Закинутый мной спасательный круг — просто так закинутый, на всякий случай — начал спускать, грозя пойти ко дну. Потому что глупо было задавать Наташке этот вопрос — она не тусовщица, она из редакции не вылезает, на всякие мероприятия, куда приглашают главного и куда может ходить она — с ним или в его отсутствие, он ведь далеко не везде ходит, он человек у нас занятой, да и выбирает, где стоит появиться, а где нет, — тоже не таскается. А что касается знакомств на высоком уровне, так серьезные люди серьезные вопросы предпочитают обсуждать с главным. А Наташка — рабочая лошадка, которая решает чисто редакционные вопросы. Хотя случай есть случай — и бывает, что в отсутствие главного кто-то обращается по этим самым серьезным вопросам и к ней. И пусть она сама их не решает — боится прогневить Сережу, — но знакомства-то остаются.
— С Женькой я уже говорила, — добавила быстро, опережая вполне возможный Наташкин вопрос. — Нет у него там завязок. Я с утра сегодня телефон пресс-службы выяснила, дозванивалась черт знает сколько — из-за этого и опоздала, между прочим, на планерку, — так лучше бы и не звонила. Он, мол, от нас ушел за несколько месяцев до смерти, но мы все равно потрясены, все в шоке — обычная туфта и ни слова конкретно. Если вы хотели написать материал про бывшего шефа, вам лучше обратиться в тот банк, в котором он работал последнее время, — а у нас все в таком шоке, в таком шоке… Прям такое ощущение, что по банку люди во всем черном ходят, все стены фотографиями Улитина завешены, а над зданием флаги траурные развеваются…
В принципе я и сама не знала, зачем мне нужен «Нефта-банк», — шансов, что они подтвердят рассказ Хромова о том, что Улитина оттуда буквально выперли, не было. Но попробовать встретиться стоило — и дать понять, что я знаю больше, чем они думают. Тем более по журналистским правилам — которые мало кем соблюдаются сейчас, но я-то старой закалки человек — следует предоставлять слово той стороне, которую в чем-то обвиняешь.
Так что мне надо было попробовать встретиться с ними. И может быть, что-нибудь вытянуть — что-нибудь, чего я пока не знаю, но что мне может помочь.
Слепой достаточно ход — и с предсказуемым на девяносто процентов концом, тупиком в смысле, — но других я не видела пока. Совсем. И коль скоро Наташка меня заверила, что шеф проявил к материалу о покойном банкире самый пристальный интерес, значит, я должна была подергать за все ниточки. В том числе и за Наташкину — тут же уныло повисшую.
— Не, никого у меня там нет. — Антонова энергично мотнула головой. — Сама же знаешь, банки да компании всякие не журналистов в пресс-службы берут, а со стороны людей. Своих — внуки, дети и прочая хренота, которая слово «трахаться» через два "ц" пишет. Сама ищи, Юлька, — ты ж тему выбрала…
Я усмехнулась невесело, говоря себе, что, к сожалению, Наташка права. Я выбрала — мне и объяснять шефу, почему материала не будет. Но грустить по этому поводу уже не имело смысла.
Мой организм, привыкший к стрессовым ситуациям, давно научился заботиться о себе сам — и умеет поддерживать хорошее настроение и внушать необходимые для этого мысли. И потому усмешка моя переросла в улыбку, и я махнула рукой — адресуя жест не Наташке, но Улитину, на которого потеряла пару дней. Говоря себе, что в моей работе без промахов не обходится — и этот не самый страшный. И лучше отдать пару дней и отказаться от чего-то, чем тянуть пустышку пару недель. Так что можно считать, что мне повезло, — и продолжать радоваться жизни.
— Ты чего это развеселилась так? Мужика, что ль, какого вспомнила? — Наташка в который раз подтвердила свою сексуальную озабоченность — на ее взгляд, все женщины только и думают, что о мужчинах, и если чего и хотят, то только секса, которым занимаются при первой возможности и с кем угодно. — Да, у Андрюхи Слепцова сегодня день рождения — договорились редколлегией символически отметить. Тут у меня соберемся, посидим, потреплемся — как только номер подпишем, так и сядем. Так что ты не уходи никуда, поняла, Ленская?
— Только не ко мне! — сразу предупредила Наташку, зная, что ближе к вечеру кто-нибудь намекнет, и возможно, сама Наташка, что лучше перебраться в мою квартиру, — о том, что я живу одна и очень близко, все старожилы хорошо знают. — А то потом не выпроводишь.
— Да ты что — мы ж символически!
Я хмыкнула. Зная, что у Наташки, как и у меня, нет никаких сомнений, что символическое отмечание выльется в самую настоящую пьянку — старая гвардия, то есть старожилы редакции, коих остался-то десяток человек, по-другому не умеет. Сначала произносится традиционное «махнем по соточке» — любимое редакционное выражение, означающее на самом деле, что ста граммами никто ограничиваться не собирается, — а потом пьянка перемещается в один из двух облюбованных еще в давние времена кабаков, до которых от редакции рукой подать.
И завершается поздно ночью.
У меня были кое-какие планы на этот вечер, но я отмела их с легкостью.
В конце концов, повод для того, чтобы немного расслабиться, у меня был — а именно окончательное решение забыть про господина Улитина.
О мертвых или хорошо, или ничего — принцип, бесспорно, не мой. Но сейчас мне показалось, что для покойного банкира можно сделать исключение…
Глава 6
Пейджер затрезвонил пронзительно и противно, и я поморщилась, поспешно извлекая его из сумки. Ненавижу, как он звонит, — хуже, чем будильник. И потому всегда предпочитала не в сумке его носить, а на боку, если тепло, или в кармане пальто, если холодно, и звук отключать — тогда он мягко вибрировал, и вибрация передавалась жирненькому моему телу, и сразу так сладко становилось и приятно, и мысли нескромные появлялись. Но порой я его клала в сумку-и получала в наказание омерзительный звук.
"Юлии Ленской от И.П. Зайцева. Очень занят, сегодня встречи не получится, завтра тоже. Обязательно по.стараюсь в четверг или пятницу.
Звоните".
Звоните, твою мать! На дворе вторник — а он предлагал конец недели. И наверняка собирался сделать все для того, чтобы я до него не дозвонилась и чтобы не пришлось назначать встречу. Потому что он знал, чего я от него хочу, и явно от меня скрывался. И планировал скрываться в течение недели как минимум.
Больше всего мне хотелось попросить у официанта трубку — там, где я сидела, наверняка был радиотелефон, они в куче ресторанов есть, даже в самых убогих — и позвонить в пресс-центр. Зайцев, конечно, не подошел бы — но это было не столь важно, важнее было, чтобы вообще кто-нибудь ответил. Кто-нибудь, кому я представилась бы и кого попросила бы кое-что передать майору Зайцеву. А именно то, что наша газета готовит большой критический материал о господине Зайцеве и его методах работы с прессой. И если вышеозначенный майор не соизволит мне перезвонить в течение сегодняшнего дня, к концу недели он сможет прочитать о себе в газете.
Это был слишком эмоциональный ход — а значит, скорее всего не слишком умный, — но возможно, он дал бы свои плоды. И будь я одна, я так бы и сделала.
Но я была не одна — а в присутствии сидевшего передо мной человека. мне совсем не хотелось произносить такой текст. И показывать ему, что я уязвлена. Потому что узнала то, что для меня важно, позже, чем мой собеседник.
— А сама-то чего не пьешь? — Его голос отвлек меня от гневных мыслей. — Давай за компанию — нехорошо ж получается. Да и пиво класс — по кайфу пивка-то…
— О, я бы с удовольствием — но я за рулем. — Я улыбнулась ему ласково, хотя, признаться, от маячащей напротив рожи меня воротило. От ее непромытости, неухоженности, сальности маленьких бегающих глазок — и жуткого самодовольства, этой самой рожей излучаемого. — А вот и ваш заказ…
Вынырнувший из недр полутемного зала официант плюхнул на стол огромную тарелку с куском мяса, покрытым жареными грибами, обложенным картошкой фри и тонко нарезанными солеными огурцами. А потом еще высокий бокал пива. И маленькую чашечку кофе с пирожным — лично для меня.
— Приятного аппетита, Володя, — вежливо пожелала собеседнику, который, впрочем, и без моих пожеланий уже деловито придвинул к себе тарелку и ухватил вилку, демонстрируя обгрызенные ногти на руке. — Вы, пожалуйста, поешьте спокойно — а потом уже…
— А чего потом — тебе ж интересно, чего тянуть? — То, что рот был набит едой и в момент его открывания показывались изуродованные неровными зубами куски пищи, моего собеседника, похоже, абсолютно не смущало. — Щас пивка глотну — и расскажу…
Я продолжала улыбаться, внушая себе, что пора перестать на него злиться и искать в нем изъяны. А то прям урод какой-то получается — в котором, кроме дефектов, ничего и нет. И хотя он, похоже, на самом деле был именно таков — но ведь я его сюда пригласила. И теперь мне нужно было выслушать все, что он скажет, и попробовать вытянуть из него все, что он знает.
Он взбесил меня еще заочно — когда я дозвонилась в «Сенсацию» и попросила к телефону Владимира Перепелкина, коим был подписан заинтересовавший меня материал. И передернулась, услышав после долгого молчания наглое «алле». И вежливый тон — которым я объясняла, кто я, и что меня очень заинтересовала его статья в сегодняшнем номере, и я хотела бы поподробнее побеседовать с ним по этому поводу — давался мне с трудом.
— Да у вас же гонорар копеечный! — В гнусавом голосе на том конце было пренебрежение — хотя судя по тому, что я не слышала никогда его фамилии, этот урод пришел в свою паскудную газетенку не так давно. А судя по тому, как был написан его материал, он не правильно выбрал профессию. — Заплатите двести баксов — можно и поподробнее. Да хоть завтра статью привезу — только бабки вперед!
Объяснять ему, что написанная им статья никому не нужна, и что «Молодежь Москвы» — это не его поганая «Сенсация», хоть и имеющая своего читателя, но в журналистских кругах презираемая, и что писать ему вообще не стоит, — это было лишним. Будь у меня нужда, я бы просто взяла изложенную им фактуру, переписала бы ее нормальным языком и использовала бы как часть своего материала — но только в случае самой крайней нужды.
В принципе газеты друг у друга материалы дерут внаг-лую, но доказать это невозможно. Даже если ты получил эксклюзивную информацию из надежного источника, а через два дня видишь свою статью в другой газете и под другим именем и в немного другом виде. Но я никогда этим не занималась, я себя слишком уважаю — тем более что безоговорочно верить в правдивость «Сенсации» может только дура, каковой я не являюсь.
— Понимаете, Володя, — дело в том, что ваша статья частично пересекается с моим расследованием… — начала было, но потом поняла, что говорить с ним по телефону — пустой номер, да и не скажет он мне ничего, потому что не обязан. — Но вообще у меня есть к вам предложение — я вас приглашаю в ресторан, а вы мне расскажете то, что мне надо. Идет?
— Не, в кабак я и сам пригласить могу, — гордо произнес гнусавый голос, тут же засомневавшись. — Хотя если платишь… Только чтоб хороший кабак. Тут около нас один есть, пивной — вот на него согласен.
Когда ровно через час пассажирскую дверь «гольфа» — по договоренности припаркованного у обшарпанного общежития, один из этажей которого арендовала «Сенсация», — потянул на себя какой-то хмырь, я немного опешила. А когда он сел внутрь, дохнув на меня перегаром и продемонстрировав убогость одежонки — поношенные светлые джинсы, щедро заляпанные внизу грязью, незнакомые со щеткой бесформенные ботинки и старое потертое полупальто, — стало понятно, что хотя он и урод, по крайней мере меня не разорит. Потому что по нему видно, что такое хороший кабак в его представлении.
К счастью, я не ошиблась. Заведение, у которого я припарковалась, поплутав минут десять по переулкам, с улицы выглядело убогим — и было чуть-чуть получше внутри.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73