— Мы с ней поцапались накануне, все не нравилось ей, как я живу, — откуда у тебя машина, откуда квартира, откуда деньги? Объяснила ей давно русским языком — живу с одним человеком богатым, вот откуда. Успокоилась, а потом опять за свое — звонила тебе всю ночь, а тебя дома нет, в институт поехала, чтобы тебя увидеть, а ты, говорят, пропускаешь много. Детский сад. И все каркала еще — кончится плохо, кончится плохо. А время как раз такое — у него проблемы с банком этим, он весь психованный, на работе сидит, а потом кабаки да казино до ночи. Мне что, ему говорить, что мне дома надо бывать почаще, потому что мать звонит и меня проверяет?
Ей не нужен был мой ответ, она все равно ко мне не поворачивалась, но я покивала на всякий случай. Говорить я ничего не хотела, боялась отвлечь ее своими словами, вывести из той угрюмой решимости, с которой она начала рассказ.
Она еще сомневалась, когда мы вернулись вместе в комнату, она еще спрашивала меня, что конкретно мне надо, и уточняла, как именно я все напишу, и уверяла, что не знает, кто его мог убить. А потом решилась — когда я в пятый, наверное, раз сказала, что мне надо знать, что именно произошло в тот день, когда они попали в аварию. Решилась и помрачнела — видно, ей не очень приятно было все это вспоминать.
— И ночевать он у меня не хотел, к нему ездили на Рублевку-в четыре приедем, а к девяти он уже в банк обратно. — Она вертела в пальцах тонкую дымящуюся палочку «Бога», периодически поднося ее ко рту. — Будто боялся, что если позже-приедет, то его кресло уже займут. До банка довезет, я в «бээмвуху» свою сажусь и домой, отсыпаться. Отоспалась — и к семи обратно к банку. И по новой поехало — кабаки, встречи постоянные, он с кем-то говорит, а я как дура за другим столом сижу, жду, когда закончит. А закончит — и понеслись в другое место. Когда мне матери-то звонить? А она все бубнит одно и то же…
Я снова кивнула — как бы говоря ей, что проблема отцов и детей — точнее, матерей и дочерей — мне хорошо известна. Когда мне было двадцать, мама тоже активно вмешивалась в мою жизнь — тактично, но вмешивалась. Постоянно порывалась приехать ко мне и проверить, как я там живу одна, есть ли У меня продукты, не заросла ли я грязью, — и явно осуждала мой образ жизни. Напрямую ничего не говорилось — но намеки на то, что неплохо бы было перевестись с вечернего на дневной и заодно выйти замуж, бывали частенько. Да и сейчас бывают — по многим другим поводам, включая вечную тему замужества.
— А Андрей когда из банка ушел, вообще атас был. — Она выдохнула шумно дым, направляя его в противоположный угол комнаты. — Полный атас. Засел там у себя на Рублевке и сидит — и никуда. Телефон трезвонит, люди приезжают — а он сам из дома ни на шаг. И я у него там жила — тоже никуда. А тут матери позвонила — так, отметиться, — а она орать. Я ей — ты б радовалась, что я живу хорошо и тебе подкинуть деньжат могу, — а она в слезы. И про бабку мне — чтоб на дне рождения была. Не она б — я бы не поехала. А из-за нее… Вот был бы номер — бабка в этот день родилась, а внучка померла. Ничего номерок?
Я невесело усмехнулась. Мне жутко хотелось ее перебить — уточнить, с кем Улитин встречался перед тем, как уйти из банка, у кого искал помощи, и что за люди приезжали к нему уже когда он оттуда ушел, и о чем были разговоры, которые она просто обязана была слышать хотя бы краем уха. И она словно это почувствовала — хотя на меня и не смотрела.
— Я ж не знала, что у него там, — знала, что геморрой с банком. Он сам сказал — есть проблемы, но один х…й прорвемся! А падлы, что проблемы создали, плакать будут! — Она явно цитировала Улитина. У нее даже голос грубел, когда она произносила эти слова. — А больше ничего не говорил. Раньше, в начале еще и до проблем всех, было, что мог при мне с кем-то разговор начать по делам, а народ такой вокруг него был — чуть что, сразу в сторону отводят, не для баб, мол, базар. А мне что — мне на кой их дела? Раньше на тусовках мне все время говорил — этот вот президент нефтяной компании, а этот вот вице-премьер, ему по кайфу было, что такие люди рядом. А потом все — даже спросишь, что за мужик был, а он рукой машет: тебе, мол, что? А мне .что — мне ничего…
. Я отметила автоматически, что для студентки лингвистического университета речь у нее довольно бедная — тут же усмехнувшись мысли о том, что, возможно, на иностранном она говорит лучше, чем на русском. И упрекнув себя за то, что к ней придираюсь. Важно было, что я понимала, о чем она говорит, — а беспокоиться по поводу ее речи предстояло университету. Если она до осени не найдет замену Улитину.
— Он вообще мужик был — даже поддаст, а никаких соплей, даже если х…ево. Я-то видела, что ему х…ево, — а он молчок. Он мне сам давно сказал — красивой бабе мозги не нужны, и ни о чем, кроме мужиков, шмоток и кабаков, ей думать не надо. — На лице ее появилось странное выражение — словно она мечтала снова начать жить именно так и услышать эту фразу от кого-нибудь другого. — Мне и в башку не приходило, что он боится кого, — не выходит из дома и не выходит, может, надоело в Москву мотаться. Слышала, как он охрану предупредил, что на воротах в поселок, — если я не позвонил и не сказал, что ко мне такой-то приедет, а тут приперся кто, вы говорите, что меня нет. Мобильный свой вырубил, ему новый привезли, с другим номером — а телефон, что дома, вообще отключил. Я б знала — все о'кей бы было. А откуда мне узнать? Как-то тоска заела, я даже ныть начала — давай хоть в ресторан съездим, хоть на пару часов в Москву выберемся. А он рукой махнул — и опять на телефон, а потом гостей своих встречать. И чеделю так сидели, дней десять, может. У него народ целый день толчется, одни уехали, другие приехали, а я сплю, или в сауне сижу, или в тренажерном потею, или телик смотрю. И журналов у него куча была — «Плейбои» всякие фирменные, «Пентхаусы». А тут мать с этим днем рождения…
Я не знала, правду она говорит или нет, — но в любом случае я не сомневалась уже, что она не скажет, кто приезжал к Улитину и о чем были разговоры. Может, ей действительно было все равно — и она задавала лишних вопросов. Так что пока рассказ ее был мне бесполезен — и оставалось надеяться на то, что я все-таки услышу от нее хоть что-то ценное.
— А у меня «бээмвуха» у дома в гараже, я ему говорю: Андрюш, мне в Москву надо завтра, у бабки день рождения, отвези. Не приеду — меня мать с дерьмом сожрет. — Она скривилась — похоже, дочерней любви к той, что ее родила, она не испытывала. — А он мне — надо, так езжай, завтра днем кто-нибудь заскочит, а на обратном пути тебя захватит. А я ему — мне утром надо, я домой хочу попасть, и косметика кончается, купить надо, и в салоне бы прическу сделать, и маникюр, и вообще. И прокладки мне нужны — скоро дела мои начнутся, как без них? А он — я без охраны не поеду, а охрана только в понедельник будет.
У него ж банковская была, а тут он ушел, ему пообещали там люди — не день рождения бы этот… Дай сигарету — мои кончились, а куда блок задевала, не помню…
Я молча протянула ей пачку «Житана» — отмечая, как подозрительно она вертит в руках короткий толстый цилиндрик без фильтра, наблюдая, как вставляет его в рот и он после первой же затяжки прилипает к ее губе. Все-таки для того, чтобы курить такие сигареты, нужен навык, женщинам, наверное, несвойственный, — лично я не видела женщин, которые курили бы «Житан» и «Кэмел» без фильтра.
Я, кажется, именно по этой причине в свое время выбрала «Житан» без фильтра — потому что его никто не курил. И еще мне казалось, что он очень подходит творческой личности — особенно такому солдату удачи, как я. Который ходит исключительно в темном, не признает юбок и блузок, отвергает то, что любят женщины — моду, семью, походы по магазинам, — и живет только работой.
Временами опасной, временами грязной работой — составляющей смысл его жизни. И вот уже лет пять я ему не изменяю, «Житану», не представляя, как можно курить что-то другое. Но для человека неподготовленного он не годится.
Она затянулась, едва не поперхнувшись дымом, — после тоненького «Bora», который тянется еле-еле, ей, наверное, пришлось несладко. И покосилась на меня подозрительно — словно думая, что я ей специально подсунула какое-то дерьмо, начиненное, кроме табака, какой-нибудь сывороткой правды. Но я тут же вытащила из пачки сигарету для себя, закуривая на ее глазах, затягиваясь с наслаждением, медленно выпуская дым.
— Ни в какую он, в общем, — но я ж знала, как свое получить. — она ухмыльнулась криво, опасливо поднесла ко рту «житанину». — Мы в час ночи одни остались, я его в сауну потащила —.тебе, говорю, Андрюш, расслабиться надо, ты устал, а я тебе сейчас массаж сделаю. И так расслабила, что до шести не спали.
А в шесть он мне говорит: ладно, если так невтерпеж тебе, поехали сейчас. До дома не довезу, но до Рублевки докину и тачку тебе поймаю. А я еще думаю: главное — поехать, а там и до дома довезет. Собралась быстро, через полчаса выскочили. Он «порш» взял — и вперед. Воскресенье, ночь еще, считай, пусто вообще, тишина и темнота. Выпить хочешь? Вон бар, видишь, в том углу — бутылку возьми и стаканы. Кола в холодильнике, за перегородкой, — а лед в заморозке…
Я автоматически кивнула — скачок ее мысли был слишком быстрым, чтобы я успела его уловить. И встала, направившись туда, куда она указала рукой, — сообразив, что делаю, только когда распахнула дверцу бара, уткнувшись взглядом в выставленные там бутылки. Вина, правда, не было — джин, виски, водка, ром даже присутствовал, но не вино, — но, с другой стороны, я все равно не собиралась пить, а ей спиртное должно было пойти на пользу. По крайней мере когда я вернулась с двумя стаканами в руках — в одном была только кола, а в другом щедрая смесь этой самой колы с ромом, — она ухватилась за свой так, словно без него говорить уже не могла.
— Там до Рублевки еще доехать надо было, минут двадцать ехать — а если напрямую, то десять. Только дорога плохая, там толком не ездил никто, я сама когда на своей к нему приезжала, в обход ехала, тачку жалко было. А он по этой любил, чтоб напрямую, хотя там не разогнаться. Я ему еще сказала: Андрюш, не гони, ты мне «порш» обещал отдать, а тут убьешь его сейчас. Он мне правда обещал — еще до проблем, себе «ламборгини» хотел заказать. Быстро б гнали — может, не было б ничего тогда, а может, и от дерева потом нас с ним вместе отскребали б. Там лес такой, мы вдоль него ехали, — и тут джип оттуда, с моей стороны как раз. Я только увидела, как он на нас несется, заорала, — Андрей хорошо водил, а тут поддатый, еле успел руль вывернуть, но все равно этого зацепил. Я помню только, как железо по железу, и удар помню — мы с дороги слетели и в дерево. И подушки эти х…евы сразу выскочили — слышу, как нос хрустнул, и горячо там сразу, и течет что-то. Даже боли тогда не почувствовала — а ведь сломала нос-то. Хорошо, восстановили все потом — а то сейчас бы с кривым ходила…
Она поежилась — перспектива ее явно не радовала даже сегодня, когда все было далеко позади. А может, ледяной «Баккарди» с колой был тому виной.
— А потом слышу — говорят. Я вроде вырубилась, а тут голоса — мужик какой-то и Андрей. Сижу, подушка меня эта придавила, рядом говорят, а я только думаю, что у меня с носом и как мне жить теперь. Знала б, что дальше будет… — Она сделала глоток и тут же еще один. — Рот открыла его позвать — а там крови натекло от носа, я ее глотаю, она липкая, соленая, как кончил кто в рот. А тут голос: чего-то такое, что я тебя давно предупреждал, а ты бегаешь, к телефону не подходишь, за лохов всех держишь, а срок, что тебе объявили, вчера вышел. И Андрей: я тебя просил помочь с банком, ты не помог, а я сказал, что тогда всем плохо будет, как я теперь твои бабки вытащу? А тот: тебе давно сказали, чтоб вытащил, а ты мозги е…ал, сам теперь и отдашь. А у Андрея знаешь какие завязки были — сам говорил, что с кем хочешь мог разобраться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Ей не нужен был мой ответ, она все равно ко мне не поворачивалась, но я покивала на всякий случай. Говорить я ничего не хотела, боялась отвлечь ее своими словами, вывести из той угрюмой решимости, с которой она начала рассказ.
Она еще сомневалась, когда мы вернулись вместе в комнату, она еще спрашивала меня, что конкретно мне надо, и уточняла, как именно я все напишу, и уверяла, что не знает, кто его мог убить. А потом решилась — когда я в пятый, наверное, раз сказала, что мне надо знать, что именно произошло в тот день, когда они попали в аварию. Решилась и помрачнела — видно, ей не очень приятно было все это вспоминать.
— И ночевать он у меня не хотел, к нему ездили на Рублевку-в четыре приедем, а к девяти он уже в банк обратно. — Она вертела в пальцах тонкую дымящуюся палочку «Бога», периодически поднося ее ко рту. — Будто боялся, что если позже-приедет, то его кресло уже займут. До банка довезет, я в «бээмвуху» свою сажусь и домой, отсыпаться. Отоспалась — и к семи обратно к банку. И по новой поехало — кабаки, встречи постоянные, он с кем-то говорит, а я как дура за другим столом сижу, жду, когда закончит. А закончит — и понеслись в другое место. Когда мне матери-то звонить? А она все бубнит одно и то же…
Я снова кивнула — как бы говоря ей, что проблема отцов и детей — точнее, матерей и дочерей — мне хорошо известна. Когда мне было двадцать, мама тоже активно вмешивалась в мою жизнь — тактично, но вмешивалась. Постоянно порывалась приехать ко мне и проверить, как я там живу одна, есть ли У меня продукты, не заросла ли я грязью, — и явно осуждала мой образ жизни. Напрямую ничего не говорилось — но намеки на то, что неплохо бы было перевестись с вечернего на дневной и заодно выйти замуж, бывали частенько. Да и сейчас бывают — по многим другим поводам, включая вечную тему замужества.
— А Андрей когда из банка ушел, вообще атас был. — Она выдохнула шумно дым, направляя его в противоположный угол комнаты. — Полный атас. Засел там у себя на Рублевке и сидит — и никуда. Телефон трезвонит, люди приезжают — а он сам из дома ни на шаг. И я у него там жила — тоже никуда. А тут матери позвонила — так, отметиться, — а она орать. Я ей — ты б радовалась, что я живу хорошо и тебе подкинуть деньжат могу, — а она в слезы. И про бабку мне — чтоб на дне рождения была. Не она б — я бы не поехала. А из-за нее… Вот был бы номер — бабка в этот день родилась, а внучка померла. Ничего номерок?
Я невесело усмехнулась. Мне жутко хотелось ее перебить — уточнить, с кем Улитин встречался перед тем, как уйти из банка, у кого искал помощи, и что за люди приезжали к нему уже когда он оттуда ушел, и о чем были разговоры, которые она просто обязана была слышать хотя бы краем уха. И она словно это почувствовала — хотя на меня и не смотрела.
— Я ж не знала, что у него там, — знала, что геморрой с банком. Он сам сказал — есть проблемы, но один х…й прорвемся! А падлы, что проблемы создали, плакать будут! — Она явно цитировала Улитина. У нее даже голос грубел, когда она произносила эти слова. — А больше ничего не говорил. Раньше, в начале еще и до проблем всех, было, что мог при мне с кем-то разговор начать по делам, а народ такой вокруг него был — чуть что, сразу в сторону отводят, не для баб, мол, базар. А мне что — мне на кой их дела? Раньше на тусовках мне все время говорил — этот вот президент нефтяной компании, а этот вот вице-премьер, ему по кайфу было, что такие люди рядом. А потом все — даже спросишь, что за мужик был, а он рукой машет: тебе, мол, что? А мне .что — мне ничего…
. Я отметила автоматически, что для студентки лингвистического университета речь у нее довольно бедная — тут же усмехнувшись мысли о том, что, возможно, на иностранном она говорит лучше, чем на русском. И упрекнув себя за то, что к ней придираюсь. Важно было, что я понимала, о чем она говорит, — а беспокоиться по поводу ее речи предстояло университету. Если она до осени не найдет замену Улитину.
— Он вообще мужик был — даже поддаст, а никаких соплей, даже если х…ево. Я-то видела, что ему х…ево, — а он молчок. Он мне сам давно сказал — красивой бабе мозги не нужны, и ни о чем, кроме мужиков, шмоток и кабаков, ей думать не надо. — На лице ее появилось странное выражение — словно она мечтала снова начать жить именно так и услышать эту фразу от кого-нибудь другого. — Мне и в башку не приходило, что он боится кого, — не выходит из дома и не выходит, может, надоело в Москву мотаться. Слышала, как он охрану предупредил, что на воротах в поселок, — если я не позвонил и не сказал, что ко мне такой-то приедет, а тут приперся кто, вы говорите, что меня нет. Мобильный свой вырубил, ему новый привезли, с другим номером — а телефон, что дома, вообще отключил. Я б знала — все о'кей бы было. А откуда мне узнать? Как-то тоска заела, я даже ныть начала — давай хоть в ресторан съездим, хоть на пару часов в Москву выберемся. А он рукой махнул — и опять на телефон, а потом гостей своих встречать. И чеделю так сидели, дней десять, может. У него народ целый день толчется, одни уехали, другие приехали, а я сплю, или в сауне сижу, или в тренажерном потею, или телик смотрю. И журналов у него куча была — «Плейбои» всякие фирменные, «Пентхаусы». А тут мать с этим днем рождения…
Я не знала, правду она говорит или нет, — но в любом случае я не сомневалась уже, что она не скажет, кто приезжал к Улитину и о чем были разговоры. Может, ей действительно было все равно — и она задавала лишних вопросов. Так что пока рассказ ее был мне бесполезен — и оставалось надеяться на то, что я все-таки услышу от нее хоть что-то ценное.
— А у меня «бээмвуха» у дома в гараже, я ему говорю: Андрюш, мне в Москву надо завтра, у бабки день рождения, отвези. Не приеду — меня мать с дерьмом сожрет. — Она скривилась — похоже, дочерней любви к той, что ее родила, она не испытывала. — А он мне — надо, так езжай, завтра днем кто-нибудь заскочит, а на обратном пути тебя захватит. А я ему — мне утром надо, я домой хочу попасть, и косметика кончается, купить надо, и в салоне бы прическу сделать, и маникюр, и вообще. И прокладки мне нужны — скоро дела мои начнутся, как без них? А он — я без охраны не поеду, а охрана только в понедельник будет.
У него ж банковская была, а тут он ушел, ему пообещали там люди — не день рождения бы этот… Дай сигарету — мои кончились, а куда блок задевала, не помню…
Я молча протянула ей пачку «Житана» — отмечая, как подозрительно она вертит в руках короткий толстый цилиндрик без фильтра, наблюдая, как вставляет его в рот и он после первой же затяжки прилипает к ее губе. Все-таки для того, чтобы курить такие сигареты, нужен навык, женщинам, наверное, несвойственный, — лично я не видела женщин, которые курили бы «Житан» и «Кэмел» без фильтра.
Я, кажется, именно по этой причине в свое время выбрала «Житан» без фильтра — потому что его никто не курил. И еще мне казалось, что он очень подходит творческой личности — особенно такому солдату удачи, как я. Который ходит исключительно в темном, не признает юбок и блузок, отвергает то, что любят женщины — моду, семью, походы по магазинам, — и живет только работой.
Временами опасной, временами грязной работой — составляющей смысл его жизни. И вот уже лет пять я ему не изменяю, «Житану», не представляя, как можно курить что-то другое. Но для человека неподготовленного он не годится.
Она затянулась, едва не поперхнувшись дымом, — после тоненького «Bora», который тянется еле-еле, ей, наверное, пришлось несладко. И покосилась на меня подозрительно — словно думая, что я ей специально подсунула какое-то дерьмо, начиненное, кроме табака, какой-нибудь сывороткой правды. Но я тут же вытащила из пачки сигарету для себя, закуривая на ее глазах, затягиваясь с наслаждением, медленно выпуская дым.
— Ни в какую он, в общем, — но я ж знала, как свое получить. — она ухмыльнулась криво, опасливо поднесла ко рту «житанину». — Мы в час ночи одни остались, я его в сауну потащила —.тебе, говорю, Андрюш, расслабиться надо, ты устал, а я тебе сейчас массаж сделаю. И так расслабила, что до шести не спали.
А в шесть он мне говорит: ладно, если так невтерпеж тебе, поехали сейчас. До дома не довезу, но до Рублевки докину и тачку тебе поймаю. А я еще думаю: главное — поехать, а там и до дома довезет. Собралась быстро, через полчаса выскочили. Он «порш» взял — и вперед. Воскресенье, ночь еще, считай, пусто вообще, тишина и темнота. Выпить хочешь? Вон бар, видишь, в том углу — бутылку возьми и стаканы. Кола в холодильнике, за перегородкой, — а лед в заморозке…
Я автоматически кивнула — скачок ее мысли был слишком быстрым, чтобы я успела его уловить. И встала, направившись туда, куда она указала рукой, — сообразив, что делаю, только когда распахнула дверцу бара, уткнувшись взглядом в выставленные там бутылки. Вина, правда, не было — джин, виски, водка, ром даже присутствовал, но не вино, — но, с другой стороны, я все равно не собиралась пить, а ей спиртное должно было пойти на пользу. По крайней мере когда я вернулась с двумя стаканами в руках — в одном была только кола, а в другом щедрая смесь этой самой колы с ромом, — она ухватилась за свой так, словно без него говорить уже не могла.
— Там до Рублевки еще доехать надо было, минут двадцать ехать — а если напрямую, то десять. Только дорога плохая, там толком не ездил никто, я сама когда на своей к нему приезжала, в обход ехала, тачку жалко было. А он по этой любил, чтоб напрямую, хотя там не разогнаться. Я ему еще сказала: Андрюш, не гони, ты мне «порш» обещал отдать, а тут убьешь его сейчас. Он мне правда обещал — еще до проблем, себе «ламборгини» хотел заказать. Быстро б гнали — может, не было б ничего тогда, а может, и от дерева потом нас с ним вместе отскребали б. Там лес такой, мы вдоль него ехали, — и тут джип оттуда, с моей стороны как раз. Я только увидела, как он на нас несется, заорала, — Андрей хорошо водил, а тут поддатый, еле успел руль вывернуть, но все равно этого зацепил. Я помню только, как железо по железу, и удар помню — мы с дороги слетели и в дерево. И подушки эти х…евы сразу выскочили — слышу, как нос хрустнул, и горячо там сразу, и течет что-то. Даже боли тогда не почувствовала — а ведь сломала нос-то. Хорошо, восстановили все потом — а то сейчас бы с кривым ходила…
Она поежилась — перспектива ее явно не радовала даже сегодня, когда все было далеко позади. А может, ледяной «Баккарди» с колой был тому виной.
— А потом слышу — говорят. Я вроде вырубилась, а тут голоса — мужик какой-то и Андрей. Сижу, подушка меня эта придавила, рядом говорят, а я только думаю, что у меня с носом и как мне жить теперь. Знала б, что дальше будет… — Она сделала глоток и тут же еще один. — Рот открыла его позвать — а там крови натекло от носа, я ее глотаю, она липкая, соленая, как кончил кто в рот. А тут голос: чего-то такое, что я тебя давно предупреждал, а ты бегаешь, к телефону не подходишь, за лохов всех держишь, а срок, что тебе объявили, вчера вышел. И Андрей: я тебя просил помочь с банком, ты не помог, а я сказал, что тогда всем плохо будет, как я теперь твои бабки вытащу? А тот: тебе давно сказали, чтоб вытащил, а ты мозги е…ал, сам теперь и отдашь. А у Андрея знаешь какие завязки были — сам говорил, что с кем хочешь мог разобраться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73