О том, как у нас снимают кино. И о том, как умные люди зарабатывают на . этом приличные деньги — ничего не снимая, но умело прикарманивая спонсорские вложения. Что само по себе может стать выигрышной темой для фильма.
— По сценарию съемки в Италии должны были быть ~ и деньги были, знаю, что были, — а снимали в Хохляндии. — Он явно не замечал, что я отвлекаюсь, ему важен был факт моего присутствия. И я вдруг представила с ужасом, что не дай Бог окажись я парализованной, он бы с радостью меня навещал — и говорил бы, и говорил бы, и говорил бы. И я бы мечтала даже не о том, чтобы каким-то чудом встать на ноги и убежать от него, — но о том, чтобы оглохнуть. — Наметили целую парковку с иномарками уничтожить — перестрелка там сначала, а потом взрывы, — а ограничились одной старой «копейкой». Я ведь даже иномарки эти нашел — по объявлениям откопал старье, которое или не ездит уже, или еле передвигается, за пятнадцать тысяч десять машин договорился взять и из тех же денег эвакуатор милицейский оплатить, который их на место съемок доставит, чтоб не напрягать развалюхи, чтоб дотянули до площадки. Пятнадцать тысяч при смете в три миллиона — гроши! Так и тут кинул!
Я покивала, закурив, сделав глоток так и не согревшегося вина — и отставляя в сторону пустой бокал, чтобы чертов официант принес мне заранее заказанное белое. Надеясь, что в нем не слишком развито чувство противоречия — и он не станет его подогревать.
— Я понимаю, Валер. Жуткая история, — поддакнула, обозначая свое участие в разговоре — хотя ему оно не было нужно, он даже не завелся от моего поддакивания. Продолжая повествование тем же монотонным, безэмоциональным тоном — которым я когда-то восхищалась, считая, что настоящий мужчина не должен проявлять эмоций. Но еще не зная, что когда таким тоном рассказывают что-то два часа подряд, то ты, медленно сходя с ума, начинаешь просить небо, чтобы этот настоящий мужчина хотя бы один раз проявил какое-то чувство типа гнева, злости, раздражения.
Я давно научилась от него абстрагироваться — иначе бы или свихнулась, или просто падала бы в гипнотический обморок при первых звуках его голоса. И сейчас тоже абстрагировалась, возвращаясь к цепляющемуся за мои мысли Улитину.
Словно чувствующему, что я единственная, кто о нем думает, — и перестань я это делать, он умрет окончательно. Словно требующему выяснить обстоятельства его смерти и поведать о них миру — в обмен на обещание оставить мою голову в покое.
В том, что его убили, у меня не было сомнений — я, наверное, подсознательно это чувствовала с самого начала. И именно потому и бросился мне в глаза короткий некролог, и именно потому в качестве следующей темы я назвала Наташке именно эту — при том, что только проснулась и почти не соображала. И поведанная мне Перелелкиным история — которая точно была правдивой, он бы не придумал так много, так обстоятельно и так правдоподобно — это подтверждала.
Улитина убили — убила какая-то девица, которую он сам привез к себе в дом. Убила, не зная, что убивает, или зная — не важно. Убила сама — или впустила в коттедж тех, кто пришел его убить. И Перепелкин был прав, говоря, что убийцы могли попасть внутрь поселка несмотря на охрану — которую можно запугать или купить. Даже его приятель мог впустить киллера, или просто закрыть глаза на то, как тот проезжает внутрь, — а потом специально рассказать все соседу, зная, что тот напишет и своей статьей как бы докажет его невиновность.
Или, как справедливо заметил Перепелкин, убрать Улитина мог любой из его соседей — которому не надо было прокрадываться в поселок.
То, что у человека можно вызвать сердечный приступ таблеткой или уколом, известно даже дураку. И милиция могла в самом деле не увидеть ничего такого, что бы свидетельствовало о насильственном характере смерти. Или намеренно не увидела — скажем, след от укола. Ведь не заметили же они женские трусики, не услышали же показания охраны насчет девицы — почему не проигнорировать что-нибудь еще?
А делающий вскрытие патологоанатом может в таком случае в упор не заметить следы присутствия в организме какого-то лекарства или яда. Потому что милиции головная боль с нераскрытым убийством банкира не нужна — дело шумное получится, всех собак на них повесят, полоскать будут во всех газетах и телепередачах. А нет следов убийства — нет и дела. Особенно если при этом в карманах появляются зеленые купюры — засунутые туда представителями старающегося избежать скандала «Бетта-банка».
И заинтересованность банка вполне понятна — кому охота, чтобы склоняли твое имя? Ведь во всех поливающих милицию статьях будет фамилия Улитина и название организации, в которой он занимал весьма высокий пост, — а это в данном случае антиреклама. Потому что и год спустя, услышав словосочетание «Бетта-банк», обыватель будет говорить — а, это тот, в котором одну из шишек убили?
Да и, зная нашу прессу, нельзя исключать, что в определенных изданиях не появятся весьма вольные версии смерти банкира — что бросит на банк пятно.
Поди докажи, что покойник не был связан с бандитами или не занимался чем-то незаконным.
Итак, кто-то его убил — молодого и якобы фантастически способного банкира. Кто? Да кто угодно. Может, те, кто выпихивал его из «Нефтабанка», кого он обозлил своим упрямством — кто запугал его всерьез, недаром ведь Улитин отказался от предложения Хромова поднять шум в средствах массовой информации по поводу своей вынужденной отставки.
Но те, кто его запугал, могли впоследствии решить, что все-таки лучше заткнуть ему рот — чтобы история точно не всплыла. Тем более что совсем не обязательно, что Хромов знал абсолютно все об этой истории — Улитин мог и утаить что-то. Может, его заставляли банковские деньги перекачивать на счета тех, кого называют «семьей», — а он отказался и потому и был уволен, а потом и убит. В нашей стране все возможно — и ничего нельзя исключать, даже то, что кажется невероятным.
В принципе к его смерти могла быть причастна и «Бетта» — не сама структура, но кто-то оттуда. Кто-то недовольный тем, что какого-то парня из провинции запихнули на слишком высокую должность. А может, запихнувший его туда Хромов таким образом пытался контролировать «Бетгу» — а тем могло это не понравиться. И Улитин оказался крайним.
А еще это могли быть люди и не из банковской среды — это мог быть кто-то, кому Улитин что-то пообещал и не сделал, перед кем не выполнил обязательств. Бизнесмены, политики, бандиты — он мог провиниться перед кем угодно, кому угодно помешать и о ком угодно знать слишком много такого, чего ему знать не следовало.
Так что гадать можно было до бесконечности. И, что самое печальное, я не знала, куда мне двигаться дальше. Милиция явно собиралась хранить молчание, Хромов явно не планировал делиться со мной подробностями улитинской карьеры и сообщать, с кем лично он, Василий Васильевич, конфликтовал и какие цели преследовал, впихивая своего протеже сначала в один, а потом в другой банк.
Потому что ведь понятно, что Улитина убили из-за того, чем он занимался, — а занимался он тем, чем хотел Хромов, который по большому счету и подставил его пусть не под пулю, но под укол, таблетку или что там еще? Да, кстати, может, Хромов его и заказал — может, опасен стал для него бывший помощник, слишком много знающий о потенциальном кандидате в Президенты России.
Это глупо было, гадать — и бессмысленная трата времени. Но при всем при этом мне было жутко жаль бросать эту тему. Потому что я уже продвинулась вперед, пусть и недалеко, в своем расследовании, я уже кое-что знала, куда больше, чем в самом начале. И не сомневалась что, доведи я дело до конца, это будет сенсационнейший материал. Вот только я не представляла, как довести его до конца, если я не знаю, в каком направлении делать следующий шаг.
— Вот такая ситуация, Юль. — Похоже, мой собеседник все то время, пока я думала, говорил, притом без передышки. — В фильм вбухали миллионов пять минимум, реально на съемки ушло процентов пятнадцать, остальное Колпако-ву в карман. Снимали два года, а получилась полная мура, которая и ста тысяч прибыли не принесет — и ни на один фестиваль не пихнешь, и на видео картина не пойдет, и если что и можно отбить, так это только на прокате в провинции. А прокатчики, думаю, муть эту не возьмут, они тоже не дураки. Вот и результат — два года работы, полгода предварительной суеты со сценарием и деталями всякими, а кроме Колпакова, никто ни копейки не получил. Ни актеры, ни ребята мои, ни технари. И у меня ноль — хотя обещали и за переработку сценария, и за трюки, и плюс процент от проката. Я два с лишним года от всех съемок отказывался — ведь то снимаем, то не снимаем — да и рассчитывал тысяч на триста как минимум, а то и на пятьсот. Если бы фильм пошел, процент бы был дай Боже — а в итоге без копейки денег. Перед всеми подставился — и перед каскадерами своими, и перед сценаристом, и перед другими. Когда сомнения у людей возникали, я же всех убеждал, что все нормально. Выходит, из-за одного хитрожопого хапуги на карьере надо крест ставить и в сорок пять лет профессию менять?
Я покивала автоматически. Из того, что я услышала, следовало, что виноват он сам — так хотелось бешеных денег, что взрослый мужик и об осторожности забыл, и о логике, и вообще обо всем. И если этой самой логике следовать, он ничем не отличался от тех, кто вкладывал деньги в «МММ» или «Властилину» — то есть погорел из-за жадности. Но в любом случае из этого мог получиться неплохой материал — хотя даже с учетом того, что я не слышала большую часть рассказа, записавшуюся на диктофон, он и рядом не стоял с тем расследованием, которое я вынуждена была бросить.
— Что я тебе могу сказать? — произнесла задумчиво, говоря себе, что, если не уйду сейчас, он будет рассказывать еще два часа — а мне не хотелось больше здесь сидеть. Конечно, я могла бы провести их с пользой — если бы не Улитин, мешавший мне получать удовольствие от вина, сладкого и кофе. — Я дома послушаю запись, прямо сегодня вечером, все обдумаю. В любом случае мне нужны будут еще как минимум двое — только с твоих слов писать я не могу…
На лице его появилось недоумение — он немо вопрошал меня, неужели может быть такое, что мне недостаточно его рассказа. Но я предпочла ничего не заметить.
— Желательно, чтобы это был один из актеров, желательно с именем. — Я специально смотрела не на него, а на бокал с вином, который вертела в руках, — но услышала, как он кашлянул многозначительно, как бы говоря, что его мнение авторитетнее мнения самого известного актера. — И ты говорил, что сценарист, которого ты привлекал, с «Мосфильма» — есть ведь у него какие-то регалии, какие-то фильмы, более-менее нашумевшие, за спиной? Значит, и он тогда.
Ты с ними двумя договоришься, мы посидим вчетвером полчасика, вопросов у меня будет немного. И еще — мне нужны будут какие-то бумаги, документы — сам подумай, что это может быть. Сметы, договора с актерами и твоей каска-дерской группой, может быть, обязательство отчислить тебе процент от проката. Это все реально?
Он неуверенно пожал плечами — наводя меня на мысль, что, возможно, желание одним фильмом заработать кучу денег настолько его оглупило, что он даже не озаботился по поводу договоров.
— Реально. — В голосе не было особой убежденности. — С бумагами не знаю — но что-то есть. У актеров должно быть — я поговорю…
— И еще — может быть, понадобится встреча с этим Колпаковым. Может, он скажет что интересное. — Он снова кашлянул, но я проигнорировала изданный звук — я не собиралась учить его ставить трюки и не собиралась принимать советов насчет того, как надо писать статьи. — И с теми, кто финансировал фильм. И в любом случае мне нужна будет информация по Колпакову — максимально полное досье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
— По сценарию съемки в Италии должны были быть ~ и деньги были, знаю, что были, — а снимали в Хохляндии. — Он явно не замечал, что я отвлекаюсь, ему важен был факт моего присутствия. И я вдруг представила с ужасом, что не дай Бог окажись я парализованной, он бы с радостью меня навещал — и говорил бы, и говорил бы, и говорил бы. И я бы мечтала даже не о том, чтобы каким-то чудом встать на ноги и убежать от него, — но о том, чтобы оглохнуть. — Наметили целую парковку с иномарками уничтожить — перестрелка там сначала, а потом взрывы, — а ограничились одной старой «копейкой». Я ведь даже иномарки эти нашел — по объявлениям откопал старье, которое или не ездит уже, или еле передвигается, за пятнадцать тысяч десять машин договорился взять и из тех же денег эвакуатор милицейский оплатить, который их на место съемок доставит, чтоб не напрягать развалюхи, чтоб дотянули до площадки. Пятнадцать тысяч при смете в три миллиона — гроши! Так и тут кинул!
Я покивала, закурив, сделав глоток так и не согревшегося вина — и отставляя в сторону пустой бокал, чтобы чертов официант принес мне заранее заказанное белое. Надеясь, что в нем не слишком развито чувство противоречия — и он не станет его подогревать.
— Я понимаю, Валер. Жуткая история, — поддакнула, обозначая свое участие в разговоре — хотя ему оно не было нужно, он даже не завелся от моего поддакивания. Продолжая повествование тем же монотонным, безэмоциональным тоном — которым я когда-то восхищалась, считая, что настоящий мужчина не должен проявлять эмоций. Но еще не зная, что когда таким тоном рассказывают что-то два часа подряд, то ты, медленно сходя с ума, начинаешь просить небо, чтобы этот настоящий мужчина хотя бы один раз проявил какое-то чувство типа гнева, злости, раздражения.
Я давно научилась от него абстрагироваться — иначе бы или свихнулась, или просто падала бы в гипнотический обморок при первых звуках его голоса. И сейчас тоже абстрагировалась, возвращаясь к цепляющемуся за мои мысли Улитину.
Словно чувствующему, что я единственная, кто о нем думает, — и перестань я это делать, он умрет окончательно. Словно требующему выяснить обстоятельства его смерти и поведать о них миру — в обмен на обещание оставить мою голову в покое.
В том, что его убили, у меня не было сомнений — я, наверное, подсознательно это чувствовала с самого начала. И именно потому и бросился мне в глаза короткий некролог, и именно потому в качестве следующей темы я назвала Наташке именно эту — при том, что только проснулась и почти не соображала. И поведанная мне Перелелкиным история — которая точно была правдивой, он бы не придумал так много, так обстоятельно и так правдоподобно — это подтверждала.
Улитина убили — убила какая-то девица, которую он сам привез к себе в дом. Убила, не зная, что убивает, или зная — не важно. Убила сама — или впустила в коттедж тех, кто пришел его убить. И Перепелкин был прав, говоря, что убийцы могли попасть внутрь поселка несмотря на охрану — которую можно запугать или купить. Даже его приятель мог впустить киллера, или просто закрыть глаза на то, как тот проезжает внутрь, — а потом специально рассказать все соседу, зная, что тот напишет и своей статьей как бы докажет его невиновность.
Или, как справедливо заметил Перепелкин, убрать Улитина мог любой из его соседей — которому не надо было прокрадываться в поселок.
То, что у человека можно вызвать сердечный приступ таблеткой или уколом, известно даже дураку. И милиция могла в самом деле не увидеть ничего такого, что бы свидетельствовало о насильственном характере смерти. Или намеренно не увидела — скажем, след от укола. Ведь не заметили же они женские трусики, не услышали же показания охраны насчет девицы — почему не проигнорировать что-нибудь еще?
А делающий вскрытие патологоанатом может в таком случае в упор не заметить следы присутствия в организме какого-то лекарства или яда. Потому что милиции головная боль с нераскрытым убийством банкира не нужна — дело шумное получится, всех собак на них повесят, полоскать будут во всех газетах и телепередачах. А нет следов убийства — нет и дела. Особенно если при этом в карманах появляются зеленые купюры — засунутые туда представителями старающегося избежать скандала «Бетта-банка».
И заинтересованность банка вполне понятна — кому охота, чтобы склоняли твое имя? Ведь во всех поливающих милицию статьях будет фамилия Улитина и название организации, в которой он занимал весьма высокий пост, — а это в данном случае антиреклама. Потому что и год спустя, услышав словосочетание «Бетта-банк», обыватель будет говорить — а, это тот, в котором одну из шишек убили?
Да и, зная нашу прессу, нельзя исключать, что в определенных изданиях не появятся весьма вольные версии смерти банкира — что бросит на банк пятно.
Поди докажи, что покойник не был связан с бандитами или не занимался чем-то незаконным.
Итак, кто-то его убил — молодого и якобы фантастически способного банкира. Кто? Да кто угодно. Может, те, кто выпихивал его из «Нефтабанка», кого он обозлил своим упрямством — кто запугал его всерьез, недаром ведь Улитин отказался от предложения Хромова поднять шум в средствах массовой информации по поводу своей вынужденной отставки.
Но те, кто его запугал, могли впоследствии решить, что все-таки лучше заткнуть ему рот — чтобы история точно не всплыла. Тем более что совсем не обязательно, что Хромов знал абсолютно все об этой истории — Улитин мог и утаить что-то. Может, его заставляли банковские деньги перекачивать на счета тех, кого называют «семьей», — а он отказался и потому и был уволен, а потом и убит. В нашей стране все возможно — и ничего нельзя исключать, даже то, что кажется невероятным.
В принципе к его смерти могла быть причастна и «Бетта» — не сама структура, но кто-то оттуда. Кто-то недовольный тем, что какого-то парня из провинции запихнули на слишком высокую должность. А может, запихнувший его туда Хромов таким образом пытался контролировать «Бетгу» — а тем могло это не понравиться. И Улитин оказался крайним.
А еще это могли быть люди и не из банковской среды — это мог быть кто-то, кому Улитин что-то пообещал и не сделал, перед кем не выполнил обязательств. Бизнесмены, политики, бандиты — он мог провиниться перед кем угодно, кому угодно помешать и о ком угодно знать слишком много такого, чего ему знать не следовало.
Так что гадать можно было до бесконечности. И, что самое печальное, я не знала, куда мне двигаться дальше. Милиция явно собиралась хранить молчание, Хромов явно не планировал делиться со мной подробностями улитинской карьеры и сообщать, с кем лично он, Василий Васильевич, конфликтовал и какие цели преследовал, впихивая своего протеже сначала в один, а потом в другой банк.
Потому что ведь понятно, что Улитина убили из-за того, чем он занимался, — а занимался он тем, чем хотел Хромов, который по большому счету и подставил его пусть не под пулю, но под укол, таблетку или что там еще? Да, кстати, может, Хромов его и заказал — может, опасен стал для него бывший помощник, слишком много знающий о потенциальном кандидате в Президенты России.
Это глупо было, гадать — и бессмысленная трата времени. Но при всем при этом мне было жутко жаль бросать эту тему. Потому что я уже продвинулась вперед, пусть и недалеко, в своем расследовании, я уже кое-что знала, куда больше, чем в самом начале. И не сомневалась что, доведи я дело до конца, это будет сенсационнейший материал. Вот только я не представляла, как довести его до конца, если я не знаю, в каком направлении делать следующий шаг.
— Вот такая ситуация, Юль. — Похоже, мой собеседник все то время, пока я думала, говорил, притом без передышки. — В фильм вбухали миллионов пять минимум, реально на съемки ушло процентов пятнадцать, остальное Колпако-ву в карман. Снимали два года, а получилась полная мура, которая и ста тысяч прибыли не принесет — и ни на один фестиваль не пихнешь, и на видео картина не пойдет, и если что и можно отбить, так это только на прокате в провинции. А прокатчики, думаю, муть эту не возьмут, они тоже не дураки. Вот и результат — два года работы, полгода предварительной суеты со сценарием и деталями всякими, а кроме Колпакова, никто ни копейки не получил. Ни актеры, ни ребята мои, ни технари. И у меня ноль — хотя обещали и за переработку сценария, и за трюки, и плюс процент от проката. Я два с лишним года от всех съемок отказывался — ведь то снимаем, то не снимаем — да и рассчитывал тысяч на триста как минимум, а то и на пятьсот. Если бы фильм пошел, процент бы был дай Боже — а в итоге без копейки денег. Перед всеми подставился — и перед каскадерами своими, и перед сценаристом, и перед другими. Когда сомнения у людей возникали, я же всех убеждал, что все нормально. Выходит, из-за одного хитрожопого хапуги на карьере надо крест ставить и в сорок пять лет профессию менять?
Я покивала автоматически. Из того, что я услышала, следовало, что виноват он сам — так хотелось бешеных денег, что взрослый мужик и об осторожности забыл, и о логике, и вообще обо всем. И если этой самой логике следовать, он ничем не отличался от тех, кто вкладывал деньги в «МММ» или «Властилину» — то есть погорел из-за жадности. Но в любом случае из этого мог получиться неплохой материал — хотя даже с учетом того, что я не слышала большую часть рассказа, записавшуюся на диктофон, он и рядом не стоял с тем расследованием, которое я вынуждена была бросить.
— Что я тебе могу сказать? — произнесла задумчиво, говоря себе, что, если не уйду сейчас, он будет рассказывать еще два часа — а мне не хотелось больше здесь сидеть. Конечно, я могла бы провести их с пользой — если бы не Улитин, мешавший мне получать удовольствие от вина, сладкого и кофе. — Я дома послушаю запись, прямо сегодня вечером, все обдумаю. В любом случае мне нужны будут еще как минимум двое — только с твоих слов писать я не могу…
На лице его появилось недоумение — он немо вопрошал меня, неужели может быть такое, что мне недостаточно его рассказа. Но я предпочла ничего не заметить.
— Желательно, чтобы это был один из актеров, желательно с именем. — Я специально смотрела не на него, а на бокал с вином, который вертела в руках, — но услышала, как он кашлянул многозначительно, как бы говоря, что его мнение авторитетнее мнения самого известного актера. — И ты говорил, что сценарист, которого ты привлекал, с «Мосфильма» — есть ведь у него какие-то регалии, какие-то фильмы, более-менее нашумевшие, за спиной? Значит, и он тогда.
Ты с ними двумя договоришься, мы посидим вчетвером полчасика, вопросов у меня будет немного. И еще — мне нужны будут какие-то бумаги, документы — сам подумай, что это может быть. Сметы, договора с актерами и твоей каска-дерской группой, может быть, обязательство отчислить тебе процент от проката. Это все реально?
Он неуверенно пожал плечами — наводя меня на мысль, что, возможно, желание одним фильмом заработать кучу денег настолько его оглупило, что он даже не озаботился по поводу договоров.
— Реально. — В голосе не было особой убежденности. — С бумагами не знаю — но что-то есть. У актеров должно быть — я поговорю…
— И еще — может быть, понадобится встреча с этим Колпаковым. Может, он скажет что интересное. — Он снова кашлянул, но я проигнорировала изданный звук — я не собиралась учить его ставить трюки и не собиралась принимать советов насчет того, как надо писать статьи. — И с теми, кто финансировал фильм. И в любом случае мне нужна будет информация по Колпакову — максимально полное досье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73