И Дмитрий понял, что сейчас разгорится очередной диспут из тех, которые, возможно, тут длятся с утра до вечера.
— Меня интересуют подробности угона и, конечно, все, что связано с угонщиками. — Дмитрий старался говорить негромко, но так, чтобы художник его расслышал. — Я не стал пугать вашу супругу, но это довольно опасная группа. За ними числится много грехов.
— Даже так?! — удивился художник. — Я-то подумал, что просто на запчасти увели. Они что же грабители какие-нибудь? Медвежатники?
— Куда хуже. Убийцы.
— Вон как… Знать бы, я бы на них не с кулаками, а со вспышкой из окна.
Хотя нет, вспышка бы расстояние не взяла. Минут через пятнадцать эта бодяга кончится, — он кивнул на капельницу, — и я вам нарисую то, что помню. А словами как их описать, скажу, один — длинный, другой — короткий, что с этого толку?
Ещё минут пятнадцать Дмитрий посидел рядом с художником и выслушал его рассказ о не правильной издательской политике. Издатели гонятся за дешевинкой, заказывают рисунки художникам с улицы, хотя ведь наши мастера — это достояние нации. В результате на книжный рынок выбрасывается дурновкусие, которое постепенно влияет на художественный уровень всего населения. Скоро люди забудут, как талантливы были книжные иллюстрации в прежние времена, и будут считать, что книга должна выглядеть именно так, как сейчас, — на самом низкопробном уровне.
Дмитрий с ним был согласен. Ведь и в его работе высокое мастерство на всех уровнях тоже постепенно исчезало. А может быть, так всегда думают об уходящем времени те, кто перешагнул черту зрелости?
Наконец, когда в капельнице раствора совсем почти не осталось и Дмитрий стал беспокойно оглядываться, думая, не побежать ли ему на медицинский пост, медсестра вошла сама. Была она красива, весела и быстра в движениях.
— Не соскучились, мальчики? — спросила она, хотя все больные по возрасту годились ей в отцы. Или в деды. — Можно слегка размяться в коридоре, я палату открою на проветривание.
Освобождённый от капельницы художник набросил полосатую пижаму, какие Дмитрий считал давно исчезнувшими из жизни, и увёл его в закуток, где были кресла со столиком. Там он сделал быстрый набросок двух фигур, видимых со спины, а также одним росчерком изобразил лицо длинного с чуть кривоватым носом.
— Рисунок всегда лучше, чем словесный портрет. Тем более что кроме матерного слова, которое прохрипел этот, — он указал на длинного, — я ничего не услышал. Они же, сволочи, меня сразу на землю опрокинули и переключились на супругу.
Дмитрий поблагодарил, пожелал скорейшего выздоровления, простился и вышел.
Уже около лифта он вынул тот рисунок, который сделала супруга художника. Они были словно близнецы — повторяли друг друга полностью. Вот что значит долгая совместная жизнь и годы общей работы!
ЗЛОЙ ЧЕЧЕН ПОЛЗЁТ НА БЕРЕГ
— Такого изуверского ритуала, чтобы с человека живьём снимали кожу, а мясо отправляли на вывоз, — среди современных российских культов я не знаю.
Никита шёл с Аскером Алиевичем по Дворцовому мосту. С полчаса назад он пришёл в здание Кунсткамеры, где помещалось заведение с длинным названием:
Институт этнографии и антропологии человека имени Миклухо-Маклая Российской Академии наук. Профессор Аскер Алиевич Цагароев заведовал в этом институте сектором. Вечером Никита решил справиться насчёт него у бывшей одноклассницы, которая тоже трудилась в этом институте и специализировалась то ли по якутам, то ли по чукчам. А может, по тем и другим.
— Ты такого чеченца, Цагароева, из вашей епархии случайно не знаешь? — спросил он весело и тут же получил устную оплеуху за своё легкомыслие.
— Для тебя, Никитушка, Цагароев — чеченец, а для меня он прежде всего учёный планетарной значимости. Его книги изданы во всем мире. Можешь сам в БАНе в этом убедиться, если у тебя, конечно, есть пропуск. Они написаны вполне доступным языком.
Мол, не тебе с твоим ментовским интеллектом соваться в наши дела. Хорошо ещё Никита понял, что его посылают не в заведение с сауной и душевыми, а в библиотеку Академии наук. А то ведь мог бы и выдать что-нибудь, типа: «Слушай, я только не понимаю, при чем тут баня?»
И все же, несмотря на слова бывшей одноклассницы, Никита отличил учёного с мировым именем среди двух других собеседников мгновенно — как ни крути, а по виду он был типичным чеченцем. Только с седым затылком и седеющими усами, а также со вполне благородной осанкой.
Никита созвонился с ним сразу после вечернего разговора с одноклассницей, и Аскер Алиевич, не проявляя любопытства к цели визита сотрудника прокуратуры, сказал, что может встретиться только завтра, потому что завтра же вечером вылетает на конгресс в Лондон, а из Лондона — читать лекции в университете…
Тут учёный назвал город, название которого хотя и показалось знакомым, но в какой он находится стране и даже в каком полушарии, Никита твёрдо не знал.
В назначенный час он прошёл мимо скелета лошади о двух головах и другого скелета — человеческого, только гигантского роста, поднялся по лестнице и, слегка поплутав, отыскал нужный кабинет, где учёный, стоя в дверях, заканчивал деловой разговор, по-видимому, с коллегами.
— Но это же не входит в целевую программу, — занудно говорил один из коллег.
— Милый мой, разве озарение можно запрограммировать? — отвечал ему профессор Цагароев со спокойной улыбкой доброго и мудрого пожилого человека. — Что вам эта программа! Человека осенила яркая, свежая идея, а вы — со своей программой. Да сочиним мы нужную формулировку.
Разговор ещё не закончился, когда у Цагароева засигналила трубка. Аскер Алиевич нетерпеливо поднёс её к уху, проговорил кому-то: «Привет, Миша», потом взглянул на часы и добавил: «Хорошо, через полчаса буду».
Звонивший Миша, судя по всему, сразу предложил учёному машину, на что тот ответил:
— Не надо машины! Ты же знаешь: я люблю ходит по мосту пешком. Через полчаса я у тебя буду.
— Так я могу начинать работу? — спросил, слегка заикаясь от волнения, другой коллега.
— Начинайте немедленно. — Цагароев с той же мягкой Улыбкой повернулся к нему. — Под мою ответственность.
Только после этого он со вниманием взглянул на Никиту.
— Вы ко мне?
Коллеги удалились, Никита, ощущая дефицит времени, представился и постарался за полминуты выложить свои вопросы.
— У нас такая проблема, Аскер Алиевич: требуется научная консультация.
Несколько раз подряд находим мужские тела… со снятыми кожными покровами.
Короче, тело есть, а кожи нет, срезана. Может ли кто делать такое в чеченской общине… нет, не обязательно в чеченской, — поправился Никита, однако слово было уже сказано. — Поймите меня правильно, — заволновался Никита, — я имею в виду любую нацию: у кого был такой культовый ритуал?..
Учёный понял все раньше, чем Никита договорил до конца, и, горестно кивнув, вдруг заботливо спросил:
— Вы одеты достаточно тепло, чтобы пойти со мной по Дворцовому мосту?
— Нормально — Никита с трудом скрыл удивление.
— Тогда у нас с вами есть двадцать минут. Проводите меня до Эрмитажа, вот все и обсудим. Михаил Борисович просит посмотреть новую коллекцию перед открытием.
Все-таки Никита был не какой-нибудь серый валенок и сразу понял, что звонивший Миша — это и есть Михаил Борисович, директор Эрмитажа по фамилии Пиотровский. Потом он почти бегом спустился по лестнице следом за сухоньким седеющим чеченцем и, стараясь не отставать, последовал за ним по набережной к Дворцовому мосту.
— Полагаю, вы ждёте, чтобы я немедленно назвал вам адрес злого чечена? — все с той же доброй улыбкой на лице спросил Аскер Алиевич.
— Какого злого чечена? — не понял Никита.
— Это из «Колыбельной» Лермонтова: «Злой чечен ползёт на берег, точит свой кинжал».
Что-то такое Никита помнил, но очень туманно.
— Чеченец как современный символ врага — забавно, не правда ли? Или трагично. Нет, мой дорогой, чечена я вам не назову. Но то, что ни один истинный чеченец такой способ мести не изберёт, это скажу вам точно.
— Но мало ли… — попробовал возразить Никита. — Я, конечно, понимаю…
— Ничего вы, молодой человек, не понимаете! — проговорил с неожиданной горечью учёный. — Хотя бы потому, что вас этому не учили. Вы хотя бы помните из своей, из русской истории, что Александр Невский однажды отмолил у Батыя право не вести русские дружины на войну?
— Было такое, — согласился на всякий случай Никита, хотя, конечно, не помнил.
— Правда, его брат, Ярослав Ярославич, и сыновья уже на эту войну ходили.
И ходили они именно на Кавказ — завоёвывать земли, где жил вайнахский народ, проще говоря, чеченцы. Так с тех пор и завоёвывают… в каждом веке и каждое поколение. Уж кто только не завоёвывал. И чтобы устоять в этой тысячелетней бойне, нужны в том числе и прочные, я бы сказал, окостеневшие ритуалы. Так вот, того, о чем вы спросили, среди ритуалов в последние столетия не наблюдалось.
Хотя, по преданиям, один из апостолов, святой Варфоломей, после проповеди в Индии перешёл в Армению и подвергся там именно такому жуткому истязанию: с него была снята кожа. Великий Питер Брейгель, как известно, изобразил этого мученика стоящим под деревом с перекинутой через руку, словно плащ, собственной кожей.
— То есть вы считаете, что в среде чеченцев такого быть не может?
— К тому же есть правила поведения народа в рассеянии. Сейчас все более утверждается взгляд на чеченский народ как на повторяющий судьбу народа еврейского. Сегодня в диаспорах живёт намного больше чеченцев, чем на своей земле. Так вот, у еврейского народа было золотое правило — не нарушать законов страны, которая его приняла, и содействовать процветанию этой страны… Хотя, конечно, отморозки могут быть в любой семье. И тут желательно тоже придерживаться старинного правила. Вы, возможно, слышали: «Дайте нам право иметь своих негодяев». Но этими негодяями нельзя мерить ни один народ… В моем подъезде коренной житель Петербурга, исконно русский человек Петя Иванов, каждый вечер мочится возле лифта. Но только ненормальный будет судить по нему обо всех петербуржцах и, тем более, о русском народе…
— А вы, Аскер Алиевич, ощущаете себя больше кем? — спросил вдруг Никита. — Я имею в виду: чеченцем или петербуржцем.
Они перешли уже разводную часть моста, и далеко внизу под ними, разбиваясь о каменные быки, стремительно неслись свинцовые воды Невы.
— Всем сразу, мой дорогой. — Цагароев улыбнулся. — В зависимости от того, кто в эту минуту терпит обиду. Чеченцем, петербуржцем, гражданином России, жителем планеты. И кроме того, сыном Божиим.
— Всем сразу?
— Естественно. И готов защищать любого из них, если он терпит бедствие. А вы разве нет? — Пожалуй, и я тоже… У меня, правда, один дедушка наполовину татарин, а бабушка — с Украины…
— Это нормально. А что касается существующих на сегодня аномальных ритуалов, то такого, о котором вы спрашиваете, в России, к счастью, не наблюдалось. Думаю, это что-то иное — никакой не сатанизм, которым так любят пугать, не каннибализм и прочие страшилки… Советую вам поискать в мире, как бы точнее выразиться, суперизощренной современной культуры. Короче, это — не веяние варварского прошлого, а что-то современное, ну как, к примеру, серьга в брови или губе у нынешней молодёжи. И ещё — по слухам, появилась — только я предупреждаю: это всего лишь тёмные слухи — какая-то странная личность, которую именуют чеченцем. Я не знаю, кто он. Я ничего о нем не знаю, кроме того, что личность эта опасна… Если он и в самом деле чеченец, то это — тот самый негодяй, на которого у каждого народа должно быть право… Попробуйте поискать около него.
— Сведения достоверные? — спросил Никита.
— Я вам сказал — это тёмные слухи.
— Но вы могли бы назвать координаты источника, который вам их сообщил?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60