К стыду своему, она в те дни кроме идиотской улыбки и трех-пяти фраз так и не смогла из себя ничего выдавить. А всю непринуждённую беседу вёл за обоих Дмитрий.
— Попробую по-французски, Глебушка, — неуверенно ответила она мужу, — ты же сам говорил, что французы других языков не знают. Попрошу Дмитрия, может, он со мной позанимается.
— Ладно, поработаю с тобой. Детские знания — самые прочные, вряд ли они улетучились. — Глеб уже надевал ошейник на Геру, их семейного чёрного пуделя. — Через пятнадцать минут мы придём, и будь готова.
То, что её Глеб — лингвист, она узнала во время их неожиданного знакомства, когда вместе с Дмитрием, который уже тогда был следователем, спасала его на собственной даче от преступников-милиционеров после нескольких суток пыток, допросов и истязаний. Садистам из вокзального отделения милиции очень захотелось списать именно на интеллигента Глеба все те ужасные дела, которые совершал ненайденный маньяк. А Дмитрий сутками не спал, чтобы поймать подлинного преступника, и был уверен, что этот несчастный, почти ослепший после ментовских избиений интеллигент к преступлениям непричастен. В конце концов истина и добро восторжествовали: брату удалось поймать настоящего, а не подставного маньяка. Агния даже впервые зауважала его работу. С тех пор как она стала женой спасённого ими Глеба, Агния привыкла, что он время от времени показывает ей свои научные статьи, а она их наспех просматривает. Все эти лингво-структуралистские поиски были от неё далеки. Но то, что он — талантливый педагог, она ощутила только теперь, за десять дней до отлёта в Париж.
— В принципе, ты ведь многое знаешь, — уверял Глеб после первого часа занятий. — Тебе всего-то навсего надо сбросить свою зажатость. Убедить себя, что ты можешь говорить легко и свободно.
Муж, конечно, выжал из неё соки. Он пел с ней вместе детские французские песенки, играл в игры, рассказывал анекдоты, естественно на французском, и даже убедил читать по очереди вслух Мольера, опять же в подлиннике. Зато уровень французского у Агнии перестал быть мнимым.
И оказалось — ничего страшного. Самолёт она перенесла прекрасно, хотя с детства боялась укачки. В огромном здании аэропорта Орли быстро сориентировалась, доехала до метро на бесплатном подкидыше-автобусе. Метро, как ей и говорили, шло сначала поверху, а потом уходило в тоннель. Ужаснувшись дороговизне парижского транспорта, Агния купила книжечку из десяти билетиков, прошла через турникет и приблизительно через час вышла на площади Италии.
Нужную улицу она отыскала на карте ещё дома. И здесь тоже быстро её нашла по указателям, прошла по ней метров сто, свернула в переулочек направо, а там вошла в крохотную гостиницу, которая на неделю должна была стать её домом.
В записи заказанных номеров она значилась не под своей новой фамилией Пуришкевич, которой одарил её Глеб. Фамилия эта оказалась слишком трудна для араба, владельца гостиницы. Её предупредили, что она обозначена коротким именем — мадам Агни.
Агния, к своему удивлению, сразу поняла вопрос портье, мсье Пьера, — за сколько дней она собирается заплатить. И он тоже сразу понял её, когда она сказала, что пока за три.
— Мадам желает номер без душа? — переспросил он с сомнением.
— Да-да, только без душа! — подтвердила Агния, как её учили.
Даже этот самый дешёвый номер стоил бездну денег — сто девяносто франков в сутки. А душ, как ей говорили, можно было принять по жетону за шесть франков — три минуты.
Девушка-мулатка провела её по узенькой лестнице на второй этаж, открыла дверь и, улыбнувшись, исчезла. Агния осталась наедине с широкой постелью, узким оконцем, выходящим на противоположную стену, подоконником, который исполнял роль столика, и настоящим микростоликом — размером с подоконник. Открыв створки узкого шкафчика, она обнаружила микрораковину с кранами холодной и горячей воды. В отличие от родного дома, горячая вода имелась.
«Такой вот у меня личный маленький Париж на эту неделю», — подумала Агния.
Оставалось быстро развесить одежду на тонких металлических вешалках в шкафчике, надеть летнюю длинную цветастую юбку, голубую майку, лёгкие белые тапочки, взять белую сумочку на длинном ремешке, куда она сложила документы с деньгами, и спуститься вниз, чтобы познавать большой Париж.
Агнию предупредили, что гостиницу для неё сняли хотя и в центре, у метро, но в очень дешёвом квартале, который в последние десятилетия облюбовали эмигранты из арабов и китайцев. Это она ощутила сразу, как только вышла на улицу.
Пока летел самолёт, пока она пересекала сначала предместья Парижа, а потом и сам город под землёй, пока раскладывала вещи в номере, солнце опустилось ниже, и воздух окрасился в золотисто-оранжевый цвет. Это был именно тот парижский цвет, о котором она столько читала! У стен домов тут и там стояли смугловатые юноши, Агния прошла мимо двух небольших ресторанчиков, и оба были китайскими. Даже банк на площади Италии оказался китайским. Агния успела войти туда в последнюю минуту перед закрытием, и вежливый, очень аккуратный молодой китаец поменял ей стодолларовую купюру. Что поделаешь, она ещё только начала осваивать город, а те франки, которые были взяты с собой, уже мгновенно иссякли. Теперь, когда Агния снова разбогатела, можно было воспользоваться полезными советами: в соседнем магазинчике она купила длинный батон «багет» и коробку с молоком. Судя по девушкам, сидящим у касс, и основной публике, магазин, как и гостиница, был арабским.
С площади она свернула на авеню Гоблин, которая постепенно опускалась к другой площади — Монж. Улица была широкой, Агния шла по ней и узнавала все, словно когда-то уже жила здесь. Знаменитые парижские мансарды — у нас только недавно стали строить такие дома, и то больше в Москве. Прозрачный, пронизанный закатными лучами золотистый воздух, чистые яркие краски домов, скамеечки, на которые можно присесть, если устанешь, — все это радовало глаз. Здесь, по этому тротуару кто только не ходил до неё — Апполинер и Матисс, Пикассо и Ренуар, а ещё Верлен, Бодлер, Гюго и Бальзак. А теперь шла она. И если бы хватило сил, она могла бы в первый же вечер постоять рядом с .собором Нотр-Дам. Но Агния заставила себя остановиться. Нельзя все получать сразу, в первый же вечер.
Гораздо разумнее, если она растянет это наслаждение на всю неделю. Тем более, она уже чувствовала тяжесть в ногах — после полёта, а главное, от дорожных волнений, они у неё слегка отекли. На площади, куда упиралась авеню, около старинного собора был небольшой садик с питьевым фонтанчиком. Агния выбрала пустую скамейку и немедленно ощутила ужасный голод. И, как советовали подруги, съела половину «багета», запивая очень вкусным молоком.
Поднимаясь назад по той же авеню, только уже по другой стороне, Агния поняла, почему так странно назвали этот проспект, и даже станция метро тоже называлась «Гоблин». Но все это — не в честь героев нынешних фэнтэзи, а в честь гобеленов. Оказывается, в прошлые века здесь была знаменитая гобеленовая мануфактура, а теперь работал музей. И Агния вспомнила, что в «Экскурсиях по Парижу» Борис Лосев рассказывал об этой мануфактуре, а также о том, что русский царь Пётр Первый однажды заглянул сюда и застрял на весь день — так увлёкся производством гобеленов.
Сумерки сгустились, когда она подошла к своей гостинице. И только теперь, пройдя стеклянные двери, Агния как следует рассмотрела её внутреннее убранство.
Собственно, рассматривать было почти нечего, разве что цвет стен, лестницы, лампы в потолке и букетики искусственных цветов в нескольких углах, но во всем были вкус и уют.
Однако уже через час-полтора, когда, сделав несколько деловых звонков, она с удовольствием вытянулась на широченной тахте, сквозь тонкие стены до неё донеслись признаки бурной жизни — со всех сторон слышались постанывания и невнятное бормотание на разных языках.
СМЕРТЬ НА «РАДИО ФРАНС»
А утром за ней в гостиницу зашёл сам Борис Лосев — единственный живой писатель, которого она знала в детстве. Ей было тогда лет двенадцать-четырнадцать, а Дмитрий, младший братишка, и вовсе только поступил в школу. Борис Михайлович, друг их родителей, приезжал то из Москвы, то из Парижа, и его в их доме ждали с волнением. Он уже тогда был известным писателем, автором знаменитой книги об Альберте Швейцере и другой — диссидентской, которую сразу изъяли из библиотек, хотя в ней рассказывалось всего-навсего о маршрутах по Руси Ярославской. Он всегда приезжал к ним с подарками, а в рассказах его мелькали знаменитые фамилии — от Набокова и Виктора Некрасова до Солженицына: со всеми он был знаком или знал их родственников, близких друзей. Боже мой! А за окнами стояло тогда совсем другое тысячелетие, и в России говорить об этих людях можно было лишь на собственной кухне, вполголоса. Писатель Борис Лосев со всеми с ними где-то прогуливался, разговаривал, распивал чаи. Агния занимала в комнате во время его рассказов самое незаметное место, и никто бы не догадывался, что она ловит, запоминает, а потом ещё долго переживает каждое его слово, каждую шутку.
И вот теперь он, автор многих книг о Париже и русской эмиграции, а также постоянный ведущий радио-и телепередач «Гуляем по Парижу», поднялся по узкой гостиничной лесенке и зашёл за ней в номер, чтобы пойти гулять по городу её мечты!
— Куда пойдём? — шутливо изобразила она джингл радио «Эхо Москвы», когда они вышли на улицу.
— Сначала на «Радио Франс», Умница. — Так он называл её с детства. — Познакомлю тебя с Антоном Шолоховым. А потом перейдём Сену — и к Эйфелевой башне. Напомни по дороге сфотографировать тебя у памятника Жанне д'Арк. Оттуда к Нотр-Дам.
— С самим Шолоховым?! Художником? — удивилась Агния. Однажды она получила задание взять у него интервью. Художник приехал тогда в Петербург, жил на квартире у какого-то знакомого и встречаться с журналистами не пожелал. А теперь это получалось как бы само собой, без всякого задания. Правда, и без информационного повода. Но повод при желании найти можно всегда.
— Зачем-то ему понадобилась пресс-конференция, — объяснил Борис Лосев. — Я и сам этому удивился, когда он мне позвонил. Несколько месяцев от всех прятался, жил в какой-то деревне на берегу моря, то ли в Тунисе, то ли в Алжире, а теперь вдруг срочно зовёт журналистов. Ты как, не против взять у него интервью?
— С воодушевлением! — И Агния представила, как удивится главный, когда она выложит ему на стол сто двадцать строк текста о всемирно известном художнике.
Они уже вышли на площадь Италии и спускались по ступенькам в метро.
— Ну я-то по-стариковски, спокойно… Если у него будет настроение, заберём его с собой на прогулку. Сфотографирую вас у памятника Жанне д'Арк вдвоём.
Агния тогда даже приостановилась от счастья: гулять по Парижу сразу с двумя знаменитостями! Знать бы тогда, в чем они станут участвовать вместо этого интервью!
Высокое круглое здание-башня «Радио Франс» возвышалось над Сеной в центре небольшой площади. Площадь или, точнее, площадку, огораживала решётка, к которой были приткнуты машины. Во все стороны света из башни взирали на жизнь широченные окна.
— Пропуск на тебя не заказан, Умница, но мы пройдём по-пиратски. Там слева за стойкой — два охранника. Ты входишь следом за мной, уверенно улыбаясь, здороваешься и сразу к лифту. Главное — спокойная уверенность. Меня они знают, и я отвлеку их какой-нибудь шуткой.
Все так и было. Охранники — два молодых человека, оба в очках, о чем-то переговаривались, они улыбнулись в ответ на шутку Бориса, подхваченную улыбкой Агнии, и ни о чем не спросили. Через несколько секунд Борис с Агнией возносились на лифте.
В прежние годы Агния не раз бывала в Доме тогда ещё живого «Петербургского радио» на Итальянской, заходила она и на «Радио России», и на «Балтику».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
— Попробую по-французски, Глебушка, — неуверенно ответила она мужу, — ты же сам говорил, что французы других языков не знают. Попрошу Дмитрия, может, он со мной позанимается.
— Ладно, поработаю с тобой. Детские знания — самые прочные, вряд ли они улетучились. — Глеб уже надевал ошейник на Геру, их семейного чёрного пуделя. — Через пятнадцать минут мы придём, и будь готова.
То, что её Глеб — лингвист, она узнала во время их неожиданного знакомства, когда вместе с Дмитрием, который уже тогда был следователем, спасала его на собственной даче от преступников-милиционеров после нескольких суток пыток, допросов и истязаний. Садистам из вокзального отделения милиции очень захотелось списать именно на интеллигента Глеба все те ужасные дела, которые совершал ненайденный маньяк. А Дмитрий сутками не спал, чтобы поймать подлинного преступника, и был уверен, что этот несчастный, почти ослепший после ментовских избиений интеллигент к преступлениям непричастен. В конце концов истина и добро восторжествовали: брату удалось поймать настоящего, а не подставного маньяка. Агния даже впервые зауважала его работу. С тех пор как она стала женой спасённого ими Глеба, Агния привыкла, что он время от времени показывает ей свои научные статьи, а она их наспех просматривает. Все эти лингво-структуралистские поиски были от неё далеки. Но то, что он — талантливый педагог, она ощутила только теперь, за десять дней до отлёта в Париж.
— В принципе, ты ведь многое знаешь, — уверял Глеб после первого часа занятий. — Тебе всего-то навсего надо сбросить свою зажатость. Убедить себя, что ты можешь говорить легко и свободно.
Муж, конечно, выжал из неё соки. Он пел с ней вместе детские французские песенки, играл в игры, рассказывал анекдоты, естественно на французском, и даже убедил читать по очереди вслух Мольера, опять же в подлиннике. Зато уровень французского у Агнии перестал быть мнимым.
И оказалось — ничего страшного. Самолёт она перенесла прекрасно, хотя с детства боялась укачки. В огромном здании аэропорта Орли быстро сориентировалась, доехала до метро на бесплатном подкидыше-автобусе. Метро, как ей и говорили, шло сначала поверху, а потом уходило в тоннель. Ужаснувшись дороговизне парижского транспорта, Агния купила книжечку из десяти билетиков, прошла через турникет и приблизительно через час вышла на площади Италии.
Нужную улицу она отыскала на карте ещё дома. И здесь тоже быстро её нашла по указателям, прошла по ней метров сто, свернула в переулочек направо, а там вошла в крохотную гостиницу, которая на неделю должна была стать её домом.
В записи заказанных номеров она значилась не под своей новой фамилией Пуришкевич, которой одарил её Глеб. Фамилия эта оказалась слишком трудна для араба, владельца гостиницы. Её предупредили, что она обозначена коротким именем — мадам Агни.
Агния, к своему удивлению, сразу поняла вопрос портье, мсье Пьера, — за сколько дней она собирается заплатить. И он тоже сразу понял её, когда она сказала, что пока за три.
— Мадам желает номер без душа? — переспросил он с сомнением.
— Да-да, только без душа! — подтвердила Агния, как её учили.
Даже этот самый дешёвый номер стоил бездну денег — сто девяносто франков в сутки. А душ, как ей говорили, можно было принять по жетону за шесть франков — три минуты.
Девушка-мулатка провела её по узенькой лестнице на второй этаж, открыла дверь и, улыбнувшись, исчезла. Агния осталась наедине с широкой постелью, узким оконцем, выходящим на противоположную стену, подоконником, который исполнял роль столика, и настоящим микростоликом — размером с подоконник. Открыв створки узкого шкафчика, она обнаружила микрораковину с кранами холодной и горячей воды. В отличие от родного дома, горячая вода имелась.
«Такой вот у меня личный маленький Париж на эту неделю», — подумала Агния.
Оставалось быстро развесить одежду на тонких металлических вешалках в шкафчике, надеть летнюю длинную цветастую юбку, голубую майку, лёгкие белые тапочки, взять белую сумочку на длинном ремешке, куда она сложила документы с деньгами, и спуститься вниз, чтобы познавать большой Париж.
Агнию предупредили, что гостиницу для неё сняли хотя и в центре, у метро, но в очень дешёвом квартале, который в последние десятилетия облюбовали эмигранты из арабов и китайцев. Это она ощутила сразу, как только вышла на улицу.
Пока летел самолёт, пока она пересекала сначала предместья Парижа, а потом и сам город под землёй, пока раскладывала вещи в номере, солнце опустилось ниже, и воздух окрасился в золотисто-оранжевый цвет. Это был именно тот парижский цвет, о котором она столько читала! У стен домов тут и там стояли смугловатые юноши, Агния прошла мимо двух небольших ресторанчиков, и оба были китайскими. Даже банк на площади Италии оказался китайским. Агния успела войти туда в последнюю минуту перед закрытием, и вежливый, очень аккуратный молодой китаец поменял ей стодолларовую купюру. Что поделаешь, она ещё только начала осваивать город, а те франки, которые были взяты с собой, уже мгновенно иссякли. Теперь, когда Агния снова разбогатела, можно было воспользоваться полезными советами: в соседнем магазинчике она купила длинный батон «багет» и коробку с молоком. Судя по девушкам, сидящим у касс, и основной публике, магазин, как и гостиница, был арабским.
С площади она свернула на авеню Гоблин, которая постепенно опускалась к другой площади — Монж. Улица была широкой, Агния шла по ней и узнавала все, словно когда-то уже жила здесь. Знаменитые парижские мансарды — у нас только недавно стали строить такие дома, и то больше в Москве. Прозрачный, пронизанный закатными лучами золотистый воздух, чистые яркие краски домов, скамеечки, на которые можно присесть, если устанешь, — все это радовало глаз. Здесь, по этому тротуару кто только не ходил до неё — Апполинер и Матисс, Пикассо и Ренуар, а ещё Верлен, Бодлер, Гюго и Бальзак. А теперь шла она. И если бы хватило сил, она могла бы в первый же вечер постоять рядом с .собором Нотр-Дам. Но Агния заставила себя остановиться. Нельзя все получать сразу, в первый же вечер.
Гораздо разумнее, если она растянет это наслаждение на всю неделю. Тем более, она уже чувствовала тяжесть в ногах — после полёта, а главное, от дорожных волнений, они у неё слегка отекли. На площади, куда упиралась авеню, около старинного собора был небольшой садик с питьевым фонтанчиком. Агния выбрала пустую скамейку и немедленно ощутила ужасный голод. И, как советовали подруги, съела половину «багета», запивая очень вкусным молоком.
Поднимаясь назад по той же авеню, только уже по другой стороне, Агния поняла, почему так странно назвали этот проспект, и даже станция метро тоже называлась «Гоблин». Но все это — не в честь героев нынешних фэнтэзи, а в честь гобеленов. Оказывается, в прошлые века здесь была знаменитая гобеленовая мануфактура, а теперь работал музей. И Агния вспомнила, что в «Экскурсиях по Парижу» Борис Лосев рассказывал об этой мануфактуре, а также о том, что русский царь Пётр Первый однажды заглянул сюда и застрял на весь день — так увлёкся производством гобеленов.
Сумерки сгустились, когда она подошла к своей гостинице. И только теперь, пройдя стеклянные двери, Агния как следует рассмотрела её внутреннее убранство.
Собственно, рассматривать было почти нечего, разве что цвет стен, лестницы, лампы в потолке и букетики искусственных цветов в нескольких углах, но во всем были вкус и уют.
Однако уже через час-полтора, когда, сделав несколько деловых звонков, она с удовольствием вытянулась на широченной тахте, сквозь тонкие стены до неё донеслись признаки бурной жизни — со всех сторон слышались постанывания и невнятное бормотание на разных языках.
СМЕРТЬ НА «РАДИО ФРАНС»
А утром за ней в гостиницу зашёл сам Борис Лосев — единственный живой писатель, которого она знала в детстве. Ей было тогда лет двенадцать-четырнадцать, а Дмитрий, младший братишка, и вовсе только поступил в школу. Борис Михайлович, друг их родителей, приезжал то из Москвы, то из Парижа, и его в их доме ждали с волнением. Он уже тогда был известным писателем, автором знаменитой книги об Альберте Швейцере и другой — диссидентской, которую сразу изъяли из библиотек, хотя в ней рассказывалось всего-навсего о маршрутах по Руси Ярославской. Он всегда приезжал к ним с подарками, а в рассказах его мелькали знаменитые фамилии — от Набокова и Виктора Некрасова до Солженицына: со всеми он был знаком или знал их родственников, близких друзей. Боже мой! А за окнами стояло тогда совсем другое тысячелетие, и в России говорить об этих людях можно было лишь на собственной кухне, вполголоса. Писатель Борис Лосев со всеми с ними где-то прогуливался, разговаривал, распивал чаи. Агния занимала в комнате во время его рассказов самое незаметное место, и никто бы не догадывался, что она ловит, запоминает, а потом ещё долго переживает каждое его слово, каждую шутку.
И вот теперь он, автор многих книг о Париже и русской эмиграции, а также постоянный ведущий радио-и телепередач «Гуляем по Парижу», поднялся по узкой гостиничной лесенке и зашёл за ней в номер, чтобы пойти гулять по городу её мечты!
— Куда пойдём? — шутливо изобразила она джингл радио «Эхо Москвы», когда они вышли на улицу.
— Сначала на «Радио Франс», Умница. — Так он называл её с детства. — Познакомлю тебя с Антоном Шолоховым. А потом перейдём Сену — и к Эйфелевой башне. Напомни по дороге сфотографировать тебя у памятника Жанне д'Арк. Оттуда к Нотр-Дам.
— С самим Шолоховым?! Художником? — удивилась Агния. Однажды она получила задание взять у него интервью. Художник приехал тогда в Петербург, жил на квартире у какого-то знакомого и встречаться с журналистами не пожелал. А теперь это получалось как бы само собой, без всякого задания. Правда, и без информационного повода. Но повод при желании найти можно всегда.
— Зачем-то ему понадобилась пресс-конференция, — объяснил Борис Лосев. — Я и сам этому удивился, когда он мне позвонил. Несколько месяцев от всех прятался, жил в какой-то деревне на берегу моря, то ли в Тунисе, то ли в Алжире, а теперь вдруг срочно зовёт журналистов. Ты как, не против взять у него интервью?
— С воодушевлением! — И Агния представила, как удивится главный, когда она выложит ему на стол сто двадцать строк текста о всемирно известном художнике.
Они уже вышли на площадь Италии и спускались по ступенькам в метро.
— Ну я-то по-стариковски, спокойно… Если у него будет настроение, заберём его с собой на прогулку. Сфотографирую вас у памятника Жанне д'Арк вдвоём.
Агния тогда даже приостановилась от счастья: гулять по Парижу сразу с двумя знаменитостями! Знать бы тогда, в чем они станут участвовать вместо этого интервью!
Высокое круглое здание-башня «Радио Франс» возвышалось над Сеной в центре небольшой площади. Площадь или, точнее, площадку, огораживала решётка, к которой были приткнуты машины. Во все стороны света из башни взирали на жизнь широченные окна.
— Пропуск на тебя не заказан, Умница, но мы пройдём по-пиратски. Там слева за стойкой — два охранника. Ты входишь следом за мной, уверенно улыбаясь, здороваешься и сразу к лифту. Главное — спокойная уверенность. Меня они знают, и я отвлеку их какой-нибудь шуткой.
Все так и было. Охранники — два молодых человека, оба в очках, о чем-то переговаривались, они улыбнулись в ответ на шутку Бориса, подхваченную улыбкой Агнии, и ни о чем не спросили. Через несколько секунд Борис с Агнией возносились на лифте.
В прежние годы Агния не раз бывала в Доме тогда ещё живого «Петербургского радио» на Итальянской, заходила она и на «Радио России», и на «Балтику».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60