..
Увидев, что Виктор закурил папиросу, она возмущенно произнесла:
- Опять соску взял! И кто придумал эту заразу?
- Индейцы, - ответила Флора. - Из Южной Америки. А в Европу табак привезли спутники Колумба.
- Чтоб им пусто было! - в сердцах сказала Урусова. - Нет бы что-нибудь путное...
- А они были убеждены, что это целебное средство, - сказала Баринова.
Виктор, дабы прекратить разговор на эту тему, затушил папиросу. Флора заметила: при Наде он больше не курил.
В столовой сидели за одним столом. Потом, поспав после обеда, встретились снова. Женщины болели за Берестова - он играл в волейбол, и, нужно сказать, мастерски. Во всяком случае, его "мертвые" удары никто не брал.
Вечер провели у моря, провожали солнце. Виктор с сожалением расстался на ночь с Надей и ее дочуркой. Павлинка уснула как убитая в постели Бариновой (она уступила спальню, устроившись в другой комнате), и женщины, не зажигая света, любовались сквозь стеклянную стену лунной дорожкой на спокойной черной глади моря.
Иногда случается, что человека принимаешь сразу и до такой степени, что готов открыть ему самое сокровенное. Так было и с Надей.
- Правда, Витя стоящий парень? - спросила она у Флоры.
Баринова от неожиданности не знала, что и ответить. Но поняла: Наде, наверное, необходимо поговорить с кем-то о любимом человеке.
- На него можно положиться, - убежденно произнесла Флора.
- Он такой внимательный, - сказала Надя.
Флора почувствовала, что говорить следовало бы о другом, об иных, человеческих, качествах.
- Замуж зовет, - продолжала Надя, но в ее голосе звучали грустные нотки.
Флора пыталась разобраться, о чем она грустила. О том, что, может быть, не получилось у Нади с другим человеком - отцом Павлинки?
- Если нравится, идите, - посоветовала Флора.
- Знакомы-то всего ничего, - вздохнула Надя.
- А что сердце подсказывает?
- Что может подсказать бабье сердце?
Баринова угадала в темноте усмешку на ее миловидном лице.
- Чувство - самое главное, - проникновенно сказала Флора.
Ей было несколько странно, что незнакомый человек открывает душу. Вот так запросто, не зная по существу, кто она и что.
- Вы не поверите, я, как увидела Виктора, сразу влюбилась, призналась Надя. - Глаза у него добрые...
- Ну и хорошо, - обрадовалась Флора.
- А как с Павлинкой нянчится! И она к нему тянется, прямо сияет вся, как увидит его. Вот только что не умеет еще говорить "папа"... Да ведь и не было папы, - вздохнула Урусова.
- Это очень важно, что у них взаимная тяга, - сказала Баринова. - Да и выйти теперь замуж с ребенком не так легко.
- Что же, по-вашему получается, бросаться на любого, кто согласится взять с ребенком? - сердито спросила Надя. - Я так не хочу. Главное чтобы меня полюбили.
- Он любит. Это сразу видно.
- Да? - с тихой радостью спросила Надя. - Смотри-ка, даже вы заметили. Значит, правда...
- Хочу снять его для передачи, - сказала Флора.
- А зачем? - насторожилась вдруг Урусова.
- Ну как же, хороший водитель. Работники ГАИ, и те ставят его в пример...
- Не надо, - тихо попросила Надя.
- Но почему? - настаивала Баринова.
- Понимаете, сидел он... А вы его перед всеми выставите... Да и вам потом нагорит...
В комнате наступила тишина. Флора чувствовала, что это признание далось Урусовой не легко.
- Только вы никому не говорите, очень прошу! - взволнованно произнесла Надя.
- Честное слово! - вырвалось у Флоры. - Значит, вы поэтому раздумываете, идти или не идти за него замуж?
- Видите ли...
- Давай, Надя, на "ты", - предложила Баринова.
- Что ж, давай... Так вот, понимаешь, то, что было, то было - ну что поделаешь, коль так сложилось? А вот что скрыл судимость...
- От кого?
- От отдела кадров, когда к нам поступал. - Надя покачала головой. Спрашиваю: зачем скрыл? Витя говорит, что иначе не взяли бы на работу. Я ему: раз решил жить честно, так нельзя врать даже в самой малости... Потом, с этим виноградом... Сменял ящик на бутылку коньяка...
- Я слышала, - кивнула Баринова.
- Выходит, опять не сдержался. Правда, отделали его за тот ящик - не дай бог! Сотрясение мозга. - Она тяжело вздохнула.
- А кто это постарался?
- Да есть у нас один парень. Бывший чемпион города по боксу. Дружок начальника СЭЦа.
- Такой здоровый, с приплюснутым носом? - спросила Баринова, вспомнив, как она впервые зашла в цех к Анегину и застала у него крепыша с внешностью боксера.
- Да. У нас его Громилой зовут. И все боятся. Одно время он даже в дружине был, ходил по городу. Так все хулиганы его стороной обходили...
- Странные порядки, - заметила Баринова. - Разве мордобоем воспитывают? Ведь есть же, например, товарищеский суд...
- Знаешь, на некоторых никакие суды не действуют. А вот после знакомства с кулаками Громилы...
- Нет-нет, такие методы не годятся. Я завтра же поговорю об этом с директором...
Воскресное утро началось тревожно. У Павлинки поднялась температура, на тельце выступила сыпь. Прибежавший Виктор перепугался - не от купания ли? Но медсестра, за которой сходила в медпункт Баринова, сказала короткое слово - корь.
Урусова тут же собралась и повезла девочку домой. Виктор, естественно, поехал с ней.
Вскоре Флору вызвали в контору директора дома отдыха - звонил Заремба.
- Вы хотели посмотреть наших работников в семейном кругу? - спросил Фадей Борисович после приветствия.
- Конечно, - обрадованно ответила Баринова. - Это было бы здорово!
- Сейчас за вами заедет Евгений Иванович, посетим Боржанского. Кстати, познакомлю вас со своей супругой.
- Очень буду рада, - сказала Флора, понимая, что ей предстоит банкет, организованный начальством фабрики.
* * *
Анегин приехал за ней в щегольском ослепительно белом костюме, на среднем пальце правой руки у него красовался массивный золотой перстень с монограммой. Он открыл дверцу "Жигулей" последней модели и, галантно поздоровавшись, пригласил Флору сесть рядом, на переднем сиденье.
Доехали до города незаметно. Там к ним присоединился Заремба с женой.
- Капитолина Платоновна, - представил он журналистке пухлую женщину лет сорока, с капризно сложенными губами и волоокими глазами.
Та протянула Бариновой холеную руку с тщательно ухоженными ногтями и японским магнитным браслетом на запястье. Одета она была довольно скромно - легкое платье из кремовой марлевки. Да и сам Фадей Борисович походил на заштатного счетовода в своих хлопчатобумажных брюках, рубашке с короткими рукавами и соломенной шляпе.
Главный художник фабрики ожидал их, оказывается, не на городской квартире, а на даче недалеко от Южноморска.
Дачка была более чем скромная: маленький деревянный домик посреди участка, расположенного на берегу моря. Десяток фруктовых деревьев, огородик и неизменный виноградник. Возле домика стояла собачья конура. Единственно, что бросалось в глаза, - несколько пышных кустов роз, усыпанных крупными яркими цветами.
Когда машина подъехала к забору, большой лохматый пес выскочил из своей будки и, гремя цепью, зашелся в лае.
Откуда-то из-за виноградника появился Боржанский, в шортах, майке и пляжных сандалиях. Он унял собаку, запер ее в конуре и открыл ворота.
Анегин подогнал машину к самому домику. Гости вышли. Боржанский встретил их приветливо, но руку никому не подал.
- Готовлю, - пояснил он и, видя, что Фадей Борисович направился к крыльцу, сказал: - На природу, на природу! Дышать воздухом...
Все пошли за ним.
Возле самой воды стояли стол, стулья. Рядом в мангале весело трещал огонь под чугунным котлом, в котором шкворчало мясо с луком. Приехавших приветствовала высокая женщина, лет тридцати пяти, в старых потертых джинсах и в майке с короткими рукавами. У нее было продолговатое лицо, мечтательные глаза и пепельно-серые волосы, падающие на плечи.
- Моя жена Эрна, - сказал Боржанский, обращаясь к тележурналистке.
- Очень приятно. Флора, - протянула руку девушка и подумала, что зря вырядилась, как на торжественный прием.
- Плов? - потянул носом Заремба. - Фирменное блюдо.
- Да, - кивнул Боржанский, шинкуя острым ножом морковь.
- Вы еще и кулинар! - воскликнула Флора.
- Только плов, - покачал головой Герман Васильевич. - Память о Средней Азии.
- Но уж зато готовит его - язык можно проглотить, - сказала Эрна. Меня даже не подпускает к котлу...
- Боюсь, не разучился ли, - сказал Боржанский.
Анегин, Заремба и Капитолина Платоновна уселись на стулья, а Эрна потащила Флору в дом (Баринова при этом заметила, что Боржанский укоризненно посмотрел на супругу).
Домик состоял из двух небольших комнат и застекленной веранды. Обстановка - самая простая. Кровати, старомодный платяной шкаф, телевизор старой модели. Зато на всех стенах - картины. Преимущественно пейзажи. В рамках и без них.
- Это все Герман, - с благоговением произнесла Эрна.
Чтобы не казаться невежливой, Флора стала внимательно рассматривать работы Боржанского.
- Здесь чувствуется влияние Юона, - сказала она, указывая на зимний пейзаж.
- Сразу видно знатока! - обрадовалась жена Боржанского и особенно оживилась, когда Флора включила магнитофон: - А вы знаете, Юон пророчил мужу большое будущее! - Она вздохнула. - Если бы Герман захотел... Я ему твержу: займись по-настоящему организацией своей персональной выставки. Ведь у него столько почитателей! Пора бы уж и в Союз художников. В свое время ему предлагал рекомендацию сам Коненков! А Герман говорит: Левитан не был членом Союза художников, но это не помешало ему стать Левитаном... Ну посмотрите, разве это не совершенство? - обвела она руками вокруг. Вам нравится?
- Очень, - кивнула Баринова.
Она остановилась возле небольшого холста с вечерним пейзажем.
- Герман Васильевич не выставлялся в Москве? - спросила она. Кажется, я эту картину видела...
- Выставлялся, а как же! - ответила с гордостью жена Боржанского. Ему и теперь предлагают, а он... Боже мой, ну как мне ему доказать, что нельзя так относиться к собственному таланту?!
И Эрна стала сетовать на то, что если бы муж бросил фабрику и целиком отдался живописи, то куда было бы больше пользы и ему и людям.
- А что, разве он сейчас не пишет? - поинтересовалась Флора.
- В последнее время совсем забросил кисти и мольберт. Заедает производство... Хоть вы скажите ему! - попросила Эрна.
Баринова пообещала.
Когда они снова вышли во двор, Флора заметила странного человека. Это был высокий жилистый мужчина, загорелый до черноты, с копной совершенно седых спутанных волос. На нем были короткие, чуть ниже колен, выцветшие штаны.
Мужчина сидел прямо на песке возле большой бочки, лежащей на боку в дальнем углу участка Боржанских за кустами виноградника.
- Кто это? - Баринова остановилась от неожиданности.
- Пойдемте, пойдемте, - заторопилась смутившаяся Эрна. - Он у нас немного того... - она дотронулась пальцем до виска.
Флора успела еще разглядеть его светло-серые, спокойные и в то же время пронзительные глаза. Она невольно несколько раз обернулась в его сторону. И как ей ни хотелось подробнее расспросить хозяйку о странном мужчине, все же не решилась.
Боржанский пригласил всех к столу.
- Ну, за встречу!
Все подняли бокалы.
Фадей Борисович не выдержал, встал для тоста.
- Товарищи! - Он откашлялся. - Друзья! Герман Васильевич поднял первый бокал за встречу. Я бы хотел несколько расширить его выступление... Прошу прощения, я имею в виду тост... Нашей фабрике оказали честь представлять на голубом экране тружеников города. В лице Флоры Юрьевны, Заремба слегка поклонился в ее сторону, - подчеркну, очень милой и обаятельной, мы принимаем сегодня у себя в тесном кругу представителя славного отряда работников искусства. Это не просто встреча. Она символизирует союз творческих сил и производства...
Директор фабрики говорил в том же духе еще минут пять и всех утомил. А когда он закончил и все наконец выпили, Боржанский не без иронии заметил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81