А Волк заступил на дежурство перед его дверью. Однако только что ему доложили, что застреленная тётка воскресла и болтала по телефону с малюткой-циркачкой. И теперь Волчара ломал голову, как быть: сразу сообщать эту новость Чеченцу или подождать до утра.
Но тут подоспела и другая новость: у очередного терпилы сошла тату. Была татуировочка — и не стало! С такой новостью можно было Чеченца и будить.
Ожившая тётка уходила теперь в тень.
Хотя их разделяли стена и дверь, просто так к Чеченцу входить было западло. С недавних пор шеф стал остерегаться всего и своей дверью распоряжался только сам. Если вдуматься, то дела у шефа, видно, были настолько чмовые, что самое время Волку было с них соскочить, пока не настало полное вязалово. Он, Волчара, всегда раньше всех унюхивал капканы, которые расставляла им жизнь.
Потому и спасался. И сегодня он тоже чувствовал знакомый дух мышеловки. Но что там ни говори, а доложить обо всем Чеченцу надо.
На своём сотовом он набрал его номер, пропустил гудков восемь, снова набрал. Чеченец не отзывался, хотя все знали, что сон у него такой, что его шорох пылинки разбудит. Это было странно, потому что шеф всегда отзывался сразу. Приходилось Волку решаться. И он, предчувствуя плохое, нажал на кнопочку в полу, о которой знало только несколько человек.
Двери раздвинулись, Волк шагнул в апартаменты Чеченца, пересёк небольшую промежуточную комнату и, громко кашлянув, но все равно рискуя нарваться на пулю, открыл двери, которые были слева.
На него сразу дунуло холодком. Решётка на окне была спилена, рамы распахнуты, апартаменты можно было не изучать, все и так ясно — в расстеленной кровати шефа не лежало. А за открытым окном раскачивался капроновый трос, на котором он был спущен.
Первой мыслью Волка было поднять тревогу. Вторая мысль перечеркнула первую и приказала немедленно заняться бабками, а потом в темпе исчезнуть. Где Чеченец держал «зеленые», нужные для дневных дел, он приблизительно знал. И не ошибся.
То, что бабки были на месте, тоже говорило о многом. Волк даже примерно предполагал, кому понадобилась жизнь его теперь уже бывшего шефа. Но это имя вслух лучше было не называть. Не зря Чеченец так его боялся, что даже перед дверью поставил пост. И Волк сделал правильно, промолчав, что человек этот встретился ему на днях посреди улицы, когда они с пацанами въехали на «мерсе» в борт какому-то лоху.
Зелёных у Чеченца оказалось немеряно. Волк набил все, какие были, карманы, застегнул на себе куртку и наполнил пространство за пазухой, так что у него раздулся живот. Запрыгнув на подоконник, он подтянул к себе болтающийся капроновый шнур и, стараясь не спешить, чтобы не ободрать ладони, цепляясь подошвами за глухую стену, стал медленно спускаться.
Он успел вовремя. Стоило ему отгрести метров на сто от бассейна, как туда подъехало несколько автобусов, и из них высыпал ОМОН в масках.
Что-то в его мыслях было не так.
* * *
Петя лежал на топчане и пытался сообразить, зачем его тюремщикам понадобилась татуировка. Ну да, в какой-то книге, вроде бы в «Осени патриарха», престарелый диктатор угощал строптивых генералов их фаршированными коллегами.
Может быть, здесь нечто похожее — выживший из ума олигарх любит закусывать фаршированными людьми. Уж если верить в этакое безумие, то нужно идти до конца: олигарх предпочитает людей с татуировкой на теле. Что же будет теперь, когда они обнаружили, что татуировка исчезла?
Понятно, что эти люди его не отпустят. Даже если он поклянётся хранить их тайну. Если им не понадобится его тело, оно просто станет частью фундаментного блока. И поэтому лучше закончить свою жизнь прямо сейчас, пока с него снято наблюдение. А то, что за ним перестали следить, он почувствовал сразу.
И все же надежда умирает последней. Быть может, он все-таки найдёт способ отсюда выкарабкаться.
Неожиданно его печальные мысли прервал глухой, но сильный взрыв, от которого дрогнули стены. Похоже, что рвануло где-то в здании, потому что сразу после этого Петя услышал далёкие звуки — едва слышный топот многих ног, выстрелы, команды.
«Неужели спасают меня!» — Он боялся поверить в такое чудо, и все же начал прислушиваться к каждому звуку. Топот отдалился, стал едва различимым.
— Эй! — крикнул Петя, не очень веря в то, что его услышат. — Люди! Я здесь!
Как ни странно, топот стал снова приближаться, хотя его крик, конечно, никто не услышал.
Потом где-то близко лязгнула металлическая дверь.
— Есть тут кто живой? — донёсся голос. — Товарищ майор, тут вроде бы никого!
— Я здесь! Здесь! Помогите! — закричал изо всех сил Петя и почувствовал, как слабо прозвучал его крик. Но его услышали.
— Товарищ майор, кто-то есть!
В коридоре послышались шаги, и Петя снова крикнул:
— Я здесь сижу, в камере!
— Сейчас откроем, — сказали ему из-за двери. — Только оружие на пол сначала.
— Нет у меня оружия, я заключённый.
— А-а! — обрадовался спаситель. — Тебя-то мы и ищем.
Дверь распахнулась, и Петя увидел омоновца в пятнистом комбинезоне, в бронежилете и маске. Омоновец наводил на него автомат.
— Не стреляйте, вы что! — испуганно крикнул Петя.
— К стене, стоять! Руки над головой! — скомандовал омоновец и крикнул кому-то:
— Товарищ майор, тут он. Его обыскать?
— Ну, обыщи, — согласился невидимый майор.
— Я свой, — с трудом проговорил Пётр. — У меня оружия нет.
— Порядок такой, — объяснил омоновец, проводя ладонью вдоль его тела. — Ты не обижайся, я-то верю, а порядок есть порядок. Так, повернись лицом, — скомандовал он. — Теперь спокойно, медленно иди вперёд. Бежать не вздумай, буду стрелять.
Под конвоем автоматчика Петя прошёл по узкому коридору, повернул налево, вошёл в более широкий коридор, поднялся по бетонным ступеням и оказался перед развороченным выходом на улицу. Оттуда на него дохнуло таким свежим воздухом, что в голове сразу началось лёгкое кружение.
Петя остановился на крыльце и увидел десяток парней, стоящих на коленях вокруг автобуса со стянутыми назад руками.
— Привёл. Говорит, заключённый, — доложил автоматчик слегка сутулому пожилому человеку с домашним лицом. Он единственный был здесь без маски.
— Привёл, хорошо, — сказал человек, видимо, руководитель всей операции. — Опусти автомат, а то ещё прихлопнешь парня, освободитель. — И он повернулся к Пете. — Имя, фамилия, адрес?
— Пётр Геннадьевич Веселовский, — произнёс Петя и почувствовал, что губы его задрожали.
— Есть такой пропащий у нас в списке, — весело подтвердил командир.
Петя не удержался и всхлипнул, но сумел договорить то, что считал важным:
— Они меня в камере откармливали, чтобы съесть.
— Да нет, — и командир улыбнулся невоенной улыбкой, — Кушать вас они не собирались. Им нужна была ваша кожа.
ТРИ ВЕСЁЛЫХ ПАССАЖИРА
— Прокололись мы, — докладывал Дубинин своему шефу. — Опоздали часа на два.
Взяли всякую шушеру, а главного упустили. Хорошо хоть парнишку спасли, студента.
На втором этаже в офисе как бы охранного предприятия «Эгида +» было пока малолюдно. Не сидела в приёмной перед компьютером красавица-секретарша, да и другие сотрудники, не занятые в операции, ещё только собирались на службу.
Внизу тоже было непривычно свободно. Дубинин отпустил большую часть группы захвата на отдых, приказав явиться к одиннадцати.
— Кто его упредил? — продолжал Дубинин. — И ещё: там есть одна смущающая подробность — блок на крыше, перепиленная решётка и разрезанное стекло.
— Не одна, а целых три, — шутливо уточнил Плещеев, а потом поинтересовался:
— По Брамсу вы новенького ничего не получали?
— Если не считать, что в выходной я сам подвёз человека, подходящего под его описание, ничего. Думаете, это его игра?
— Может быть, может быть, — задумчиво проговорил Плещеев. — Попробую уточнить по своим каналам. Отдыхайте, Осаф Александрович.
— Я только хотел спросить, — Дубинин уже встал, но задержался у кресла. — Приказ о его обязательном уничтожении ещё действует?
— Да как вам сказать. Письменного приказа я не видел. Мы-то с вами читали только информацию о нем. Ходили слухи, что и устное распоряжение отменено. Так сказать, дела давно минувших дней, другая страна, другие руководители, ошибки прошлого. Первое-то его преступление ведь в чем заключалось: ему полагалось погибнуть, а он выжил, его к Герою собирались посмертно представить, а он — живой. Короче, насколько я знаю, до него сведения об отмене распоряжения были доведены и однажды он якобы получил задание. Скажем так, пресечь деятельность чересчур ретивого то ли физика, то ли биолога. Это был как раз момент пылкой любви с американской державой, и приказ исходил от обеих сторон. Чего-то этот умник такого наоткрывал, что грозило устроить большой непорядок в мире. И якобы тот, о ком мы говорим, приказ недовыполнил — скальпа физика не представил. То ли пожалел парня и отпустил, то ли сам куда упрятал. Но предупреждаю, это — сугубо неофициальная информация. Как говорят, за что купил, за то и продаю.
— То есть он остался вольным стрелком?
— Ну насколько вольным, а насколько — подневольным, мы не знаем, но — стрелком.
Когда Дубинин вышел, Плещеев набрал электронный адрес, в «Эгиде +» известный только ему одному. Этот адрес не был нигде записан и хранился лишь в памяти. Сообщение состояло из одного слова: «Позвони». Минут через двадцать он услышал сигнал сотового.
— Звал? — коротко спросил голос.
— Скажи, пожалуйста, Чеченца ты у нас увёл? — поинтересовался Плещеев.
— Если да, так что?
— Несправедливо. За ним большой хвост, он нам тоже нужен.
— Справедливо. У вас он через год выкупится, а там, куда я его сплавил, будет сидеть пожизненно. Или скорчится. На электрическом стуле. За ним хвостов, как у нас с тобой пальцев. И все большие.
— Ну спасибо, что отозвался. Теперь хоть есть ясность. Будь.
— Ты тоже, будь, — и звонивший отключился.
* * *
К набережной Макарова там, где Васильевский остров изгибается в сторону реки Смолении, между Тучковым мостом и началом Малого проспекта пришвартовался на радость прохожим огромный океанский корабль. Он возвышался над городскими постройками, и солнце, отражаясь в окнах его кают и салонов, слепило глаза жильцов многих соседних зданий. Прохожие любовались его белизной, современными обводами. В районе верхней палубы, где-то на высоте крыши семиэтажного дома, вдоль фальшборта торжественно тянулась надпись, оповещающая о названии судна, которое на русский язык переводилось, как «Корона Карибов».
Санкт-Петербург был последним пунктом в тридцатидневном туристском маршруте корабля. Отсюда он прямым ходом отправлялся через Атлантику назад, к латиноамериканскому берегу, чтобы высадить богатых пожилых людей, уставших от долгого плавания и обилия впечатлений, в портах Бразилии, Аргентины, Колумбии и Мексики.
Порядок входа и выхода туристов был упрощённым. Лишь у трапа стоял круглосуточный пост — два сменяющихся пограничника, которые, проверив паспорта, осматривали строгим взглядом каждого, кто поднимался на судно или спускался на берег.
Вечером накануне отплытия судна в Мариинском дворце, где помещалось Законодательное собрание, был устроен приём в честь посетивших город почётных гостей. Туристов не стали утомлять долгими экскурсиями по дворцу и скучными речами. Довольно скоро торжественная часть перешла в фуршет. А потом желающим была дана последняя возможность прогуляться вдоль невских набережных. Ровно в двадцать три часа судно должно было отчалить.
В десять вечера вблизи угла Третьей линии и Малого проспекта остановилась серая «Нива». К ней подошли трое загорелых элегантно одетых мужчин и, перебросившись с водителем несколькими фразами, стали усаживаться в машину. На заднем сиденье за спиной водителя уже был один пассажир, который, судя по всему, находился в глубоком пьяном забытьи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Но тут подоспела и другая новость: у очередного терпилы сошла тату. Была татуировочка — и не стало! С такой новостью можно было Чеченца и будить.
Ожившая тётка уходила теперь в тень.
Хотя их разделяли стена и дверь, просто так к Чеченцу входить было западло. С недавних пор шеф стал остерегаться всего и своей дверью распоряжался только сам. Если вдуматься, то дела у шефа, видно, были настолько чмовые, что самое время Волку было с них соскочить, пока не настало полное вязалово. Он, Волчара, всегда раньше всех унюхивал капканы, которые расставляла им жизнь.
Потому и спасался. И сегодня он тоже чувствовал знакомый дух мышеловки. Но что там ни говори, а доложить обо всем Чеченцу надо.
На своём сотовом он набрал его номер, пропустил гудков восемь, снова набрал. Чеченец не отзывался, хотя все знали, что сон у него такой, что его шорох пылинки разбудит. Это было странно, потому что шеф всегда отзывался сразу. Приходилось Волку решаться. И он, предчувствуя плохое, нажал на кнопочку в полу, о которой знало только несколько человек.
Двери раздвинулись, Волк шагнул в апартаменты Чеченца, пересёк небольшую промежуточную комнату и, громко кашлянув, но все равно рискуя нарваться на пулю, открыл двери, которые были слева.
На него сразу дунуло холодком. Решётка на окне была спилена, рамы распахнуты, апартаменты можно было не изучать, все и так ясно — в расстеленной кровати шефа не лежало. А за открытым окном раскачивался капроновый трос, на котором он был спущен.
Первой мыслью Волка было поднять тревогу. Вторая мысль перечеркнула первую и приказала немедленно заняться бабками, а потом в темпе исчезнуть. Где Чеченец держал «зеленые», нужные для дневных дел, он приблизительно знал. И не ошибся.
То, что бабки были на месте, тоже говорило о многом. Волк даже примерно предполагал, кому понадобилась жизнь его теперь уже бывшего шефа. Но это имя вслух лучше было не называть. Не зря Чеченец так его боялся, что даже перед дверью поставил пост. И Волк сделал правильно, промолчав, что человек этот встретился ему на днях посреди улицы, когда они с пацанами въехали на «мерсе» в борт какому-то лоху.
Зелёных у Чеченца оказалось немеряно. Волк набил все, какие были, карманы, застегнул на себе куртку и наполнил пространство за пазухой, так что у него раздулся живот. Запрыгнув на подоконник, он подтянул к себе болтающийся капроновый шнур и, стараясь не спешить, чтобы не ободрать ладони, цепляясь подошвами за глухую стену, стал медленно спускаться.
Он успел вовремя. Стоило ему отгрести метров на сто от бассейна, как туда подъехало несколько автобусов, и из них высыпал ОМОН в масках.
Что-то в его мыслях было не так.
* * *
Петя лежал на топчане и пытался сообразить, зачем его тюремщикам понадобилась татуировка. Ну да, в какой-то книге, вроде бы в «Осени патриарха», престарелый диктатор угощал строптивых генералов их фаршированными коллегами.
Может быть, здесь нечто похожее — выживший из ума олигарх любит закусывать фаршированными людьми. Уж если верить в этакое безумие, то нужно идти до конца: олигарх предпочитает людей с татуировкой на теле. Что же будет теперь, когда они обнаружили, что татуировка исчезла?
Понятно, что эти люди его не отпустят. Даже если он поклянётся хранить их тайну. Если им не понадобится его тело, оно просто станет частью фундаментного блока. И поэтому лучше закончить свою жизнь прямо сейчас, пока с него снято наблюдение. А то, что за ним перестали следить, он почувствовал сразу.
И все же надежда умирает последней. Быть может, он все-таки найдёт способ отсюда выкарабкаться.
Неожиданно его печальные мысли прервал глухой, но сильный взрыв, от которого дрогнули стены. Похоже, что рвануло где-то в здании, потому что сразу после этого Петя услышал далёкие звуки — едва слышный топот многих ног, выстрелы, команды.
«Неужели спасают меня!» — Он боялся поверить в такое чудо, и все же начал прислушиваться к каждому звуку. Топот отдалился, стал едва различимым.
— Эй! — крикнул Петя, не очень веря в то, что его услышат. — Люди! Я здесь!
Как ни странно, топот стал снова приближаться, хотя его крик, конечно, никто не услышал.
Потом где-то близко лязгнула металлическая дверь.
— Есть тут кто живой? — донёсся голос. — Товарищ майор, тут вроде бы никого!
— Я здесь! Здесь! Помогите! — закричал изо всех сил Петя и почувствовал, как слабо прозвучал его крик. Но его услышали.
— Товарищ майор, кто-то есть!
В коридоре послышались шаги, и Петя снова крикнул:
— Я здесь сижу, в камере!
— Сейчас откроем, — сказали ему из-за двери. — Только оружие на пол сначала.
— Нет у меня оружия, я заключённый.
— А-а! — обрадовался спаситель. — Тебя-то мы и ищем.
Дверь распахнулась, и Петя увидел омоновца в пятнистом комбинезоне, в бронежилете и маске. Омоновец наводил на него автомат.
— Не стреляйте, вы что! — испуганно крикнул Петя.
— К стене, стоять! Руки над головой! — скомандовал омоновец и крикнул кому-то:
— Товарищ майор, тут он. Его обыскать?
— Ну, обыщи, — согласился невидимый майор.
— Я свой, — с трудом проговорил Пётр. — У меня оружия нет.
— Порядок такой, — объяснил омоновец, проводя ладонью вдоль его тела. — Ты не обижайся, я-то верю, а порядок есть порядок. Так, повернись лицом, — скомандовал он. — Теперь спокойно, медленно иди вперёд. Бежать не вздумай, буду стрелять.
Под конвоем автоматчика Петя прошёл по узкому коридору, повернул налево, вошёл в более широкий коридор, поднялся по бетонным ступеням и оказался перед развороченным выходом на улицу. Оттуда на него дохнуло таким свежим воздухом, что в голове сразу началось лёгкое кружение.
Петя остановился на крыльце и увидел десяток парней, стоящих на коленях вокруг автобуса со стянутыми назад руками.
— Привёл. Говорит, заключённый, — доложил автоматчик слегка сутулому пожилому человеку с домашним лицом. Он единственный был здесь без маски.
— Привёл, хорошо, — сказал человек, видимо, руководитель всей операции. — Опусти автомат, а то ещё прихлопнешь парня, освободитель. — И он повернулся к Пете. — Имя, фамилия, адрес?
— Пётр Геннадьевич Веселовский, — произнёс Петя и почувствовал, что губы его задрожали.
— Есть такой пропащий у нас в списке, — весело подтвердил командир.
Петя не удержался и всхлипнул, но сумел договорить то, что считал важным:
— Они меня в камере откармливали, чтобы съесть.
— Да нет, — и командир улыбнулся невоенной улыбкой, — Кушать вас они не собирались. Им нужна была ваша кожа.
ТРИ ВЕСЁЛЫХ ПАССАЖИРА
— Прокололись мы, — докладывал Дубинин своему шефу. — Опоздали часа на два.
Взяли всякую шушеру, а главного упустили. Хорошо хоть парнишку спасли, студента.
На втором этаже в офисе как бы охранного предприятия «Эгида +» было пока малолюдно. Не сидела в приёмной перед компьютером красавица-секретарша, да и другие сотрудники, не занятые в операции, ещё только собирались на службу.
Внизу тоже было непривычно свободно. Дубинин отпустил большую часть группы захвата на отдых, приказав явиться к одиннадцати.
— Кто его упредил? — продолжал Дубинин. — И ещё: там есть одна смущающая подробность — блок на крыше, перепиленная решётка и разрезанное стекло.
— Не одна, а целых три, — шутливо уточнил Плещеев, а потом поинтересовался:
— По Брамсу вы новенького ничего не получали?
— Если не считать, что в выходной я сам подвёз человека, подходящего под его описание, ничего. Думаете, это его игра?
— Может быть, может быть, — задумчиво проговорил Плещеев. — Попробую уточнить по своим каналам. Отдыхайте, Осаф Александрович.
— Я только хотел спросить, — Дубинин уже встал, но задержался у кресла. — Приказ о его обязательном уничтожении ещё действует?
— Да как вам сказать. Письменного приказа я не видел. Мы-то с вами читали только информацию о нем. Ходили слухи, что и устное распоряжение отменено. Так сказать, дела давно минувших дней, другая страна, другие руководители, ошибки прошлого. Первое-то его преступление ведь в чем заключалось: ему полагалось погибнуть, а он выжил, его к Герою собирались посмертно представить, а он — живой. Короче, насколько я знаю, до него сведения об отмене распоряжения были доведены и однажды он якобы получил задание. Скажем так, пресечь деятельность чересчур ретивого то ли физика, то ли биолога. Это был как раз момент пылкой любви с американской державой, и приказ исходил от обеих сторон. Чего-то этот умник такого наоткрывал, что грозило устроить большой непорядок в мире. И якобы тот, о ком мы говорим, приказ недовыполнил — скальпа физика не представил. То ли пожалел парня и отпустил, то ли сам куда упрятал. Но предупреждаю, это — сугубо неофициальная информация. Как говорят, за что купил, за то и продаю.
— То есть он остался вольным стрелком?
— Ну насколько вольным, а насколько — подневольным, мы не знаем, но — стрелком.
Когда Дубинин вышел, Плещеев набрал электронный адрес, в «Эгиде +» известный только ему одному. Этот адрес не был нигде записан и хранился лишь в памяти. Сообщение состояло из одного слова: «Позвони». Минут через двадцать он услышал сигнал сотового.
— Звал? — коротко спросил голос.
— Скажи, пожалуйста, Чеченца ты у нас увёл? — поинтересовался Плещеев.
— Если да, так что?
— Несправедливо. За ним большой хвост, он нам тоже нужен.
— Справедливо. У вас он через год выкупится, а там, куда я его сплавил, будет сидеть пожизненно. Или скорчится. На электрическом стуле. За ним хвостов, как у нас с тобой пальцев. И все большие.
— Ну спасибо, что отозвался. Теперь хоть есть ясность. Будь.
— Ты тоже, будь, — и звонивший отключился.
* * *
К набережной Макарова там, где Васильевский остров изгибается в сторону реки Смолении, между Тучковым мостом и началом Малого проспекта пришвартовался на радость прохожим огромный океанский корабль. Он возвышался над городскими постройками, и солнце, отражаясь в окнах его кают и салонов, слепило глаза жильцов многих соседних зданий. Прохожие любовались его белизной, современными обводами. В районе верхней палубы, где-то на высоте крыши семиэтажного дома, вдоль фальшборта торжественно тянулась надпись, оповещающая о названии судна, которое на русский язык переводилось, как «Корона Карибов».
Санкт-Петербург был последним пунктом в тридцатидневном туристском маршруте корабля. Отсюда он прямым ходом отправлялся через Атлантику назад, к латиноамериканскому берегу, чтобы высадить богатых пожилых людей, уставших от долгого плавания и обилия впечатлений, в портах Бразилии, Аргентины, Колумбии и Мексики.
Порядок входа и выхода туристов был упрощённым. Лишь у трапа стоял круглосуточный пост — два сменяющихся пограничника, которые, проверив паспорта, осматривали строгим взглядом каждого, кто поднимался на судно или спускался на берег.
Вечером накануне отплытия судна в Мариинском дворце, где помещалось Законодательное собрание, был устроен приём в честь посетивших город почётных гостей. Туристов не стали утомлять долгими экскурсиями по дворцу и скучными речами. Довольно скоро торжественная часть перешла в фуршет. А потом желающим была дана последняя возможность прогуляться вдоль невских набережных. Ровно в двадцать три часа судно должно было отчалить.
В десять вечера вблизи угла Третьей линии и Малого проспекта остановилась серая «Нива». К ней подошли трое загорелых элегантно одетых мужчин и, перебросившись с водителем несколькими фразами, стали усаживаться в машину. На заднем сиденье за спиной водителя уже был один пассажир, который, судя по всему, находился в глубоком пьяном забытьи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60