— И учтите, — твердо добавил я. — Если кто-то из вас примет до работы, разговор с ним будет короткий.
— Мы его снимем с пробега, — с суровым видом поддержал меня журналист Дима. А затем мы, не тратя больше слов, прошли в дверь «Норда» и постучались в кабинет Алехина.
Мы успели вовремя. Мишка уже одевался в свой кожаный эсэсовский плащик и явно хотел улизнуть по своим делам. Однако, увидев нас, отложил эти намерения.
— Привет! — сказал он мне и вежливо кивнул Баранову.
— Дима, это спец похоронного бизнеса Михаил Алехин, — поздоровавшись, представил я. — А это, Мишук, ведущий журналист Москвы Дмитрий Баранов, корреспондент всех газет.
— Всех газет, кроме «Державы» и «Вечера», — счел нужным уточнить Дима. — В фашистские газеты я, извините, не пишу…
— Да и я их, извините, не читаю… — в тон ему отозвался Алехин.
— Вот и познакомились, — подытожил я. — Теперь к делу…
За пятнадцать минут я, не вдаваясь в подробности, изложил Алехину все то, что знал, о чем догадывался и чего боялся. Мишкина реакция была предсказуемой.
— Вы оба спятили, — проговорил он.
Тогда Баранов прокрутил ему пару записей со своего диктофона, а я показал кое-какие бумажки, обнаруженные в трофейной машине.
— Там еще винтовка есть, — заключил я. — Та самая, из которой Черника убили. Если не веришь, могу принести показать…
— Вы спятили, ребята, — произнес Алехин, но уже другим тоном. Почти ласковым, каким общаются с самоубийцами, уже стоящими на карнизе. — «ИВА» вас раздавит, пискнуть не успеете. Слышали последнюю новость? Дума приняла новую поправку к Конституции, подавляющим большинством, между прочим. Теперь спикер нижней палаты будет у нас вроде вице-президента. Чуть что с Президентом — и спикер у руля всей Руси. Как вам новость?
— Ожидалась, — кивнул я. — И спикера, конечно, теперь переизбирают?
— А вы как думали? — криво усмехнулся Алехин. — По телевизору сказали, что голосование будет завтра. Соберут полный кворум, и тогда…
— Не завидую Президенту, — жестко сказал Дима Баранов. — При Иринархове он наверняка не заживется. Как только Авдеича сделают спикером, наш Президент останется последней ступенечкой…
Я посмотрел на очень серьезного Мишку.
— В принципе, — проговорил я, — вашему «Норду» выигрыш Иринархова будет только на руку. У вас сразу работы прибавится. Резко…
Алехин тут же покраснел, надулся и ответил с обидой:
— Оскорблять-то нас зачем, Яшка? Стервятниками-то зачем нас выставлять? Если Авдеич придет, всем хана будет, и «Норд» наш без надобности. Для братских могил наша квалификация не нужна.
Баранов спросил негромко:
— Значит, вы нам все-таки поможете?
— Нет, — отозвался Алехин. — Боюсь, что фирма «Норд» вам помогать не будет. Наших парней лучше не впутывать, да и не поверят они вам… Но вот я вам помогу. Считайте, что у меня тоже крыша поехала.
— Массовый психоз продолжается, — искренне обрадовался Дима. — А я уж боялся, что нам одним все придется делать: ручками, ручками…
— Придется, — успокоил журналиста Алехин — Земснарядов не держим-с. Тонкая у нас работа, можно сказать, ювелирная. Золотых рук требует.
— Не все то золото… — моментально выдал пословицу неутомимый Баранов. — Ой, извините, — поправился он. — Это уже инстинктивно. Однажды имел глупость заучить словарь пословиц и крылатых выражений. Думал, для работы подойдет. Думал, в статьях станет больше искрометной народной мудрости.
Я прервал разговор двух молодых мудрецов.
— Двинулись, — сказал я. — И поторопимся. Присоединяйся, Мишук.
— А куда двинулись? — на всякий случай спросил Алехин, когда мы выехали из дворика. Обнадеженные бомжи-землекопы проводили нашу машину преданными взглядами. Можно было не сомневаться, что они теперь никуда не денутся: появление в нашей компании могущественного нарядчика убедило их в серьезности наших намерений.
— Куда мы двинулись? — повторил я алехинский вопрос. — Да так, собачку проведать.
Новая областная ветлечебница располагалась на окраине Москвы, неподалеку от Окружной. Высокий сутулый главветврач, которого я на всякий случай предупредил по телефону, уже ждал нас. Без лишних разговоров он сразу повел нас среди вольеров с собаками, немного поплутал, но наконец остановился возле большой клетки. Овчарка, лежащая на соломенной подстилке, устало и безразлично поглядела на нас и даже не тявкнула.
— Можете забирать, если хотите, — сказал главный ветеринар. — Мы уже собирались ее усыплять. Отличный экземпляр, но все боялись связываться.
— Отчего же боялись? — не отрывая глаз от овчарки, полюбопытствовал Алехин. Насколько я помню, он с детства нашего босоногого был неравнодушен к собакам. Вечно прикармливал каких-то дворняжек, тайком от родителей.
— Вначале думали, что бешеная, — пояснил наш провожатый. — Чуть было сразу не пристрелили. Хорошо еще, наш санитар заметил, как она воду лакала… Привезли сюда. Хозяин, ясное дело, от собаки сразу отказался после того случая. Ему еще руку толком не успели перебинтовать, а он уже орет: уберите, мол, от меня эту дрянь. Делайте, мол, с этой тварью что хотите. Хоть на мыло отправьте. Вот мы ее и забрали к себе. Думали сначала подыскать ей нового хозяина, какого-нибудь инвалида из общества слепых. Мы часто так делаем. Некоторые даже приходили, но послушают ее историю — и уходят восвояси. Раз она, дескать, одного своего хозяина покусала, то где, спрашивается, гарантия, что и нового хозяина не загрызет… Она, кстати, первую неделю очень нервно себя вела. Вольер трясла, почти ничего не ела, не подпускала никого — и так выла, что нам самим жутко делалось. Как по покойнику выла, честное слово. Сейчас, правда, притихла. Выдохлась, наверное…
Я взглянул на овчарку. Возмутительница спокойствия измученно смотрела на пришельцев.
— Голда, — позвал я. — Эй, Голда, пойдешь с нами?
При звуках собственного имени овчарка насторожилась. Она поднялась со своего места и медленно подошла к сетке.
— Погоди, дай я с ней поговорю, — оттеснил меня Алехин. Он присел на корточки у самого вольера и, по-прежнему глядя на собаку, спросил у ветеринара: — Есть, тут какая-нибудь еда?
Главный ветеринар пошарил у себя в кармане халата, извлек замусоленный кусочек сахара и, протянув его Мишке, предупредил:
— Не станет она его брать. Сколько мы ни пытались, из рук ничего не берет. Если только в миске оставить и уйти, тогда, может быть, и съест.
— Посмотрим, — пробормотал Алехин, взял сахар и положил его на ладонь. — Голда, — сказал он овчарке. — Не бойся, Голда… Все тебя предали, да? Возьми, погрызи, это вкусно… — Держа на ладони сахар, Мишка одновременно приоткрыл дверцу вольера.
Главный ветеринар на всякий случай отошел подальше.
Овчарка сделала шаг в сторону алехинской руки и негромко зарычала.
— Голда, — спокойно сказал Мишка, не убирая руки. — Мы друзья, Голда… Понимаешь?
Дима Баранов шепнул мне на ухо:
— Интересно, почему он собаку так назвал? Есть же нормальные собачьи клички, имена-то человеческие зачем давать…
— Для некоторых в этом и есть особый кайф, — тоже шепотом ответил я. — У нашего отставного вице тоже, говорят, спаниеля Ароном кличут. Удобно. Словно у тебя живет домашний еврей. Если у тебя плохое настроение, можешь эту собачью морду назвать как хочешь. Или задать ей трепку. Кого-то, возможно, это успокаивает…
Главный ветеринар вдруг проговорил изумленно:
— Надо же, взяла!
Мы увидели, как овчарка осторожно слизнула сахар с Мишкиной ладони, а тот тем временем тоже очень осторожно погладил собаку по мохнатой шее.
— Ошейник есть? — отрывисто спросил он у ветеринара. Тот запустил руку в другой карман своего халата и вытащил целый ворох кожаной собачьей амуниции.
— Возьмите, — произнес он, выбрав из вороха ошейник и поводок. — Намордника, правда, у меня лишнего нет.
— Намордник ей не нужен, — строго ответил Алехин, повязывая Голде ошейник с таким видом, словно он завязывал ей бантик. Овчарка больше не рычала. — Она никого не укусит… Пошли, Голда!
И мы уже вчетвером — я, Баранов и Мишка с собакой — покинули прибежище современных айболитов. Главный айболит проводил нас до выхода и распрощался со всеми, а особенно уважительно — с Мишкой.
— Ловко ты, — признал я, когда мы заняли места в машине: я с Димой на переднем, Алехин с овчаркой — на заднем. — Тебе надо клуб собаководста организовывать. Хоронить-то каждый может научиться, а вот с животными ладить…
— Я предпочитаю с животными ладить в неформальной обстановке, — возразил Мишка. — А питомник или там КСС — это как в армии. Общайтесь через не хочу. Собаки — очень чуткий народ. Чиновников не любят, даже чиновников по собачьим делам. Нельзя, понимаешь, сделать любовь к собакам профессией. Это почти все равно, что на панель идти…
Дима Баранов собирался что-то сказать в ответ, но потом передумал. Ему самому, который вовсю эксплуатировал свою любимую музу, это объяснение наверняка показалось неубедительным.
— Поедем по Окружной, — сообщил я, сверяясь с картой. — Помнишь, Михаил, где вы для «ИВЫ» ямы для установки стендов выкапывали?
— Очень приблизительно, — ответил Алехин. — Этих ямок было полным-полно, всех и не упомнишь. К тому же, чуть не забыл, они у нас потом забрали все записи, где и чего мы нарыли. Чтобы конкуренты, дескать, не пронюхали. Так и сказали… Но чего нам гадать? — сообразил Мишка. — Они ведь уже наверняка свои транспаранты поставили. Время-то у них было…
— Поглядим, — неопределенно сказал я, сверяясь вновь то с картой, то с дискетой, чье содержимое я вновь вывел на дисплей.
Через четверть часа я притормозил.
— Здесь копали? — спросил я у Алехина. Тот высунулся из кабины, осмотрел окрестности и сказал без особой уверенности:
— Что-то припоминаю. Но здесь нет никакого транспаранта! Ерунда какая-то.
Дима Баранов уже знал, что я собираюсь сейчас сделать.
— Может, сперва ребят позовем? — тихо спросил он. — Страшновато как-то мне.
— Позовем, — согласился я. — Куда же без них? На них-то вся надежда. Но сначала мы место точно обнаружим. Мишка, выведи собаку и скомандуй, чтобы искала.
— А чего искала? — с недоумением осведомился Алехин, но собаку вывел и попросил: — Голда, ищи! След!
Овчарка потрусила к обочине, затем вдруг замерла на мгновение, натянула поводок и рыскнула куда-то вправо. Мишка едва удержался на ногах, но не упал, а лишь выпустил поводок. Мы услышали шорох листьев, а потом вдруг страшный и жалобный вой. Через несколько секунд мы обнаружили овчарку: разгребая листья и дерн, она отчаянно скулила, и Мишке стоило больших сил оттащить ее от ямки, которую она уже начала копать. Мы замерли. Мне показалось, что на дне ямки мелькнуло что-то синее.
— Теперь вы все поняли? — спросил я у Алехина. — Поверили? — обратился я уже к Баранову. Оба молча кивнули.
— Еще доказательства требуются?
Баранов помотал головой и ответил хрипло:
— Какие тут, вашу мать, еще доказательства?
— Ну, тогда приступайте, — сказал я, еще раз внятно повторил, что кому надлежит делать, и отдал Алехину дискету.
Мы покинули страшное место, молча доехали до ближайшей станции метро, после чего я высадил из машины двух людей и одну собаку.
— Меня не ищите, — объявил я. — До завтра я продолжаю числиться в покойниках. И от вас, ребятки, зависит, вернусь ли я завтра в общество живых.
— А может, тебе тоже с нами? — неуверенно сказал Мишка.
— Правда, Яков Семеныч, — поддержал Баранов. — Все-таки вы не один будете, и собака у нас, и друзей моих позовем…
— Нет, братцы, — твердо возразил я. — Спасибо, но нет. Я эту кашу заварил, мне ее до конца и расхлебывать. Справлюсь сам. Главное — вы не подведите.
Алехин, Баранов и собака Голда скрылись в дверях метро, а я задумался. Сказать было значительно проще, чем сделать. Я чувствовал, что легко эту кашу из топора расхлебать никак не удастся, и мне вдруг безумно захотелось не делать этих последних шагов, не докапываться до всего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58