Однако адвокатша родственницы, которая его знала, так Василия и не дождалась, хотя тот звонил ей сообщить, что едет. И соседка Афиногенова написала в милицию заявление. Тогда в отделении вспомнили, что она их вызывала, и решили взять заявление и у неё.
Явно напоказ, догадался Самарин: мол, мы работаем по этому делу. На его вопросы о друзьях, об особых приметах пропавшего, о каких-нибудь странных обстоятельствах соседка ничего ответить не смогла.
— Но женщин у него, значит, было много? — уточнил Дмитрий.
Тут мужчина раздражённо пожал плечами и, видимо, считая свою миссию выполненной, удалился к себе в квартиру. Но дверь для вежливости не прихлопнул.
— Любили они его. Иногда приедет на лимузине, стоит полчаса у дверей и все звонит, звонит. Не догадывается, что он уже с другой. Что было, то было, — признала соседка. — Так ведь он был киноартистом. Ему даже визитную карточку напечатали особую — там так и сказано: «красавец». Сейчас я вам её покажу. — И она принесла точно такую визитку, какая была у Агнии.
— Интересная профессия, — согласился Дмитрий, взглянув на карточку. Он протянул соседке свою, где была указана его должность и служебные телефоны. И распрощался обычной в таких случаях фразой:
— Если что вспомните или увидите, очень прошу вас, сразу поставьте нас в известность.
ЖУРНАЛ У ПАССАЖИРА МЕТРО
Ольга Васильевна резво стучала мелком по доске. До конца урока оставалось десять минут, ей надо было успеть закончить изложение материала. Она так увлеклась, рассказывая о новейших исследованиях в области клеточных мембран, что, не заметив, потратила на это в два раза больше запланированного времени.
В классе стоял рабочий шум. Это значило, что две трети класса, человек двадцать, были вовлечены в её рассказ и слушали, глядя на неё во все глаза.
Остальная треть, утомлённая предыдущими уроками, тихо перешёптывалась, изредка перебрасываясь записками.
Ольга вроде бы слышала приближение быстрых шагов к кабинету, но внимания на это не обратила. Неожиданно дверь класса с грохотом открылась, и в проёме её возникла пожилая учительница литературы.
— Ольга Васильевна! Быстрей в учительскую! Там такое!
В классе немедленно повскакали с мест, и Ольге с трудом удалось их усадить на место. Ещё не хватает, чтобы порядок в учительской наводили школьники. Она быстро вышла вслед за пожилой словесницей, ещё не догадываясь о том, что там могло произойти.
— Быстрей, быстрей, — торопила её коллега. Они почти бежали к лестнице, учительская была этажом ниже.
— Да что хоть там?
— Захарьянц!
Добежав до учительской, словесница резко остановилась и пропустила Ольгу вперёд. Там происходила невообразимая сцена.
Неразбочиво выкрикивая армянские и русские слова, размахивая указкой, как оружием, перед тяжёлым высоким шкафом стояла разгорячённая Ева Захарьянц. А на шкафу — как она только туда забралась?! — стояла испуганная Аллочка.
— У меня отец — Герой Советского Союза! — плача, с акцентом, явно усиленным волнением, выкрикивала Ева. — Мой прадед был полковник царской армии!
Я тебе покажу — воровка! Мы честные люди! Мой сын чужая копейка не притронется!
Зачем ему твоя паршивая копейка, он сам молодой, может заработать!
— Ужас! Ужас! Какой ужас! — приговаривала пожилая учительница из-за дверей.
А на шкафу, почти под потолком, испуганно всхлипывала Аллочка. Увидев Ольгу, она сразу приободрилась.
— Да не у меня он украл! Вот, — показала она рукой на Ольгу, — у Ольги Васильевны украл! Спросите у неё! — выкрикнула она визгливо.
— Алла! — попыталась одёрнуть её Ольга. Но было поздно.
— Ольга-а-а?! — гортанно выкрикнула Ева, обернувшись к ней. — У тебя украл? — переспросила она с ужасом.
— Нет! Нет! — теперь уже кричала сама Ольга. — Никто этого не знает!
Но Ева уже ничего не слышала. Она закрыла лицо ладонями, обрушилась на пол и, сидя посреди учительской, принялась раскачиваться.
— О, горе! О, какой позор! — с тоской в голосе стонала она. — Ольга впервые видела картину такой безудержной восточной страсти. — Какой позор! Какой позор!
— повторяла Ева, она захватывала пучки волос, рвала их, бросала в стороны.
— Мамаша, мамаша, успокойтесь! — суетилась перед ней Аллочка.
Ольга даже не заметила, когда она успела сползти со шкафа.
Быстрее всех сообразила, что надо делать, пожилая учительница. Она подбежала к столу, который стоял в углу, выплеснула из графина в стакан воды и поднесла его Еве:
— Выпейте, выпейте, вас никто не хотел унизить!
Уже прозвенел звонок, уже учителя толпились в дверях учительской, с недоумением глядя на странную женщину, которая сидела на полу, обхватив руками голову, и негромко стонала, медленно раскачиваясь. Нагнувшись к ней со стаканом в руках, стояла пожилая учительница. Наконец Ева вцепилась губами в край стакана и, расплёскивая воду, отпила.
— Я за директором… — начала было Аллочка.
— Не смейте! — остановила её словесница. — Не хватает нам ещё второго действия!
Вдвоём с Ольгой они подняли Еву под локти и медленно перевели её в медкабинет рядом с учительской. Медсестра быстро накапала успокоительного, Ева уже не стонала, а молча тупо смотрела в пол.
— Это не правда! Не правду она вам сказала! — повторила Ольга несколько раз, но так и не поняла, услышала ли её Ева.
Потом начался новый урок, и Ольге надо было мчаться в кабинет, где уже собрался другой класс. Она так и оставила Еву у медсёстры, а когда пришла в следующую перемену, дверь в медкабйнет была закрыта.
— Ушла, только что ушла, — сказала медсестра, которую Ольга застала в вестибюле. — Я уговаривала её подождать вас, но она встала и пошла.
Ева Захарьянц едва втиснулась в вагон метро. Справа и чуть сзади она была зажата шумно дышащим толстяком, слева молодой парень, возможно, студент, держал на весу старенький кейс-дипломат, угол которого больно упирался ей в бок.
Парень это понимал и пытался убрать свой кейс, но все они были так зажаты, что у него это никак не получалось. К тому же левой рукой он держал над головами рулон чертежей. И Ева, глядя на него, скорбно подумала, что и Гоша сейчас мог бы так же ехать в метро в свой университет.
С той ночи, когда сын не вернулся, прошло уже два месяца. В университете Ева узнала, что Гоша, успешно сдав курсовую работу, отправился домой, это слышали его товарищи. Потом Ева обошла все городское начальство, какое могло помочь в поисках сына. Пробиться к начальству ей, до сих пор не имеющей российского гражданства, было непросто, но ради сына она сумела это сделать.
Где только она ни была: и в УВД, и в медицинском управлении, даже там, где ведали моргами. Начальники разговаривали с ней сочувственно, кое-кто пытался помочь, но следов сына так и не обнаружили. Словно его инопланетяне выкрали.
Эту мысль высказал ей экстрасенс, к которому она обратилась, прочитав его объявление в газете.
— Я его чувствую, слышу, он переместился в параллельный мир, — сообщил ей главный епископ Академии магических наук, получивший за консультацию пятьсот рублей.
На просьбу вернуть сына прямо сегодня домой он оценивающе оглядел её и сказал, что готов это осуществить, но такое воздействие на космос требует мощного заряда психологической энергии и стоит не меньше пятидесяти тысяч долларов, причём авансом.
Пятидесяти тысяч у Евы не было. Не было даже и пяти. А было только пятьсот — пять стодолларовых бумажек. Деньги она откладывала постепенно, когда работала на нового русского, а если точнее — на нового армянина. Ева учила тогда его детей русскому языку, как-никак она была кандидатом педагогических наук, и он платил ей по двести долларов в месяц. Но потом армянина убили, и его вдова, быстро собрав детей, улетела во Францию. Доллары были зашиты в подушку на самый чёрный день, но теперь чёрные дни у неё шли бессменной чередой.
— Пятьсот долларов возьмёте? — спросила она экстрасенса на всякий случай: вдруг согласится.
Тот не обиделся и серьёзно объяснил, что этих денег хватит на такую энергию, которая способна вернуть только ноготь сына. Почему именно ноготь, а не другую часть тела, Ева узнавать не стала.
Сейчас она тоскливо обдумывала, что скажет в Комитете солдатских матерей, потому что добрые люди посоветовали ей обратиться ещё и туда.
— Газеты же писали: в армию сейчас большой недобор призывников, поэтому в городе проводят тайные облавы, — объясняли ей. — Милиция останавливает юношей призывного возраста, заводит их в отделение, а там люди из военкоматов без слов отбирают у них паспорта, одевают в военную форму и увозят в часть. Только солдатские матери и могут помочь, — советовали Еве доброжелатели.
И она отправилась по нужному адресу. На ближней остановке толстый сопящий мужчина, налегающий на неё справа, наконец вышел, а вместо него рядом встал другой человек — пожилой, солидный, в очках. Но развернул он журнал с такими неприличными фотографиями, что Еве, стоящей поблизости, даже стало неловко.
В который раз она подумала о том, как сильно за эти десять лет переменилось общество. Попробуй в прошлые годы в общественном месте человек развернуть похожий журнал — да его тут же сдали бы в милицию! А сейчас в каждом газетном киоске, на каждом лотке торгуют таким непотребством, что матери с ребёнком туда просто не подойти. И кто продаёт — пожилые женщины! Да она лучше бы с голоду умерла, чем нанялась торговать таким товаром!
Рядом с Евой несколько человек принялись протискиваться к выходу и развернули её так, что она против воли уткнулась глазами прямо в этот чёртов журнал. Мужчина как раз перевернул страницу, и Ева неожиданно увидела фотографию собственного сына. Но в каком виде! Гоша, обнажённый, показывал свою татуировку. На груди был изображён святой апостол, а на спине и боках художник-тату нарисовал целую картину, где было множество людей и предметов…
Вагон в это время как раз остановился, мужчина свернул журнал и вышел.
Секунду постояв, Ева бросилась вслед за ним. Она ещё не знала, что станет делать, скорее всего, будет на коленях умолять отдать журнал ей! Она обязательно должна прочитать, что там написано про Гошу! Может, это подскажет, где он сейчас. Однако прямо перед её носом двери захлопнулись, и ей осталось только следить за тем, как мужчина скрывается в толпе на платформе. Потом, когда поезд вошёл в тоннель, она вспомнила про тормозной рычаг. Но было поздно.
ВОСПОМИНАНИЯ ОБ АНТОНЕ
Этот телефонный номер Агния набирала утром и вечером день заднем — в ответ были длинные бесконечные гудки. И вдруг тот, кого она вызванивала, откликнулся.
— Боюсь, вы обратились не по адресу, — сказал Кирилл Агеев, когда она, волнуясь, объяснила ему цель своего звонка.
— Почему? Разве вы не дружили?
— Дружить-то дружили. Только ведь вы пишете не портрет, а икону…
Друг юности Антона Шолохова многозначительно замолчал. Быть может, ждал возражений. И они последовали.
— Я пишу книгу. И хочу, чтобы в ней была правда. Как можно больше правды.
— Правды? — с иронией переспросил друг юности. — Ну приезжайте. Только предупреждаю: после моего рассказа иконы у вас не получится.
Он продиктовал адрес мастерской, и на следующий день Агния ровно в двенадцать вошла в подъезд на улице Марата.
В Петербурге принято называть парадным любую дверь, которая ведёт в дом, даже самый облупленный и провонявший кошками ход со двора. Но здесь и в самом деле было парадное. И хотя на облезлых стенах дети оставили многочисленные граффити, хотя на кафельном полу не хватало плиток и наверняка кто-то из жильцов уже ломал здесь ногу, все же это был настоящий парадный подъезд с широченной площадкой на первом этаже, от которой наверх вела лестница. Она хранила явные следы роскоши времён императора Александра Третьего, а то и Второго. Впрочем, как знать, быть может, дом строился и при первом из Александров:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60