Его машина стояла на другой стороне Невского, а если точнее, то на Фонтанке, в нескольких десятках метров от Аничкова моста. Он бережно вёл её через улицу, и руке Агнии никогда не было так уютно, как сейчас — в его большой, сильной и тёплой ладони.
— Ого, какой у вас шикарный автомобиль! — сказала она, остановившись у длинной иномарки с тонированными стёклами. — Я совсем не разбираюсь в иномарках. Там что же, когда сидишь внутри, с улицы ничего не видно?
— Да, не видно, — смущённо признался Василий. — Но это всего-навсего «Вольво».
Смешной мальчик: он так торопился, что стал целовать её сразу, как только они сели в его холодную машину. Она и тут протрезвела не очень. А руки его уже умело и проворно хозяйничали у неё под блузкой.
— Какая у вас нежная, тёплая, прекрасная грудь! — шептал он при этом, целуя её в шею.
А рука его уже двигалась дальше. При этом другой рукой он что-то мгновенно сделал со спинками, отчего те стали плавно опускаться, образуя вместе с сиденьями удобное ложе. И Агния, так же плавно откинувшись вслед за спинкой, ощутила себя лежащей на этом ложе. Он целовал её глаза, губы… И она уже отвечала ему. При этом ей было и смешно, и приятно, и радостно. И она прошептала ему об этом:
— Смешной мальчик! Ты такой ласковый, нежный!
И подумала почти с восторгом: ничего себе приключеньице! Отдаться прямо посреди Невского! Рассказать Глебу, вот он удивится! При этом в её мыслях Глеб был кем-то вроде близкой подружки, которая порадовалась бы за неё после такого рассказа.
— Агния, любимая! Я полюбил вас с первого мгновения! Как только увидел, так сразу и сказал себе: это та женщина, которую ты искал всю жизнь! — нашёптывал Василий, продолжая целовать и прогуливаться руками по её телу.
«Ну пусть человек с таким тонким художественным чутьём повосторгается, если ему так необходимо. В конце концов от меня не убудет», — расслабленно думала она, уже идя навстречу его рукам.
И в этот миг, к счастью или несчастью, подошёл милиционер. Она его сначала даже не заметила, но он постучал по лобовому стеклу своей полосатой палкой, а потом с сочувствием, хотя и громко, произнёс:
— А стоянка здесь запрещена, молодые люди. Предъявите-ка документы, водитель.
Пока Василий застёгивался и, выйдя из машины, выяснял с ним отношения, она наконец увидела себя со стороны. Хороша, нечего сказать! Дома её дожидается Глеб, который так мечтал пойти на её выступление, но именно на этот вечер его аспиранту назначили защиту кандидатской. Ей, можно сказать, — к сорока, а она собирается то ли ехать домой к едва знакомому двадцатилетнему мальчишке, то ли отдаться ему прямо здесь, в машине. Более пошлой ситуации трудно было бы придумать.
Василий стоял к ней спиной, продолжая в чем-то убеждать пожилого милиционера, и даже не заметил, как она вылезла из «Вольво» с другой стороны и, не прихлопнув дверцу, быстро-быстро пошла в сторону Аничкова моста, потом побежала, боясь, что он догонит её, начнёт хватать за руки, уговаривать. Но её никто не преследовал. Ей повезло — едва она приблизилась к остановке, как подъехал и услужливо распахнул двери троллейбус. Агния впрыгнула внутрь, даже не посмотрев на его номер.
Дорого она расплатилась за этот час флирта. И цена была — Глеб, которого прямо с защиты диссертации увезли на «скорой» в больницу.
Из случайного троллейбуса Агния пересела в метро и, уже подходя к дому, удивилась, не увидев в своих окнах света. Она настолько привыкла приходить в эту квартиру после Глеба, что даже ключи часто оставляла дома. В этот раз ключи были с собой. Но ощущение тревожного неуюта оттого, что Глеб не распахнул перед нею дверь и не встретил её со своею рассеянной улыбкой, поселилось в душе немедленно.
Вот так. Стоило мчаться домой сломя голову, чтобы обнаружить, что квартира пуста, а муж где-то пирует в окружении аспирантов. Или аспиранток.
О том, что в этот вечер случилось с нею самой, она как-то сразу забыла. А вот Глеб! Неужели достаточно одного года супружеской жизни, чтобы муж начал ей изменять? Да если вдуматься, вообще непонятно, что связывало их до сих пор — двух чужих людей с далёкими интересами.
Несколько раз она принималась звонить к нему на кафедру, но бросала трубку — не хватало ещё услышать развесёлые голоса аспиранток и лживые оправдания мужа! И когда зазвонил телефон, она схватила трубку, приготовившись, если только послышится голос Глеба, выкрикнуть ему что-нибудь яростное, чтобы он понял, что может оставаться там, где находится, потому что здесь его никто больше не ждёт.
— Это квартира Пуришкевич? — спросил какой-то зачуханный голос.
— Нет, Самариной!
Агния ненавидела подобные идиотские вопросы. Ещё хорошо, хоть фамилию назвали. А то порой просто спрашивают: «Это квартира?» Так и хочется им ответить: «Сумасшедший дом».
— Мне нужна Анна Евгеньевна Пуришкевич. — Её имя уродовали, явно читая по бумаге.
— Агния Евгеньевна, — поправила Агния. И услышала скороговорку:
— Я дежурная медсестра, здравствуйте, ваш муж во втором отделении, реанимация.
Это был явный розыгрыш. И поэтому Агния язвительно ответила:
— Передайте ему, пусть там и остаётся. Здесь его никто больше не ждёт.
Голос на том конце после реплики Агнии споткнулся, а потом, сразу став более строгим, произнёс:
— Вы не поняли. Ваш муж находится в реанимации. У него инфаркт.
И тут Агния испытала то, о чем много раз читала в романах позапрошлого века: от ужаса у неё сердце чуть не выпрыгнуло из груди, а потом кровь ударила в голову.
— В какой больнице? — спросила она чужим голосом и зачем-то стала записывать номер и название станции метро «Василеостровская».
Через несколько минут Агния уже мчалась по лестнице, неистово махала проезжавшему мимо частнику, а потом, бухнувшись рядом с ним, умоляла ехать как можно быстрее к этой больнице. И проклинала себя, это своё дурацкое выступление и свой постыдный флирт. Ведь Глеб же с утра жаловался ей, что у него «как-то не так» зажимает сердце.
В реанимацию к нему её, конечно, не допустили, несмотря на то что она сначала размахивала перед носом дежурных врачей журналистским удостоверением, а потом пыталась всучить взятку, состоящую из трех десяток — больше у неё с собой не было.
К счастью, у мужа оказался вовсе не инфаркт. То, что с ним произошло, могло бы кончиться трагически, если бы рядом не сидел его коллега, который в прошлом служил военным переводчиком. У Глеба попросту остановилось сердце. И причём, как потом выяснила Агния, именно в те минуты, когда она целовалась с этим красавчиком в машине.
Прямо во время защиты диссертации все увидели, как Глеб неожиданно посерел и стал съезжать со стула. У него произошла самая настоящая клиническая смерть.
И пока кто-то истерично звонил в «скорую» и выкрикивал адрес, военный переводчик умело делал массаж сердца и вдувал воздух в рот Глеба. Когда вошли врачи «скорой», сердце Глеба, несколько раз судорожно дёрнувшись, уже снова начало ритмично перекачивать кровь.
Его выпустили из больницы через две недели с пачкой медицинских справок, кардиограмм, рецептов и направлением в профилакторий. Но Глеб заявил, что чувствует себя прекрасно и сам не понимает, с чего вдруг с ним случилась эта постыдная глупость, из-за которой была сорвана защита диссертации его аспиранта.
Агния знала «с чего», но поклялась никогда в жизни не рассказывать мужу о причине и уж тем более — не допускать в будущем даже намёка на флирт.
С тех пор прошло полгода. В первые дни Агния опасалась что Василий станет её разыскивать, добиваться встречи, позвонит в редакцию или ещё того хуже — домой. Она готовила вежливые, но холодные фразы на случай, если он станет проявлять назойливость. Но получалось иначе, его голос, к счастью, был легко узнаваем. И, едва он произносил первые слова, как она сразу клала трубку. Так длилось несколько дней. А потом он перестал звонить. В Домжуре же после того вечера Агния ни разу его не встречала. И постепенно случившееся стало вспоминаться реже, как что-то мимолётно-приятное, хотя и слегка грешное, что с каждым бывает в молодости, как какие-нибудь поцелуи в парадном. Глеб, конечно, ни о чем не догадывался. Да, собственно, ничего ведь и не произошло.
Теперь же она подумала, что было бы неплохо вставить в будущую книгу воспоминания этого самого Василия, а если бы он согласился, прислать к нему на дом фотографа, сделать снимок той картины, из-за которой она чуть не изменила мужу. Но не изменила же! И теперь тоже — при разговоре с Василием она ни в коем случае не собиралась давать каких-то авансов.
Отыскав визитку, Агния несколько раз набирала номер «красавца», но трубку на том конце провода никто не снимал. И тогда она решила отправиться по адресу.
НЕСКОЛЬКО СЛУЧАЕВ ИЗ ЖИЗНИ ДАМСКОГО УГОДНИКА
Почему в раннем детстве родители Василия Афиногенова прозвали его дамским угодником, осталось никому не известным. Однако это прозвище оказалось пророческим.
В шестнадцать лет он перепортил половину девочек своего класса.
Одноклассницы почему-то считали, что сделать это возможно только с ним. Причём каждая из них ходила с ним в такие дни, победно оглядывая других, как бы показывая остальным свою драгоценную добычу. Он же вёл себя со всеми с ними по очереди так, словно каждая была единственной в мире, а все, что он с ней совершает, — священное действо. И когда одна из матерей, подслушав нечаянно телефонный разговор своей дочери, хотела устроить нечто вроде классного суда над ним, ни одна из девочек не захотела стать обвинительницей — все стремились быть его защитницами.
Скоро от одноклассниц Василий Афиногенов перешёл в руки своей учительницы.
Учительница была молода, красива, кокетлива. Несколько лет назад она развелась с мужем и сплавила четырехлетнего ребёнка своим родителям. На весенних каникулах спонсоры устроили их классу экскурсионную поездку в Москву. Причём не нищенскую, когда зачуханной толпой едут в общих вагонах и спят на раскладушках, расставленных на сцене актового зала какой-нибудь школы на окраине столицы, а вполне респектабельную — с поездкой в «Стреле» и ночёвкой в приличной гостинице. В их школе все было на уровне: её курировали жены президентов страны и сам губернатор. Поэтому и спонсоры подбирались небедные.
При распределении билетов получилось так, что крайнее узкое купе — только с двумя полками: верхней и нижней, досталось Василию и учительнице. В остальных купе ехали чётко по четыре девочки или по четыре мальчика. Поезд отходил за пять минут до полуночи. А дальше случилось то, что в следующие годы с Василием стало происходить постоянно. Оставшись вдвоём, он был так услужливо вежлив со своей дамой и такие, слегка смущаясь, по особенному мягко шутя, оказывал ей знаки обожания, что и молодая учительница не устояла.
Скоро он покинул купе, чтобы она переоделась и устроилась под одеялом. А потом вернулся, закрыл купе на задвижку и как бы собрался подняться на верхнюю полку. Но сначало заботливо нагнулся на мгновение над учительницей, чтобы подоткнуть её слегка съехавшую постель.
В ответ она пожелала ему спокойной ночи и благодарно дотронулась до его руки. Это движение можно было расценить именно как знак благодарности, а можно — как призыв опустить голову чуть ниже. Он расценил именно так, и скоро губы их соединились. Под ровный стук колёс Василий проделал с нею на узкой вагонной полке все, что в предыдущие месяцы делал с одноклассницами, но любовь с заторможенными от страха девочками по сравнению с тем, что он узнал здесь, казалась ему теперь малоинтересным занятием.
Экскурсия длилась неделю — с поездками в Загорск, Владимир и Суздаль. Днём Василий вёл себя с учительницей почти отчуждённо, лишь иногда тайно с ней перемигиваясь. Но каждую ночь осторожно исчезал из своего номера и, прокравшись по гостиничному коридору, появлялся в номере у неё, где она уже его поджидала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60