Что-то цветное, шелестящее в ушах, кричащее шепотом, ужасное, а потом... он провалился в долгое забытье...
Долгий сон словно очистил его мозг. Молодость есть молодость, от чего только не в состоянии оправиться молодой здоровый организм?
Проснувшись от глубокого сна и через несколько мгновений вспомнив о случившемся, он резко вздрогнул как от пронзившего его электрического тока, но взял себя в руки и постарался в своих мыслях все расставить по своим местам.
"Я не хотел его убивать", - четко сказал себе Аркадий. - "У меня и в мыслях этого не было. Это случайность. Роковая случайность."
Да и Быстрова не было жалко, слишком уж он ненавидел его. Волновало другое - не видел ли кто? А вдруг были-таки свидетели? И его возьмут, арестуют и запрут в камере с уголовниками, а там будет очень страшно, а потом будет суд, и если докажут, что убийство непреднамеренное, то он получит срок, а если оно окажется преднамеренным, то огромный срок, а то, может быть и... Камера смертников, каменный мешок, ужас матери, пуля в затылок... А что? Он ведь ждал Быстрова у моста, караулил его... Вдруг кто-то видел его? Вдруг? Это и есть доказательство преднамеренного убийства...
Но он сумел взять себя в руки и доказать самому себе, что никто ничего не видел, и никто, кроме него самого ничего не знает. А потом вспомнил слова Быстрова перед его роковым падением, и снова бешенство придало ему сил. Вечером он поехал к Маше. А это вдохнуло в него огромные силы. Взбудораженный произошедшим, вдохновленный её присутствием, словно находясь между двумя полюсами добра и зла, он был любвеобилен и неутомим. Он ласкал Машу, как будто чувствовал, что любит и ласкает её в последний раз в жизни... Он ни о чем её не спрашивал, он не хотел ничего знать, а то, что происходило между ними, было искренне, было великолепно... Положительные эмоции лечили страшное воспоминание, лечили медленно, но уверенно...
Шло время, сначала Олег Быстров числился в пропавших без вести, потом, к весне оказался утопленником. Именно утопленником - никто не говорил о том, что он погиб насильственной смертью, а не сорвался с обрыва и утонул. И тогда до Аркадия постепенно стало доходить, как крупно ему повезло. Ведь только Маша могла догадываться, что утром девятого октября он был в поселке. Но с Машей была особая ситуация. Они как бы хранили заговор молчания, хотя никогда друг другу никакого слова об этом не давали. Они оба считали, что, не говоря об этом, поступают правильно, хотя, наверное, именно это и было их главной ошибкой. Ведь между близкими людьми не должно быть подобной недосказанности, тем более, в таких серьезных вопросах. Впоследствии они поражались, как могли нести на себе в течение стольких лет такой тяжелый груз...
... А кроме них тем туманным октябрьским утром никто ничего не видел...
... Так он думал целых девятнадцать лет...
5.
Тихим сентябрьским днем гулял Аркадий Юрьевич по дачному поселку. Стояло бабье лето, ярко светило солнце, небо было ослепительной голубизны. Утром они с Машей сели на машину и приехали сюда. Уже два года они здесь не были - прошлым летом они уехали отдыхать на Черное море, а потом, так и не посетив дачи, уехали обратно в Париж. Тогда их дом был там. А теперь закончилась долгосрочная командировка, надо было обустраиваться в России, и, как решили оба, находить точку опоры. Покинули они одну страну, приехали в другую, с её новыми особенностями, кое-какими преимуществами и ОЧЕНЬ СЕРЬЕЗНЫМИ, НЕВЕДОМЫМИ ДОСЕЛЕ ПРОБЛЕМАМИ...
... Дача была уже сильно запущена, облупилась краска, подгнили ступеньки на крыльце, кое-где совсем обвалился забор, и дача представляла собой уже совсем другое зрелище, чем девятнадцать лет назад, когда полный радужных надежд Аркадий впервые попал сюда. Относительный порядок на даче поддерживала только Полина Ивановна, которой, в общем-то, все это уже не было нужно. Но внутри дома все было чисто и аккуратно, как раньше.
Завтра должны были подъехать Полина Ивановна с Катей. А сегодня они с Машей были одни. Аркадий загнал "Волгу" в гараж, попил на веранде кофе и решил побродить по осенним аллеям поселка. На душе было спокойно, славно от того, что у него впереди отпуск, что переезд в Москву, наконец-то, состоялся... На той неделе надо будет ехать устраивать Катю в школу, в одиннадцатый класс... Но эти два дня полностью в их распоряжении...
Маша осталась дома разобрать вещи, приготовить что-нибудь к обеду. Аркадий шел по сентябрьской аллее, залитой солнцем, дышал ядреным лесным воздухом, глядел по сторонам и наслаждался бездельем, как вдруг почувствовал на себе пристальный взгляд. Навстречу ему шел мужчина лет тридцати пяти. Аркадий поначалу не обратил на него ни малейшего внимания, но буквально наткнулся на этот неприязненный, колючий взгляд, как на неожиданно возникшее препятствие.
Среднего роста, невзрачный, белесый, неряшливо одетый, расширив глаза, глядел он на Аркадия, сначала удивленно, изучающе, оценивающе, потом - с какой-то злобной усмешкой. Аркадию стало не по себе. Мужчина даже приостановился и продолжал смотреть на Аркадия в упор, удивленно и презрительно.
- Вам, собственно говоря, что угодно? - в старомодной манере, холодным голосом произнес Аркадий. - Не слишком ли много внимания вы мне оказываете?
- Да нет, нет, - засепетил мужчина, впрочем нимало не смутившись словами и тоном Аркадия. - Совсем не много. Вы вполне заслуживаете. Та-а-акой человек, дайте уж мне поглядеть на вас.
Аркадий терпеть не мог таких водянистых глазенок с хитрецой, непонятно над кем подсмеивающихся. Он не понимал и боялся подобных взглядов. Человек с такими глазами мог сделать все, что угодно - расцеловать или, например, шарахнуть топором по голове. Он пожал плечами и, не желая ввязываться в скверную историю, зашагал восвояси. "Сумасшедший какой-то, или пьяный. Хотя, на пьяного не похож. И водкой не пахнет. Больной, наверное."
Он непроизвольно, словно подчиняясь чьей-то воле, оглянулся, чувствуя на своей спине напряженный взгляд. Прохожий так и продолжал стоять на месте, покусывая палец, сосредоточенно о чем-то размышляя, словно ему пришла в голову какая-то паскудная мысль. Не понравился Аркадию этот прохожий. Он и сам не понимал, почему, но очень не понравилась.
Дома его ждал обед. Маша сварила прекрасный бульон, пожарила картошку. Аркадий открыл банку югославской ветчины, маринованных огурчиков. Ему вдруг захотелось выпить водки. На душе отчего-то было тревожно и тягостно. Почему этот прохожий произвел на него такое неприятное впечатление? Мало их, ханыг с водянистыми глазенками с хитрецой ходит по улицам? Однако, от водки расслабления не наступило, мысль о загадочном прохожем не давала покоя. Больше того, две рюмки водки прояснили его мозг в совершенно другом направлении, и, вместо того, чтобы забыть об этом человеке, он вдруг ясно осознал, что когда-то видел его, определенно он его когда-то видел...
Аркадий почувствовал, что мурашки пробежали у него по спине. Почему? Ну, видел и видел, наверное, живет где-нибудь неподалеку... Он встряхнул головой, словно желая отогнать прочь какую-то неприятную неосознанную мысль.
Маша в этот день была молчалива и тиха, разговорить её было невозможно, как ни пытался Аркадий. А ему так хотелось с ней поговорить. Он смотрел на нее, стройную, подтянутую, в облегающих фигуру джинсах, казавшуюся девочкой в её тридцать шесть лет и чувствовал, что в нем пробуждается такое же сильное желание, как было здесь, в ту ночь, девятнадцать лет назад...
Но Маша была занята какими-то своими мыслями, на его вопросы отвечала хоть и вежливо, но крайне односложно, словно нехотя. Аркадий, пообедав, вышел на крыльцо покурить.
Было тихо и солнечно. Краснели и желтели листья, дул теплый легкий южный ветерок. Аркадий щелкнул "Ронсоном", задымил. И только он было начал успокаиваться, как почувствовал, как кто-то смотрит на него. А затем увидел силуэт у калитки...
... Там, у калитки, слега облокотившись на ворота, стоял тот самый прохожий и смотрел на курящего на крыльце дома Аркадия, смотрел упрямо, не мигая и не отрывая взгляда. Во взгляде этом Аркадий почувствовал ожесточение, и не только странное любопытство, как при первой встрече, но и изрядную долю злобы, как будто Аркадий лично ему сделал что-то плохое...
Человек этот стал уже сильно раздражать Аркадия, он сошел с крыльца и направился по дорожке к калитке. Под ногами шуршали листья, шуршали тревожно, недружелюбно, словно шепча Аркадию какие-то странные угрозы. Аркадий ускорил шаг. Прохожий не стал дожидаться объяснения, повернулся и быстро куда-то исчез. Когда Аркадий выглянул за калитку, прохожий уже успел исчезнуть за углом. Аркадий остался один, в неизвестности и нарастающей тревоге...
Ему захотелось рассказать о произошедшем Маше, но вдруг что-то остановило его, что-то подсказало, что не следует об этом рассказывать, иначе разговор может зайти в нежелательное русло, ненужное и опасное. Почему так могло произойти, он и сам не понимал, но язык не поворачивался завести об этом разговор с Машей.
Осовевши от обеда и выпитой водки, он решил пойти подремать. Зашел в спальню, разделся и улегся в постель. И тут вместо легкого послеобеденного отдыха неожиданно наступил тяжелый глубокий сон. Аркадий словно в пропасть какую-то провалился. Мелькали странные видения, месиво, какая-то бесцветная и скользкая каша, потом из мутной мглы и тьмы выплыло туманное утро многолетней давности, и он, Аркадий, в прыжке каратиста летящий ногой вперед на Олега Быстрова. Олег отклонился, и Аркадий полетел вниз. При приземлении ударился головой обо что-то твердое, голова отскочила и полетела в воду, а туловище упало на берег, причем душа его осталась с туловищем, а не с головой. Он встал без головы и пошел по берегу, все понимая, все видя без головы, без глаз. А из-за кустов выходит сегодняшний прохожий, подходит к нему и смотрит на него с неподдельным удивлением. А ему так неловко, что у него нет головы, его безумно раздражает любопытство прохожего, а тот все смотрит и смотрит, н отрываясь. Тогда Аркадий подходит к прохожему и наотмашь бьет его в лицо. А удар получается ватный, бессильный - тому хоть бы что. Он стоит и скалит зубы в отвратительной улыбке. А лицо страшное, бледное какое-то, глаза зеленые, лицо все в огромных веснушках... Аркадий бьет еще, еще... Как по каменной стене... Беспомощность раздражает его, потом вызывает страшное отчаяние, и он... просыпается в холодном поту...
... В комнате очень темно. Как же долго он спал! Ему страшно. Он не спит, но ему страшно, ещё страшнее, чем во сне. Он пытается вспомнить лицо прохожего, сначала перед ним стоит то лицо, которое во сне, только потом он усилием воли и памяти начинает представлять себе настоящее лицо этого человека. Где же, все-таки он мог его видеть? Безусловно, они с ним где-то встречались, и не просто на улице... Что-то такое необычное... Но где? При каких обстоятельствах?!
Аркадий вытер со лба пот, оделся и вышел к Маше. Она сидела в мягком кресле, смотрела телевизор. Аркадий подошел к ней, обнял за плечи, теплые, мягкие. Та невольно отстранилась, хоть и мягко, но ему показалось, как-то раздраженно. "Не надо", - тихо сказала она. Аркадий смолчал. Пошел на кухню поставил чайник. Поглядел в окно - во дворе темно и тихо. Лишь зловещий шорох листьев нарушал эту гробовую тишину. И черные силуэты сосен. Аркадий почувствовал, что ему страшно. О ч е н ь с т р а ш н о. Он ни за что бы сейчас не вышел из дома. Он знал, что там стоит о н. К черту, надо завтра же уезжать отсюда, прямо с утра. В город, к шуму, к гаму, к огням, к машинам - жизни, от шорохов, воспоминаний, видений, силуэтов...
Умывшись холодной водой, сел смотреть телевизор. Шел проблемный фильм, осуждались негативные явления эпохи застоя. Аркадий вдруг ясно почувствовал, до какой степени все это его не интересует.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
Долгий сон словно очистил его мозг. Молодость есть молодость, от чего только не в состоянии оправиться молодой здоровый организм?
Проснувшись от глубокого сна и через несколько мгновений вспомнив о случившемся, он резко вздрогнул как от пронзившего его электрического тока, но взял себя в руки и постарался в своих мыслях все расставить по своим местам.
"Я не хотел его убивать", - четко сказал себе Аркадий. - "У меня и в мыслях этого не было. Это случайность. Роковая случайность."
Да и Быстрова не было жалко, слишком уж он ненавидел его. Волновало другое - не видел ли кто? А вдруг были-таки свидетели? И его возьмут, арестуют и запрут в камере с уголовниками, а там будет очень страшно, а потом будет суд, и если докажут, что убийство непреднамеренное, то он получит срок, а если оно окажется преднамеренным, то огромный срок, а то, может быть и... Камера смертников, каменный мешок, ужас матери, пуля в затылок... А что? Он ведь ждал Быстрова у моста, караулил его... Вдруг кто-то видел его? Вдруг? Это и есть доказательство преднамеренного убийства...
Но он сумел взять себя в руки и доказать самому себе, что никто ничего не видел, и никто, кроме него самого ничего не знает. А потом вспомнил слова Быстрова перед его роковым падением, и снова бешенство придало ему сил. Вечером он поехал к Маше. А это вдохнуло в него огромные силы. Взбудораженный произошедшим, вдохновленный её присутствием, словно находясь между двумя полюсами добра и зла, он был любвеобилен и неутомим. Он ласкал Машу, как будто чувствовал, что любит и ласкает её в последний раз в жизни... Он ни о чем её не спрашивал, он не хотел ничего знать, а то, что происходило между ними, было искренне, было великолепно... Положительные эмоции лечили страшное воспоминание, лечили медленно, но уверенно...
Шло время, сначала Олег Быстров числился в пропавших без вести, потом, к весне оказался утопленником. Именно утопленником - никто не говорил о том, что он погиб насильственной смертью, а не сорвался с обрыва и утонул. И тогда до Аркадия постепенно стало доходить, как крупно ему повезло. Ведь только Маша могла догадываться, что утром девятого октября он был в поселке. Но с Машей была особая ситуация. Они как бы хранили заговор молчания, хотя никогда друг другу никакого слова об этом не давали. Они оба считали, что, не говоря об этом, поступают правильно, хотя, наверное, именно это и было их главной ошибкой. Ведь между близкими людьми не должно быть подобной недосказанности, тем более, в таких серьезных вопросах. Впоследствии они поражались, как могли нести на себе в течение стольких лет такой тяжелый груз...
... А кроме них тем туманным октябрьским утром никто ничего не видел...
... Так он думал целых девятнадцать лет...
5.
Тихим сентябрьским днем гулял Аркадий Юрьевич по дачному поселку. Стояло бабье лето, ярко светило солнце, небо было ослепительной голубизны. Утром они с Машей сели на машину и приехали сюда. Уже два года они здесь не были - прошлым летом они уехали отдыхать на Черное море, а потом, так и не посетив дачи, уехали обратно в Париж. Тогда их дом был там. А теперь закончилась долгосрочная командировка, надо было обустраиваться в России, и, как решили оба, находить точку опоры. Покинули они одну страну, приехали в другую, с её новыми особенностями, кое-какими преимуществами и ОЧЕНЬ СЕРЬЕЗНЫМИ, НЕВЕДОМЫМИ ДОСЕЛЕ ПРОБЛЕМАМИ...
... Дача была уже сильно запущена, облупилась краска, подгнили ступеньки на крыльце, кое-где совсем обвалился забор, и дача представляла собой уже совсем другое зрелище, чем девятнадцать лет назад, когда полный радужных надежд Аркадий впервые попал сюда. Относительный порядок на даче поддерживала только Полина Ивановна, которой, в общем-то, все это уже не было нужно. Но внутри дома все было чисто и аккуратно, как раньше.
Завтра должны были подъехать Полина Ивановна с Катей. А сегодня они с Машей были одни. Аркадий загнал "Волгу" в гараж, попил на веранде кофе и решил побродить по осенним аллеям поселка. На душе было спокойно, славно от того, что у него впереди отпуск, что переезд в Москву, наконец-то, состоялся... На той неделе надо будет ехать устраивать Катю в школу, в одиннадцатый класс... Но эти два дня полностью в их распоряжении...
Маша осталась дома разобрать вещи, приготовить что-нибудь к обеду. Аркадий шел по сентябрьской аллее, залитой солнцем, дышал ядреным лесным воздухом, глядел по сторонам и наслаждался бездельем, как вдруг почувствовал на себе пристальный взгляд. Навстречу ему шел мужчина лет тридцати пяти. Аркадий поначалу не обратил на него ни малейшего внимания, но буквально наткнулся на этот неприязненный, колючий взгляд, как на неожиданно возникшее препятствие.
Среднего роста, невзрачный, белесый, неряшливо одетый, расширив глаза, глядел он на Аркадия, сначала удивленно, изучающе, оценивающе, потом - с какой-то злобной усмешкой. Аркадию стало не по себе. Мужчина даже приостановился и продолжал смотреть на Аркадия в упор, удивленно и презрительно.
- Вам, собственно говоря, что угодно? - в старомодной манере, холодным голосом произнес Аркадий. - Не слишком ли много внимания вы мне оказываете?
- Да нет, нет, - засепетил мужчина, впрочем нимало не смутившись словами и тоном Аркадия. - Совсем не много. Вы вполне заслуживаете. Та-а-акой человек, дайте уж мне поглядеть на вас.
Аркадий терпеть не мог таких водянистых глазенок с хитрецой, непонятно над кем подсмеивающихся. Он не понимал и боялся подобных взглядов. Человек с такими глазами мог сделать все, что угодно - расцеловать или, например, шарахнуть топором по голове. Он пожал плечами и, не желая ввязываться в скверную историю, зашагал восвояси. "Сумасшедший какой-то, или пьяный. Хотя, на пьяного не похож. И водкой не пахнет. Больной, наверное."
Он непроизвольно, словно подчиняясь чьей-то воле, оглянулся, чувствуя на своей спине напряженный взгляд. Прохожий так и продолжал стоять на месте, покусывая палец, сосредоточенно о чем-то размышляя, словно ему пришла в голову какая-то паскудная мысль. Не понравился Аркадию этот прохожий. Он и сам не понимал, почему, но очень не понравилась.
Дома его ждал обед. Маша сварила прекрасный бульон, пожарила картошку. Аркадий открыл банку югославской ветчины, маринованных огурчиков. Ему вдруг захотелось выпить водки. На душе отчего-то было тревожно и тягостно. Почему этот прохожий произвел на него такое неприятное впечатление? Мало их, ханыг с водянистыми глазенками с хитрецой ходит по улицам? Однако, от водки расслабления не наступило, мысль о загадочном прохожем не давала покоя. Больше того, две рюмки водки прояснили его мозг в совершенно другом направлении, и, вместо того, чтобы забыть об этом человеке, он вдруг ясно осознал, что когда-то видел его, определенно он его когда-то видел...
Аркадий почувствовал, что мурашки пробежали у него по спине. Почему? Ну, видел и видел, наверное, живет где-нибудь неподалеку... Он встряхнул головой, словно желая отогнать прочь какую-то неприятную неосознанную мысль.
Маша в этот день была молчалива и тиха, разговорить её было невозможно, как ни пытался Аркадий. А ему так хотелось с ней поговорить. Он смотрел на нее, стройную, подтянутую, в облегающих фигуру джинсах, казавшуюся девочкой в её тридцать шесть лет и чувствовал, что в нем пробуждается такое же сильное желание, как было здесь, в ту ночь, девятнадцать лет назад...
Но Маша была занята какими-то своими мыслями, на его вопросы отвечала хоть и вежливо, но крайне односложно, словно нехотя. Аркадий, пообедав, вышел на крыльцо покурить.
Было тихо и солнечно. Краснели и желтели листья, дул теплый легкий южный ветерок. Аркадий щелкнул "Ронсоном", задымил. И только он было начал успокаиваться, как почувствовал, как кто-то смотрит на него. А затем увидел силуэт у калитки...
... Там, у калитки, слега облокотившись на ворота, стоял тот самый прохожий и смотрел на курящего на крыльце дома Аркадия, смотрел упрямо, не мигая и не отрывая взгляда. Во взгляде этом Аркадий почувствовал ожесточение, и не только странное любопытство, как при первой встрече, но и изрядную долю злобы, как будто Аркадий лично ему сделал что-то плохое...
Человек этот стал уже сильно раздражать Аркадия, он сошел с крыльца и направился по дорожке к калитке. Под ногами шуршали листья, шуршали тревожно, недружелюбно, словно шепча Аркадию какие-то странные угрозы. Аркадий ускорил шаг. Прохожий не стал дожидаться объяснения, повернулся и быстро куда-то исчез. Когда Аркадий выглянул за калитку, прохожий уже успел исчезнуть за углом. Аркадий остался один, в неизвестности и нарастающей тревоге...
Ему захотелось рассказать о произошедшем Маше, но вдруг что-то остановило его, что-то подсказало, что не следует об этом рассказывать, иначе разговор может зайти в нежелательное русло, ненужное и опасное. Почему так могло произойти, он и сам не понимал, но язык не поворачивался завести об этом разговор с Машей.
Осовевши от обеда и выпитой водки, он решил пойти подремать. Зашел в спальню, разделся и улегся в постель. И тут вместо легкого послеобеденного отдыха неожиданно наступил тяжелый глубокий сон. Аркадий словно в пропасть какую-то провалился. Мелькали странные видения, месиво, какая-то бесцветная и скользкая каша, потом из мутной мглы и тьмы выплыло туманное утро многолетней давности, и он, Аркадий, в прыжке каратиста летящий ногой вперед на Олега Быстрова. Олег отклонился, и Аркадий полетел вниз. При приземлении ударился головой обо что-то твердое, голова отскочила и полетела в воду, а туловище упало на берег, причем душа его осталась с туловищем, а не с головой. Он встал без головы и пошел по берегу, все понимая, все видя без головы, без глаз. А из-за кустов выходит сегодняшний прохожий, подходит к нему и смотрит на него с неподдельным удивлением. А ему так неловко, что у него нет головы, его безумно раздражает любопытство прохожего, а тот все смотрит и смотрит, н отрываясь. Тогда Аркадий подходит к прохожему и наотмашь бьет его в лицо. А удар получается ватный, бессильный - тому хоть бы что. Он стоит и скалит зубы в отвратительной улыбке. А лицо страшное, бледное какое-то, глаза зеленые, лицо все в огромных веснушках... Аркадий бьет еще, еще... Как по каменной стене... Беспомощность раздражает его, потом вызывает страшное отчаяние, и он... просыпается в холодном поту...
... В комнате очень темно. Как же долго он спал! Ему страшно. Он не спит, но ему страшно, ещё страшнее, чем во сне. Он пытается вспомнить лицо прохожего, сначала перед ним стоит то лицо, которое во сне, только потом он усилием воли и памяти начинает представлять себе настоящее лицо этого человека. Где же, все-таки он мог его видеть? Безусловно, они с ним где-то встречались, и не просто на улице... Что-то такое необычное... Но где? При каких обстоятельствах?!
Аркадий вытер со лба пот, оделся и вышел к Маше. Она сидела в мягком кресле, смотрела телевизор. Аркадий подошел к ней, обнял за плечи, теплые, мягкие. Та невольно отстранилась, хоть и мягко, но ему показалось, как-то раздраженно. "Не надо", - тихо сказала она. Аркадий смолчал. Пошел на кухню поставил чайник. Поглядел в окно - во дворе темно и тихо. Лишь зловещий шорох листьев нарушал эту гробовую тишину. И черные силуэты сосен. Аркадий почувствовал, что ему страшно. О ч е н ь с т р а ш н о. Он ни за что бы сейчас не вышел из дома. Он знал, что там стоит о н. К черту, надо завтра же уезжать отсюда, прямо с утра. В город, к шуму, к гаму, к огням, к машинам - жизни, от шорохов, воспоминаний, видений, силуэтов...
Умывшись холодной водой, сел смотреть телевизор. Шел проблемный фильм, осуждались негативные явления эпохи застоя. Аркадий вдруг ясно почувствовал, до какой степени все это его не интересует.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66