Но меня не беспокоило сейчас, за чье освобождение он хлопотал, кого вытаскивал из СИЗО и сколько за это платил, — мне был интересен только Улитин.
— Я ему и сказал — что за дела, брат? У нас турнир сегодня, хороший турнир, вот со спонсором в ресторан едем, за нами остальные наши, победу лучших едем отмечать, телевидение тоже едет и пресса — а вы спонсора сборной России тормозите. Он банкир, говорю, человек уважаемый, спорту помогает — в чем виноват? А Андрей белый весь — так крутой и смелый, когда охрана кругом, а тут прижали и сразу скис. И мне кричит — Резо, помоги, наркоту в машину подложили, кокаин, слушать ничего не хотят. И этим давай гнать — я тому позвоню, этому позвоню, чуть не президенту позвоню, понимаешь? А ему — рот закрой! Смотрю — закрыл, как пацан сопливый закрыл, только глаза бегают. Я своего близкого в сторону отвел — говорю, не наркота это, понимаешь, сахар, может, или лекарство какое, понимаешь? А там вопрос решим — я за него отвечаю, что решим. Сколько скажешь-решим…
Даже я поняла, что он снова ляпнул лишнее, — но лицо мое ничего не выдавало, я, слава Богу, давно научилась индифферентное выражение на нем держать.
— Отпустили его, понимаешь? — Он скомкал рассказ, но это было не важно — детали улитинского освобождения и точная сумма, которую за это освобождение потребовали заплатить, не имели ключевого значения. — Не знаю, его наркота была, не его — сам клялся мамой, что подкинули. Я говорю — кто тебе подкинуть мог, скажи? Ничего не сказал — только попросил, чтоб до дома его проводил. Даже в ресторан не поехал — гуляйте, говорит, без меня, не то поеду, опять кто налетит. Разобраться, говорит, надо, кто меня заказал. Я его до дома довез, он при мне охрану вызвал — дождись, говорит, . пока не приедут. А потом с концами пропал. Я с него еле вырвал то, что он пообещал, — то любые деньги был готов заплатить, а тут сумма небольшая, десятка, а тянул две недели. Я уже свои отдал, а он мне потом с человеком прислал, не сам, даже вернул. А потом звоню насчет сборов — а он мне говорит, что денег у него нет…
Реваз сплюнул символически, безо всякой слюны — выражая свое отношение к покойному.
— Вот это да! — Мне, кажется, удалось изобразить потрясение. — Знаете, я, наверное, тогда писать о нем не буду — я-.то думала, он такой чистый весь и порядочный, а тут… А как вы думаете, почему с ним такое сделали — и кто?
— Может, навел кто — кто знал, что он при наркоте. — Реваз уже переминался с ноги на ногу — ему явно пора было уезжать. — А этим ментам, им чего — они и не знали, может, кто такой. Сказали, что наркоту возит — и когда лучше брать, чтоб без охраны. Вот и загнули ласты. Если бы не я рядом приняли бы, подержали бы, может, ночь, а потом отпустили. А его наркота или нет — не знаю я. Он гульнуть любил. Мне на Олимпиаде в 96-м его показали, он туда летал — отрывался там по полной. Рестораны, все такое — а за наркоту я не слышал…
Он в очередной раз посмотрел на часы, решительно шагнув к машине.
— Опаздываю я, Юля, — завтра созвонимся, договорились? Фото с меня — у меня много, сама выберешь. — Он повернулся ко мне спиной, огибая машину. — И давай про банкира не будем больше, зачем про мертвых говорить? А то в ресторан пойдем, а ты опять про него начнешь — не хочу…
— О, журналисты такие любопытные — а я к тому же еще и женщина, — произнесла кокетливо, пытаясь загладить произведенное мной впечатление — не ради завтрашней встречи, которая, кажется, не нужна была уже нам обоим, но просто чтобы он забыл побыстрее об этом разговоре. — Мне жаль, что я вас утомила…
Странно, но он ничего не ответил, молча сев в машину. Невежливо себя повел, в общем, — хотя до этого был максимально вежлив. И я сказала себе, что, судя по всему, завтра ни в какой ресторан мы не пойдем. И возможно, я вообще до него не дозвонюсь — и встретиться с ним даже для того, чтобы показать ему статью, мне не удастся. Потому что он пришлет кого-нибудь отдать мне фотографии — кого-нибудь, кто объяснит мне, что Реваз ужасно хотел со мной пообщаться и очень сожалеет, что из-за внезапно навалившихся на него проблем наше общение придется отложить.
Что ж, хотя он мне и понравился, я не собиралась сокрушаться по поводу нашего расставания навсегда. Потому что то, что я узнала, было лучше любого ресторана и любого мужчины — и доставило мне примерно такое же удовлетворение, как еда и секс.
Может быть, не большее — но по крайней мере равноценное..
Глава 11
— Володю? А кто его спрашивает?
Женский голос, ответивший на звонок, был явно не рад меня слышать, просто совсем. Но я к этому привыкла за столько лет работы в газете. Особенно за последние годы. Раньше мне радовались — когда я освещала какие-то мероприятия, делала репортажи о спорте или брала интервью у самых разных людей, — но с тех пор как я занялась расследованиями, число тех, кому я звоню по работе и кто приветствует меня радостным голосом, не кривя при этом душой, сократилось раз так в пятьдесят.
Правда, сейчас мне в принципе не были рады — кем бы я ни была. Но мне показалось почему-то, что стоит мне назваться, как безрадостность перерастет в активную антипатию с соответствующими последствиями типа кидания трубки.
— О, это с работы его беспокоят, — произнесла я уверенно, не сомневаясь, что это лучший ответ. — Из редакции.
— Да? — В голосе, принадлежавшем, судя по всему, женщине лет за тридцать, послышалось сомнение. — Из «Сенсации»? Я вообще-то вчера со всем начальством вашим разговаривала — и с завотделом, и с замом главного редактора, с Кулагиным. Так вы вообще кто? Русским языком вас спрашиваю — вы вообще кто?!
Тут было что-то не так. Потому что она — явно не мать, так что, выходит, жена Перепелкина — знала, что никто из «Сенсации» спрашивать ее мужа не может. По какой-то непонятной мне, но очевидной для нее причине.
— О, вы знаете, я… — Я замялась на мгновение, я не готова была к такому повороту в разговоре. — И я из редакции, да, но…
— Из редакции?! Знаю-я, из какой ты редакции, прошмандовка херова! — Голос накинулся на меня так внезапно и так агрессивно, что я растерялась. — Ты думаешь, если алкаш этот тебя по пьяни где отымел, он на тебе женится, что ль?
Другого мужика себе ищи, сука драная — поняла?! Раз поняла — иди на х…й!
В трубке слышались гудки, и я посмотрела на нее недоуменно, не понимая, как все получилось и почему. Я так вежливо разговаривала и уже готова была сказать, откуда я, собственно, звоню. И тут…
Нет, тут точно было что-то не так. С самого начала, как только я позвонила в «Сенсацию» и попросила к телефону Перепелкина — а меня начали расспрашивать, кто я такая и зачем он мне нужен.
Мне не хотелось говорить, кто я, — Перепелкин был мне неприятен, но все-таки он помог мне кое-что узнать. И подставлять его, представляясь спецкорреспондентом «Молодежи Москвы», мне не хотелось. Черт его знает, что там подумают, — может, что он пишет по моему заказу какие-то статьи, то есть халтурит, — и что сделают. Еще предъявят ему за меня — а мне хотелось кое-что у него узнать. В принципе мелочь. А именно то, не помнит ли его сосед хоть какие-то приметы той девицы, которая сидела в машине с Улитиным в ту злополучную для банкира субботу.
Я не знала, что мне может это дать, — но уточнить на всякий случай стоило. Может, он ее разглядел более-менее, может, мог сказать, что девица была, скажем, высокого роста, с выбеленными волосами, огромными глазами и гигантской грудью.
Мне бы это пригодилось. В конце концов, тот же Реваз наверняка видел Улитина с разными девицами — и знай я хоть какие-то приметы, я бы у него уточнила. Села бы на телефон, дозвонилась бы, сколько бы на это ни потребовалось времени, и уточнила бы — ведь не будет он из-за меня менять номер мобильного. И возможно, был кто-то еще, кто наблюдал господина Улитина в женском обществе и опять же мог мне помочь.
Не то чтобы я рассчитывала найти ту, которая его убила — случайно либо намеренно, я все никак не могла определиться с этим вопросом. Но по крайней мере можно было попытаться выяснить, как ее зовут, и получить более точное ее описание. А это уже немало.
Именно поэтому я и позвонила в «Сенсацию». В ответ на вопрос: «Кто это?» — сказав, что я знакомая Володи Перепелкина, очень хорошая знакомая, — так кокетливо сказав. И что он мне ужасно нужен по одному очень важному делу — потому что я кое-что ему пообещала и мне надо договориться с ним о встрече.
Нет, я не могу сказать, что именно пообещала — это вообще очень нескромный вопрос, — но если бы мне сообщили, когда он будет, если бы я знала, когда смогу его застать на работе, я бы была так благодарна, так благодарна…
— А вы ему через недельку звякните. — Мужской голос в трубке стал поприветливее. Он, кажется, решил, что я любовница его коллеги — хотя само слово «любовница» казалось мне несовместимым с образом оборванного, алкоголичного Перепелкина. И вообще у меня не сложилось впечатления, что у такого, как он, могут быть женщины. Если только не считать упомянутой им жены, с которой, впрочем, у них могла быть чисто платоническая любовь. Но тот, кто мне отвечал, похоже, решил, что с его коллегой я состою в интимных отношениях.
— Может, через десять дней. Заболел ваш Володя…
«Ой, да что вы!», «Ой, да неужели?», «Надеюсь, это не серьезно?», «О, как ужасно!» Я целый град этих и подобных этим восклицаний обрушила на собеседника, погребая его под ними. И через пару минут как бы невзначай поинтересовалась, не даст ли он мне его домашний телефон — потому что у меня был, но я не могу его найти никак, и если бы он оказал мне любезность, он бы сделал меня такой счастливой, такой фантастически счастливой…
— Ну не знаю…
Голос в трубке замялся, и мне показалось это странным. Конечно, в нормальных редакциях не принято давать домашние телефоны корреспондентов неизвестным, кем бы они ни представлялись, — последствия могут быть не очень хорошими. Конечно, при большом желании номер можно и так узнать — запустил ведь какой-то идиот в продажу еще несколько лет назад компьютерную программу, которая продается на рынках за копейки и из которой можно по фамилии узнать номер домашнего телефона. По крайней мере меня так находили-бывало такое, что мне звонили домой некоторые особо активные читатели, и далеко не всегда с целью высказать восхищение моими статьями.
Кстати, телефон я потом поменяла — главный помог, благо я живу в том же районе, в котором находится редакция. Вот по его звонку и официальному письму мне и поменяли номер год назад — и якобы засекретили, чтобы нельзя было его вычислить.
Но одно дело «Молодежь Москвы» и другое дело «Сенсация» — которую нормальной газетой не назовешь. Так что мне непонятно было немного это замешательство. И я снова начала сокрушаться по поводу отсутствия на работе так нужного мне Володи, нести весьма эмоциональную ахинею и вопрошать, что же мне делать теперь?! В принципе в случае его отказа я собиралась воспользоваться той самой телефонной программой — тем более что вряд ли поголовье Владимиров Перепелкиных в Москве было слишком велико. Но он сжалился вдруг, попросив только на него не ссылаться — мол, ничего я вам не давал и вообще с вами не разговаривал, — что я и пообещала охотно. И тут же набрала добытый номер — не ожидая, что наткнусь на его жену и что она будет так подозрительно выяснять, кто я. Вот и растерялась — за что и была послана на три буквы.
Наверное, все дело было в том, что я не очень хорошо соображала с утра — потому что накануне ночью пребывала как раз там, куда меня послала перепелкинская супруга. Не всю ночь пребывала, всего пару часов — но зато прилично выпила вдобавок, пришлось. И плюс ко всему проснулась посреди ночи, потому что тот, кто лежал рядом, это чертово животное пробудилось и, обнаружив рядом с собой женское тело, решило попользовать его еще разок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
— Я ему и сказал — что за дела, брат? У нас турнир сегодня, хороший турнир, вот со спонсором в ресторан едем, за нами остальные наши, победу лучших едем отмечать, телевидение тоже едет и пресса — а вы спонсора сборной России тормозите. Он банкир, говорю, человек уважаемый, спорту помогает — в чем виноват? А Андрей белый весь — так крутой и смелый, когда охрана кругом, а тут прижали и сразу скис. И мне кричит — Резо, помоги, наркоту в машину подложили, кокаин, слушать ничего не хотят. И этим давай гнать — я тому позвоню, этому позвоню, чуть не президенту позвоню, понимаешь? А ему — рот закрой! Смотрю — закрыл, как пацан сопливый закрыл, только глаза бегают. Я своего близкого в сторону отвел — говорю, не наркота это, понимаешь, сахар, может, или лекарство какое, понимаешь? А там вопрос решим — я за него отвечаю, что решим. Сколько скажешь-решим…
Даже я поняла, что он снова ляпнул лишнее, — но лицо мое ничего не выдавало, я, слава Богу, давно научилась индифферентное выражение на нем держать.
— Отпустили его, понимаешь? — Он скомкал рассказ, но это было не важно — детали улитинского освобождения и точная сумма, которую за это освобождение потребовали заплатить, не имели ключевого значения. — Не знаю, его наркота была, не его — сам клялся мамой, что подкинули. Я говорю — кто тебе подкинуть мог, скажи? Ничего не сказал — только попросил, чтоб до дома его проводил. Даже в ресторан не поехал — гуляйте, говорит, без меня, не то поеду, опять кто налетит. Разобраться, говорит, надо, кто меня заказал. Я его до дома довез, он при мне охрану вызвал — дождись, говорит, . пока не приедут. А потом с концами пропал. Я с него еле вырвал то, что он пообещал, — то любые деньги был готов заплатить, а тут сумма небольшая, десятка, а тянул две недели. Я уже свои отдал, а он мне потом с человеком прислал, не сам, даже вернул. А потом звоню насчет сборов — а он мне говорит, что денег у него нет…
Реваз сплюнул символически, безо всякой слюны — выражая свое отношение к покойному.
— Вот это да! — Мне, кажется, удалось изобразить потрясение. — Знаете, я, наверное, тогда писать о нем не буду — я-.то думала, он такой чистый весь и порядочный, а тут… А как вы думаете, почему с ним такое сделали — и кто?
— Может, навел кто — кто знал, что он при наркоте. — Реваз уже переминался с ноги на ногу — ему явно пора было уезжать. — А этим ментам, им чего — они и не знали, может, кто такой. Сказали, что наркоту возит — и когда лучше брать, чтоб без охраны. Вот и загнули ласты. Если бы не я рядом приняли бы, подержали бы, может, ночь, а потом отпустили. А его наркота или нет — не знаю я. Он гульнуть любил. Мне на Олимпиаде в 96-м его показали, он туда летал — отрывался там по полной. Рестораны, все такое — а за наркоту я не слышал…
Он в очередной раз посмотрел на часы, решительно шагнув к машине.
— Опаздываю я, Юля, — завтра созвонимся, договорились? Фото с меня — у меня много, сама выберешь. — Он повернулся ко мне спиной, огибая машину. — И давай про банкира не будем больше, зачем про мертвых говорить? А то в ресторан пойдем, а ты опять про него начнешь — не хочу…
— О, журналисты такие любопытные — а я к тому же еще и женщина, — произнесла кокетливо, пытаясь загладить произведенное мной впечатление — не ради завтрашней встречи, которая, кажется, не нужна была уже нам обоим, но просто чтобы он забыл побыстрее об этом разговоре. — Мне жаль, что я вас утомила…
Странно, но он ничего не ответил, молча сев в машину. Невежливо себя повел, в общем, — хотя до этого был максимально вежлив. И я сказала себе, что, судя по всему, завтра ни в какой ресторан мы не пойдем. И возможно, я вообще до него не дозвонюсь — и встретиться с ним даже для того, чтобы показать ему статью, мне не удастся. Потому что он пришлет кого-нибудь отдать мне фотографии — кого-нибудь, кто объяснит мне, что Реваз ужасно хотел со мной пообщаться и очень сожалеет, что из-за внезапно навалившихся на него проблем наше общение придется отложить.
Что ж, хотя он мне и понравился, я не собиралась сокрушаться по поводу нашего расставания навсегда. Потому что то, что я узнала, было лучше любого ресторана и любого мужчины — и доставило мне примерно такое же удовлетворение, как еда и секс.
Может быть, не большее — но по крайней мере равноценное..
Глава 11
— Володю? А кто его спрашивает?
Женский голос, ответивший на звонок, был явно не рад меня слышать, просто совсем. Но я к этому привыкла за столько лет работы в газете. Особенно за последние годы. Раньше мне радовались — когда я освещала какие-то мероприятия, делала репортажи о спорте или брала интервью у самых разных людей, — но с тех пор как я занялась расследованиями, число тех, кому я звоню по работе и кто приветствует меня радостным голосом, не кривя при этом душой, сократилось раз так в пятьдесят.
Правда, сейчас мне в принципе не были рады — кем бы я ни была. Но мне показалось почему-то, что стоит мне назваться, как безрадостность перерастет в активную антипатию с соответствующими последствиями типа кидания трубки.
— О, это с работы его беспокоят, — произнесла я уверенно, не сомневаясь, что это лучший ответ. — Из редакции.
— Да? — В голосе, принадлежавшем, судя по всему, женщине лет за тридцать, послышалось сомнение. — Из «Сенсации»? Я вообще-то вчера со всем начальством вашим разговаривала — и с завотделом, и с замом главного редактора, с Кулагиным. Так вы вообще кто? Русским языком вас спрашиваю — вы вообще кто?!
Тут было что-то не так. Потому что она — явно не мать, так что, выходит, жена Перепелкина — знала, что никто из «Сенсации» спрашивать ее мужа не может. По какой-то непонятной мне, но очевидной для нее причине.
— О, вы знаете, я… — Я замялась на мгновение, я не готова была к такому повороту в разговоре. — И я из редакции, да, но…
— Из редакции?! Знаю-я, из какой ты редакции, прошмандовка херова! — Голос накинулся на меня так внезапно и так агрессивно, что я растерялась. — Ты думаешь, если алкаш этот тебя по пьяни где отымел, он на тебе женится, что ль?
Другого мужика себе ищи, сука драная — поняла?! Раз поняла — иди на х…й!
В трубке слышались гудки, и я посмотрела на нее недоуменно, не понимая, как все получилось и почему. Я так вежливо разговаривала и уже готова была сказать, откуда я, собственно, звоню. И тут…
Нет, тут точно было что-то не так. С самого начала, как только я позвонила в «Сенсацию» и попросила к телефону Перепелкина — а меня начали расспрашивать, кто я такая и зачем он мне нужен.
Мне не хотелось говорить, кто я, — Перепелкин был мне неприятен, но все-таки он помог мне кое-что узнать. И подставлять его, представляясь спецкорреспондентом «Молодежи Москвы», мне не хотелось. Черт его знает, что там подумают, — может, что он пишет по моему заказу какие-то статьи, то есть халтурит, — и что сделают. Еще предъявят ему за меня — а мне хотелось кое-что у него узнать. В принципе мелочь. А именно то, не помнит ли его сосед хоть какие-то приметы той девицы, которая сидела в машине с Улитиным в ту злополучную для банкира субботу.
Я не знала, что мне может это дать, — но уточнить на всякий случай стоило. Может, он ее разглядел более-менее, может, мог сказать, что девица была, скажем, высокого роста, с выбеленными волосами, огромными глазами и гигантской грудью.
Мне бы это пригодилось. В конце концов, тот же Реваз наверняка видел Улитина с разными девицами — и знай я хоть какие-то приметы, я бы у него уточнила. Села бы на телефон, дозвонилась бы, сколько бы на это ни потребовалось времени, и уточнила бы — ведь не будет он из-за меня менять номер мобильного. И возможно, был кто-то еще, кто наблюдал господина Улитина в женском обществе и опять же мог мне помочь.
Не то чтобы я рассчитывала найти ту, которая его убила — случайно либо намеренно, я все никак не могла определиться с этим вопросом. Но по крайней мере можно было попытаться выяснить, как ее зовут, и получить более точное ее описание. А это уже немало.
Именно поэтому я и позвонила в «Сенсацию». В ответ на вопрос: «Кто это?» — сказав, что я знакомая Володи Перепелкина, очень хорошая знакомая, — так кокетливо сказав. И что он мне ужасно нужен по одному очень важному делу — потому что я кое-что ему пообещала и мне надо договориться с ним о встрече.
Нет, я не могу сказать, что именно пообещала — это вообще очень нескромный вопрос, — но если бы мне сообщили, когда он будет, если бы я знала, когда смогу его застать на работе, я бы была так благодарна, так благодарна…
— А вы ему через недельку звякните. — Мужской голос в трубке стал поприветливее. Он, кажется, решил, что я любовница его коллеги — хотя само слово «любовница» казалось мне несовместимым с образом оборванного, алкоголичного Перепелкина. И вообще у меня не сложилось впечатления, что у такого, как он, могут быть женщины. Если только не считать упомянутой им жены, с которой, впрочем, у них могла быть чисто платоническая любовь. Но тот, кто мне отвечал, похоже, решил, что с его коллегой я состою в интимных отношениях.
— Может, через десять дней. Заболел ваш Володя…
«Ой, да что вы!», «Ой, да неужели?», «Надеюсь, это не серьезно?», «О, как ужасно!» Я целый град этих и подобных этим восклицаний обрушила на собеседника, погребая его под ними. И через пару минут как бы невзначай поинтересовалась, не даст ли он мне его домашний телефон — потому что у меня был, но я не могу его найти никак, и если бы он оказал мне любезность, он бы сделал меня такой счастливой, такой фантастически счастливой…
— Ну не знаю…
Голос в трубке замялся, и мне показалось это странным. Конечно, в нормальных редакциях не принято давать домашние телефоны корреспондентов неизвестным, кем бы они ни представлялись, — последствия могут быть не очень хорошими. Конечно, при большом желании номер можно и так узнать — запустил ведь какой-то идиот в продажу еще несколько лет назад компьютерную программу, которая продается на рынках за копейки и из которой можно по фамилии узнать номер домашнего телефона. По крайней мере меня так находили-бывало такое, что мне звонили домой некоторые особо активные читатели, и далеко не всегда с целью высказать восхищение моими статьями.
Кстати, телефон я потом поменяла — главный помог, благо я живу в том же районе, в котором находится редакция. Вот по его звонку и официальному письму мне и поменяли номер год назад — и якобы засекретили, чтобы нельзя было его вычислить.
Но одно дело «Молодежь Москвы» и другое дело «Сенсация» — которую нормальной газетой не назовешь. Так что мне непонятно было немного это замешательство. И я снова начала сокрушаться по поводу отсутствия на работе так нужного мне Володи, нести весьма эмоциональную ахинею и вопрошать, что же мне делать теперь?! В принципе в случае его отказа я собиралась воспользоваться той самой телефонной программой — тем более что вряд ли поголовье Владимиров Перепелкиных в Москве было слишком велико. Но он сжалился вдруг, попросив только на него не ссылаться — мол, ничего я вам не давал и вообще с вами не разговаривал, — что я и пообещала охотно. И тут же набрала добытый номер — не ожидая, что наткнусь на его жену и что она будет так подозрительно выяснять, кто я. Вот и растерялась — за что и была послана на три буквы.
Наверное, все дело было в том, что я не очень хорошо соображала с утра — потому что накануне ночью пребывала как раз там, куда меня послала перепелкинская супруга. Не всю ночь пребывала, всего пару часов — но зато прилично выпила вдобавок, пришлось. И плюс ко всему проснулась посреди ночи, потому что тот, кто лежал рядом, это чертово животное пробудилось и, обнаружив рядом с собой женское тело, решило попользовать его еще разок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73