И, признаться, не представляю, что еще вас может интересовать.
— И в самом деле — что? — Я развела руками, как бы и сама не находя ответ на это вопрос. — А, вспомнила. Сущие пустяки, правда, — но все же. Меня может интересовать, были ли у господина Улитина какие-либо прегрешения, за которые он лишился своего поста, — или единственной виной было то, что он являлся ставленником господина Хромова? Кажется, вам выгодней сообщить мне, что я прошу, чем прочитать, что Улитин был вытеснен из банка в результате кампании с привлечением сотрудников президентской администрации, членов правительства и спецслужб.
— Я вас не понимаю — вы слишком туманно выражаетесь. — Насмешливое удивление на его лице было скорее наигранным, чем естественным, — хотя я допускала, что он просто пешка, попугаи, произносящий то, что велят хозяева. — С сожалением должен вас уведомить, Юлия Евгеньевна, что мне вас отрекомендовали как порядочного журналиста и лишь потому я согласился уделить вам время и нарушить свой весьма плотный график. Как вице-президент банка по связям с общественностью я не встречаюсь лично с журналистами — но для вас сделал исключение. А вы мне пересказываете слухи непонятного происхождения — да еще и угрожаете их напечатать. Если вам так угодно, вы можете напечатать то, что хотите. Но должен вас заверить — мы подадим на вас в суд и у вашего начальства будут серьезные проблемы. И соответственно у вас лично. Но коль скоро вы предупредили нас о ваших планах, не сомневаюсь, что до суда дело не дойдет — и статья ваша не появится, а вам придется принести извинения. Обещаю вам связаться с вашим начальством — и потребовать принять меры в отношении вас…
Он усмехнулся высокомерно, видимо, ожидая, что я начну испуганно извиняться. И продолжал кривить свои тонкие бледные губы, когда я достала из сумки диктофон, выключая его, нажимая на перемотку.
«… у вашего начальства будут серьезные проблемы — и соответственно у вас лично», — громко повторил диктофон, и я снова нажала на перемотку, а потом на воспроизведение. «…у вашего начальства будут серьезные проблемы — и соответственно у вас лично».
Я покачала головой укоризненно, а затем убрала диктофон в сумку и встала.
— Остальное можно стереть — а вот это интересная фраза. Что ж, спасибо вам за кофе. Да, насчет обещанных вами проблем — это у вас наследственное, от Улитина? Тот тоже любил прессе угрожать — вы, наверное, в курсе. Но ему простительно — из провинции он и покойник опять же, — но вы-то весь такой из себя светский… Нехорошо — прям-таки моветон…
Все прошло не так — и я знала, что сама виновата. Я в принципе неэмоциональна, я умею себя контролировать — а тут не смогла сдержаться, потому что он меня взбесил тем, что смотрел на меня сверху вниз. А может, и потому, что я сама не знала, зачем сюда пришла. Слепой был ход, сделанный от бессилия, от незнания, куда еще шагнуть, — и оказался абсолютно бессмысленным.
Я и вправду не знала, что он мне мог сказать. Что Улитин проворачивал через банк какие-то левые сделки и заработал столько-то миллионов долларов, на которые купил себе дом в такой-то стране и открыл счет на такую-то сумму в таком-то банке? Наверное, да — наверное, этого я и ждала. При этом понимая, что он мне этого не скажет, даже если это так, — потому что информация бросает тень на весь банк. И к тому же у него нет гарантии, что я его не процитирую или на него не сошлюсь, — и он может только верить в мою порядочность, чего делать не захочет. А я не смогу ему объяснить, что мне не банк интересен, а личность господина Улитина — и все с ним связанное. Все, что поможет если не указать точно, то хотя бы предположить с большой долей уверенности, кому могла быть нужна его смерть.
В общем, все это было глупо — и поездка сюда, и разговор, и то, что я предупредила его о своих намерениях, выдав кое-что из того, что знаю. Глупо и обидно. Потому что больше никаких ходов у меня не было — и мне предстояло писать материал, целиком основанный на слухах, сообщениях неназванных источников и собственных предположениях и умозаключениях.
— Прощайте, Валерий Анатольевич. — Я улыбнулась этому уроду, говоря себе, что по крайней мере испортила ему настроение и сбила с него спесь. — До встречи на газетных полосах…
Он кивнул мне молча, глядя на меня уже без превосходства и даже без холодной своей вежливости — но очень неприветливо. И я чувствовала его взгляд, выйдя в соседнюю комнату, где висело на вешалке мое пальто, — а оттуда в короткий коридорчик.
Если бы взглядом можно было убивать — наверное, я бы уже лежала бездыханной, с пробитым его ненавистью сердцем. Но он этого не мог — и потому я спустилась на первый этаж и вышла на улицу, медленно направившись к «гольфу».
Говоря себе, что единственное, чему я могу радоваться, — так это тому, что написанная мной статья доставит моему недавнему собеседнику немало неприятных минут.
Хотя, признаюсь, это было не слишком сильное утешение. Даже слишком слабое…
Глава 15
Я взяла с деревянного подносика скрученное горячее влажное полотенце. И развернула его медленно, поднося к лицу, и аккуратно, чтобы не смазать косметику, коснулась им лба, а потом щек — и, чуть опустив ворот водолазки, приложила его к шее, сначала спереди, затем сзади. И только потом тщательно протерла им руки, ощущая, что посвежела сразу и усталость ушла куда-то.
Я уронила высохший и похолодевший кусок ткани — отдавший мне все свое тепло и влажность — обратно на подносик. Придвигая к себе небольшой керамический чайник — жутко простой на вид, но необычайно тонкий, если присмотреться и проникнуться его красотой. И наклонила его над чашкой — густо-синей, как и чайник, с белыми разводами и специальными вмятинами в боках, чтобы удобнее было брать в руку. А потом вдохнула на первый взгляд абсолютно невыразительный, но фантастически насыщенный запах бледного чая. И сделала первый глоток, наслаждаясь его вкусом.
Мне всегда нравились японские рестораны-увы, слишком дорогие, чтобы ходить в них самой. Но мне не хотелось сейчас об этом думать. Зато хотелось наслаждаться чаем — и предвкушать настоящий японский обед. И я сидела, попивая чай крошечными глоточками, любуясь его ароматной прозрачностью, и даже не обращала внимания на взгляды официантки — той самой, которая принесла мне чай.
Видимо, ей уже сообщили, к кому я пришла, — я мэтру сказала, что у меня тут встреча с господином Кисиным, и он, переменившись в лице, лично меня проводил, передав из рук в руки этой самой девице в японском кимоно. Вот она и думала, кто я, собственно, такая — на бизнесменшу, приехавшую к господину Кисину за помощью либо с очередным платежом, я вряд ли похожа, значит, или любовница очередная, либо… Вот тут она, видимо, терялась — хотя, судя по частоте да почти по неотрывности взгляда, вопрос ее беспокоил.
Тут было уютно — и вполне в японском стиле. Деревянные столы и стулья, разумеется, японская посуда, гравюры на стенах. Хотя и европеизировано — потому что японцы едят, сидя на специальных подушках со спинками или без оных. И столы очень низкие, и стоят, как правило, над сделанным в полу углублением — чтобы ноги туда спускать, если затекут от сидения. Я в этом деле спец, я в свое время часто по японским ресторанам ходила и ела именно в этих самых татами-рум, где все по-настоящему, по-японски. Ходила с тем самым человеком, которого ждала сейчас. Только в этом заведении не была — видно, оно открылось недавно.
— Посмотрите меню? — Официантка, видно, уставшая гадать впустую, приблизилась наконец, кладя передо мной красную кожаную папку, украшенную иероглифами. Но я мотнула головой — у меня был аппетит, однако заказывать в отсутствие того, кто меня сюда пригласил, было бы невежливо, а платить за саму себя я была не готова.
— За счет заведения. — Она словно догадалась, о чем я думаю. — Наш директор распорядился — раз вы гость господина Кисина…
— Нет, спасибо, — произнесла вежливо, думая про себя, что у меня тоже есть к ней вопрос — японка она или нет?
По разрезу глаз и типу лица похожа — зато говорит по-русски достаточно чисто. — Я подожду…
Она поклонилась коротко, отходя — оставляя меня в одиночестве. Тут было достаточно пусто — если не считать компании из двух молодых людей и девицы, сидевших через три столика от меня, — видно, японские рестораны не по карману не только мне. А значит, я могла спокойно понаслаждаться чаем и подвести итог своего расследования. Заглохшего окончательно и бесповоротно.
Я плохо представляла себе, что еще могу узнать, — ну разве что кто именно его убил, хотя это было нереально. А так я знала уже все — и не сомневалась, что материал получится читабельный, а шеф будет сыпать комплиментами. Но тем не менее сказать себе, что все кончено, и сесть за компьютер я не могла — хотя, кажется, все ходы уже были сделаны. В том числе и глупые и ничего не дающие — типа похода в банк. И наверное, типа сегодняшней встречи — которая еще не началась, но в любом случае не могла по определению окончиться результативно. Хотя…
«Даже если ничего не узнаю — по крайней мере вкусно поем. И с приятным человеком пообщаюсь», — сказала себе, усмехнувшись при мысли о том, что того господина, которого я жду, приятным человеком назвали бы немногие. То есть, конечно, он мог понравиться женщине, которая любит настоящих мужчин, сильных, жестких, с грубыми, резкими лицами. Но у мужчины вряд ли мог вызвать симпатию — скорее страх. Даже у того, кто его совсем не знает.
И это при том, что тот, кого раньше все звали Вадькой Кисой, тот, кто не вылезал из спортзала, ездил на метро, а потом на древнем японском джипе и не носил ничего, кроме спортивного костюма, давно превратился в солидного и респектабельного Вадима Михайловича Кисина. Облачающегося исключительно в дорогие костюмы, разъезжающего на ослепительно белом «пятисотом» «мерседесе» в сопровождении минимум двух джипов охраны, являющегося совладельцем ряда казино и ресторанов. И по совместительству уважаемым криминальным авторитетом — и главой собственной бригады, имеющей в славном городе Москве достаточно крепкие позиции, — известным среди братвы как Вадюха Кот.
Мы в последнее время общались нечасто — но мне казалось до сих пор, что он жалеет о тех временах, когда был просто каратистом, свихнувшимся на своем карате. Не вылезающим почти из зала, неспособным говорить ни о чем другом — и не желающим ничего делать кроме как тренироваться. Целый день и в любой ситуации. В зале, в метро, дома — где угодно. В зале он долбил мешки и спарринговал, дома отрабатывал технику, на улице и в транспорте без устали мял в руках теннисный мячик. И производил впечатление натурального безумца.
Впервые я увидела его семь лет назад — в 91-м. Карате, долго бывшее под запретом, совсем недавно разрешили, и интерес к нему был огромный — даже Ленька Вайнберг, интересовавшийся исключительно футболом и хоккеем, решил отдать дань моде и поручил мне сходить на турнир по какому-то сверхжесткому стилю с жутко сложным названием. Мол, звонили, приглашали, рассказывали, что стиль контактный, нокдаунов и нокаутов куча, так что соревнования захватывающие и есть на что посмотреть и о чем написать. Вот ты, мол, и сходи — и фотографа возьми, на спортвыпуск крупный снимок каратистов дадим для разнообразия, а то все футбол и футбол.
Я, признаться, спорта была чужда — хотя и работала в спортивном отделе.
В голах, очках и секундах я не разбиралась, мне это было неинтересно — я о людях писала. А делать репортаж с соревнований по виду спорта, которого я вообще не знаю, желания не было никакого. Так что я хотела сказать Леньке, что это не мой профиль, пусть кого-нибудь другого пошлет, все-таки, кроме меня, еще два сотрудника в отделе есть, — но не стала, справедливо рассудив, что там наверняка будет кто-то интересный, кого я потом раскручу на большое интервью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
— И в самом деле — что? — Я развела руками, как бы и сама не находя ответ на это вопрос. — А, вспомнила. Сущие пустяки, правда, — но все же. Меня может интересовать, были ли у господина Улитина какие-либо прегрешения, за которые он лишился своего поста, — или единственной виной было то, что он являлся ставленником господина Хромова? Кажется, вам выгодней сообщить мне, что я прошу, чем прочитать, что Улитин был вытеснен из банка в результате кампании с привлечением сотрудников президентской администрации, членов правительства и спецслужб.
— Я вас не понимаю — вы слишком туманно выражаетесь. — Насмешливое удивление на его лице было скорее наигранным, чем естественным, — хотя я допускала, что он просто пешка, попугаи, произносящий то, что велят хозяева. — С сожалением должен вас уведомить, Юлия Евгеньевна, что мне вас отрекомендовали как порядочного журналиста и лишь потому я согласился уделить вам время и нарушить свой весьма плотный график. Как вице-президент банка по связям с общественностью я не встречаюсь лично с журналистами — но для вас сделал исключение. А вы мне пересказываете слухи непонятного происхождения — да еще и угрожаете их напечатать. Если вам так угодно, вы можете напечатать то, что хотите. Но должен вас заверить — мы подадим на вас в суд и у вашего начальства будут серьезные проблемы. И соответственно у вас лично. Но коль скоро вы предупредили нас о ваших планах, не сомневаюсь, что до суда дело не дойдет — и статья ваша не появится, а вам придется принести извинения. Обещаю вам связаться с вашим начальством — и потребовать принять меры в отношении вас…
Он усмехнулся высокомерно, видимо, ожидая, что я начну испуганно извиняться. И продолжал кривить свои тонкие бледные губы, когда я достала из сумки диктофон, выключая его, нажимая на перемотку.
«… у вашего начальства будут серьезные проблемы — и соответственно у вас лично», — громко повторил диктофон, и я снова нажала на перемотку, а потом на воспроизведение. «…у вашего начальства будут серьезные проблемы — и соответственно у вас лично».
Я покачала головой укоризненно, а затем убрала диктофон в сумку и встала.
— Остальное можно стереть — а вот это интересная фраза. Что ж, спасибо вам за кофе. Да, насчет обещанных вами проблем — это у вас наследственное, от Улитина? Тот тоже любил прессе угрожать — вы, наверное, в курсе. Но ему простительно — из провинции он и покойник опять же, — но вы-то весь такой из себя светский… Нехорошо — прям-таки моветон…
Все прошло не так — и я знала, что сама виновата. Я в принципе неэмоциональна, я умею себя контролировать — а тут не смогла сдержаться, потому что он меня взбесил тем, что смотрел на меня сверху вниз. А может, и потому, что я сама не знала, зачем сюда пришла. Слепой был ход, сделанный от бессилия, от незнания, куда еще шагнуть, — и оказался абсолютно бессмысленным.
Я и вправду не знала, что он мне мог сказать. Что Улитин проворачивал через банк какие-то левые сделки и заработал столько-то миллионов долларов, на которые купил себе дом в такой-то стране и открыл счет на такую-то сумму в таком-то банке? Наверное, да — наверное, этого я и ждала. При этом понимая, что он мне этого не скажет, даже если это так, — потому что информация бросает тень на весь банк. И к тому же у него нет гарантии, что я его не процитирую или на него не сошлюсь, — и он может только верить в мою порядочность, чего делать не захочет. А я не смогу ему объяснить, что мне не банк интересен, а личность господина Улитина — и все с ним связанное. Все, что поможет если не указать точно, то хотя бы предположить с большой долей уверенности, кому могла быть нужна его смерть.
В общем, все это было глупо — и поездка сюда, и разговор, и то, что я предупредила его о своих намерениях, выдав кое-что из того, что знаю. Глупо и обидно. Потому что больше никаких ходов у меня не было — и мне предстояло писать материал, целиком основанный на слухах, сообщениях неназванных источников и собственных предположениях и умозаключениях.
— Прощайте, Валерий Анатольевич. — Я улыбнулась этому уроду, говоря себе, что по крайней мере испортила ему настроение и сбила с него спесь. — До встречи на газетных полосах…
Он кивнул мне молча, глядя на меня уже без превосходства и даже без холодной своей вежливости — но очень неприветливо. И я чувствовала его взгляд, выйдя в соседнюю комнату, где висело на вешалке мое пальто, — а оттуда в короткий коридорчик.
Если бы взглядом можно было убивать — наверное, я бы уже лежала бездыханной, с пробитым его ненавистью сердцем. Но он этого не мог — и потому я спустилась на первый этаж и вышла на улицу, медленно направившись к «гольфу».
Говоря себе, что единственное, чему я могу радоваться, — так это тому, что написанная мной статья доставит моему недавнему собеседнику немало неприятных минут.
Хотя, признаюсь, это было не слишком сильное утешение. Даже слишком слабое…
Глава 15
Я взяла с деревянного подносика скрученное горячее влажное полотенце. И развернула его медленно, поднося к лицу, и аккуратно, чтобы не смазать косметику, коснулась им лба, а потом щек — и, чуть опустив ворот водолазки, приложила его к шее, сначала спереди, затем сзади. И только потом тщательно протерла им руки, ощущая, что посвежела сразу и усталость ушла куда-то.
Я уронила высохший и похолодевший кусок ткани — отдавший мне все свое тепло и влажность — обратно на подносик. Придвигая к себе небольшой керамический чайник — жутко простой на вид, но необычайно тонкий, если присмотреться и проникнуться его красотой. И наклонила его над чашкой — густо-синей, как и чайник, с белыми разводами и специальными вмятинами в боках, чтобы удобнее было брать в руку. А потом вдохнула на первый взгляд абсолютно невыразительный, но фантастически насыщенный запах бледного чая. И сделала первый глоток, наслаждаясь его вкусом.
Мне всегда нравились японские рестораны-увы, слишком дорогие, чтобы ходить в них самой. Но мне не хотелось сейчас об этом думать. Зато хотелось наслаждаться чаем — и предвкушать настоящий японский обед. И я сидела, попивая чай крошечными глоточками, любуясь его ароматной прозрачностью, и даже не обращала внимания на взгляды официантки — той самой, которая принесла мне чай.
Видимо, ей уже сообщили, к кому я пришла, — я мэтру сказала, что у меня тут встреча с господином Кисиным, и он, переменившись в лице, лично меня проводил, передав из рук в руки этой самой девице в японском кимоно. Вот она и думала, кто я, собственно, такая — на бизнесменшу, приехавшую к господину Кисину за помощью либо с очередным платежом, я вряд ли похожа, значит, или любовница очередная, либо… Вот тут она, видимо, терялась — хотя, судя по частоте да почти по неотрывности взгляда, вопрос ее беспокоил.
Тут было уютно — и вполне в японском стиле. Деревянные столы и стулья, разумеется, японская посуда, гравюры на стенах. Хотя и европеизировано — потому что японцы едят, сидя на специальных подушках со спинками или без оных. И столы очень низкие, и стоят, как правило, над сделанным в полу углублением — чтобы ноги туда спускать, если затекут от сидения. Я в этом деле спец, я в свое время часто по японским ресторанам ходила и ела именно в этих самых татами-рум, где все по-настоящему, по-японски. Ходила с тем самым человеком, которого ждала сейчас. Только в этом заведении не была — видно, оно открылось недавно.
— Посмотрите меню? — Официантка, видно, уставшая гадать впустую, приблизилась наконец, кладя передо мной красную кожаную папку, украшенную иероглифами. Но я мотнула головой — у меня был аппетит, однако заказывать в отсутствие того, кто меня сюда пригласил, было бы невежливо, а платить за саму себя я была не готова.
— За счет заведения. — Она словно догадалась, о чем я думаю. — Наш директор распорядился — раз вы гость господина Кисина…
— Нет, спасибо, — произнесла вежливо, думая про себя, что у меня тоже есть к ней вопрос — японка она или нет?
По разрезу глаз и типу лица похожа — зато говорит по-русски достаточно чисто. — Я подожду…
Она поклонилась коротко, отходя — оставляя меня в одиночестве. Тут было достаточно пусто — если не считать компании из двух молодых людей и девицы, сидевших через три столика от меня, — видно, японские рестораны не по карману не только мне. А значит, я могла спокойно понаслаждаться чаем и подвести итог своего расследования. Заглохшего окончательно и бесповоротно.
Я плохо представляла себе, что еще могу узнать, — ну разве что кто именно его убил, хотя это было нереально. А так я знала уже все — и не сомневалась, что материал получится читабельный, а шеф будет сыпать комплиментами. Но тем не менее сказать себе, что все кончено, и сесть за компьютер я не могла — хотя, кажется, все ходы уже были сделаны. В том числе и глупые и ничего не дающие — типа похода в банк. И наверное, типа сегодняшней встречи — которая еще не началась, но в любом случае не могла по определению окончиться результативно. Хотя…
«Даже если ничего не узнаю — по крайней мере вкусно поем. И с приятным человеком пообщаюсь», — сказала себе, усмехнувшись при мысли о том, что того господина, которого я жду, приятным человеком назвали бы немногие. То есть, конечно, он мог понравиться женщине, которая любит настоящих мужчин, сильных, жестких, с грубыми, резкими лицами. Но у мужчины вряд ли мог вызвать симпатию — скорее страх. Даже у того, кто его совсем не знает.
И это при том, что тот, кого раньше все звали Вадькой Кисой, тот, кто не вылезал из спортзала, ездил на метро, а потом на древнем японском джипе и не носил ничего, кроме спортивного костюма, давно превратился в солидного и респектабельного Вадима Михайловича Кисина. Облачающегося исключительно в дорогие костюмы, разъезжающего на ослепительно белом «пятисотом» «мерседесе» в сопровождении минимум двух джипов охраны, являющегося совладельцем ряда казино и ресторанов. И по совместительству уважаемым криминальным авторитетом — и главой собственной бригады, имеющей в славном городе Москве достаточно крепкие позиции, — известным среди братвы как Вадюха Кот.
Мы в последнее время общались нечасто — но мне казалось до сих пор, что он жалеет о тех временах, когда был просто каратистом, свихнувшимся на своем карате. Не вылезающим почти из зала, неспособным говорить ни о чем другом — и не желающим ничего делать кроме как тренироваться. Целый день и в любой ситуации. В зале, в метро, дома — где угодно. В зале он долбил мешки и спарринговал, дома отрабатывал технику, на улице и в транспорте без устали мял в руках теннисный мячик. И производил впечатление натурального безумца.
Впервые я увидела его семь лет назад — в 91-м. Карате, долго бывшее под запретом, совсем недавно разрешили, и интерес к нему был огромный — даже Ленька Вайнберг, интересовавшийся исключительно футболом и хоккеем, решил отдать дань моде и поручил мне сходить на турнир по какому-то сверхжесткому стилю с жутко сложным названием. Мол, звонили, приглашали, рассказывали, что стиль контактный, нокдаунов и нокаутов куча, так что соревнования захватывающие и есть на что посмотреть и о чем написать. Вот ты, мол, и сходи — и фотографа возьми, на спортвыпуск крупный снимок каратистов дадим для разнообразия, а то все футбол и футбол.
Я, признаться, спорта была чужда — хотя и работала в спортивном отделе.
В голах, очках и секундах я не разбиралась, мне это было неинтересно — я о людях писала. А делать репортаж с соревнований по виду спорта, которого я вообще не знаю, желания не было никакого. Так что я хотела сказать Леньке, что это не мой профиль, пусть кого-нибудь другого пошлет, все-таки, кроме меня, еще два сотрудника в отделе есть, — но не стала, справедливо рассудив, что там наверняка будет кто-то интересный, кого я потом раскручу на большое интервью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73