели славянская. Гоголь несколько погорячился с этой фигурой. Русские — все в основном маниловы и ноздревы. Плюшкиных же больше в каком-нибудь Ванкувере, чем, допустим, в Рыбинске. И будь у тамошнего Плюшкина и вправду ликерчик тысяча восемьсот затертого года, он бы толкнул эту историческую бутылочку на тамошнем аукционе и выручил кучу баксов. Они там в Штатах обожают ретро. По сравнению с Европой у них ведь история маленькая, с гулькин хвост. Какие-нибудь пять веков. Вот они и ценят всякую старинную дрянь. Они даже думают, будто эта штука, — Пряник непочтительно ткнул пальцем в бок братины, — у меня древняя…
— А на самом деле? — поинтересовался я. Икры больше не хотелось. То ли я уже наелся, то ли угрожающая дата выпуска все-таки оказала на меня психологическое воздействие.
— На самом деле это ширпотреб, — объяснил с готовностью Пряник. — Эта посудина всего лишь ровесница моего литературного агентства.
— Совсем молоденькая, — кивнул я.
Пряника, основателя одноименного литагентства, в миру звали Шурой Пряниковым. До перестройки и гласности рыжие Шурины кудри мелькали в редакциях различных тонких научно-популярных журналов, где инженер Пряников немножко подрабатывал переводами импортной фантастики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58