Не смущали запахи зала и раздевалок, мат во время тренировок и вечное поправление теснящихся под экипировкой половых органов, сморкание и плевки.
И меня никто не смущался — при мне ругались, порой не обращая на меня внимания, при мне могли переодеваться, меня периодически зазывали в сауну, со смехом, конечно. Потому что я была своей — потому что я была в теме, я хорошо писала, я всегда находила такой поворот, чтобы скучное интервью, которое тот или иной спортсмен давал уже сотни раз, отвечая заученно на банальные вопросы, получалось оригинальным. А репортаж с соревнований всегда был насыщен драматизмом, чтобы читатель почувствовал, каково там было — на ринге, поле, катке или корте.
Помню, многие спортсмены боялись даже интервью давать — был у них печальный опыт, когда журналисты их слова перевирали, перепутывали, дописывали что-то от себя. Просто дилетантов было много — которые, неплохо разбираясь, к примеру, в футболе или хоккее, в остальных видах спорта не понимали ничего, и потому и статьи такие получались. А бывало, что и вообще в спорте были по нулям — и ничем, кроме желания прославиться, не обладали.
Помню, кстати, как один известный телеведущий как-то с Арвидасом Сабонисом в прямом эфире беседовал — так сразу понятно было, что в баскетболе он нуль, не удосужился хоть попросить кого-то ему рассказать, что за спорт и с чем его едят. А я, перед тем как поехать, скажем, на чемпионат по карате, подшивки поднимала, изучала историю данного вида, запоминала имена лучших бойцов — и в материалах не путала названия ударов, — яе писала «маваша-гири» вместо «маваси-гери», это удар такой ногой в голову.
И хотя к спортивной журналистике я уже много лет никакого отношения не имела, здесь я чувствовала себя своей. И мое присутствие здесь воспринималось нормально другими — может, потому, что я вытащила диктофон, демонстрируя всем свою профессиональную принадлежность. И не пялилась на полуголых мужиков — а сейчас тут борцы тренировались в обтягивающих до неприличия трико, в которых почему-то у всех без исключения оказывались огромные члены, прямо как у порнозвезды Рокко Сифреди. Это при том, что процент таких половых гигантов, в общем, невелик — из личного опыта могу сообщить.
Тренировка в принципе кончилась — по крайней мере тот, кто был мне нужен, уже ушел в раздевалку, попросив меня подождать его прямо тут и сказав, что через двадцать минут вернется. И я сидела, искоса наблюдая за оставшимися на ковре энтузиастами, вспоминая старые времена — и человека, связанного тесно с теми самыми временами. Того, благодаря кому я здесь оказалась — и кого, извиняюсь за тавтологию, обещала отблагодарить, если услышу то, что мне надо.
Правда, я не знала, что хочу услышать, — в любом случае тот, к кому я приехала, вряд ли мог знать, кто убил Ули-тина. И потому по возвращении я смело могла сказать, что, к сожалению, никакой информации не получила — а значит, и про обещание можно забыть. Да и знала я к тому же, что Ленька это просто так сказал — про то, что я обязана буду ему отдаться. Это просто привычка у него такая.
Ленька Вайнберг — в редакции личность известнейшая. Пришел в газету еще черт знает когда, по-моему, в том же году, что Наташка Антонова, а до этого уже успел институт закончить и пару лет в многотиражке одной поработать. И сразу в спортотдел — который возглавил и лет десять им рулил, сделав из него один из ведущих в газете.
Не только в том плане, что в крошечном этом отделе из всего-то четырех человек всегда пили больше, чем в других редакционных подразделениях, даже насчитывающих человек по пятнадцать, — и отчаянно занимались сексом прямо на рабочем месте. Но и в том, что в неспортивной газете, традиционно отдающей под спортвыпуск одну полосу в неделю, материалы Ленькиного отдела выходили ежедневно. Потому что Ленька обладал гигантскими связями в футбольно-хоккейном мире — а следовательно, организовывал такие интервью, которые другим газетам не снились и читателями воспринимались с огромным восторгом, — и умел классно писать.
Потом Ленька писать устал — надоело. Да и, видно, перерос он уже отдел — и понявший это главный перевел его в свои замы. Не в первые замы, как Антонову, — отвечать за газету в силу характера Ленька не способен. Но зам по творческой части — идеальная для него должность.
Однако Вайнберг знаменит был еще с давних времен не только умением писать — но и патологической тягой к спиртному и женскому полу. Сколько я его помню, он ни одной девицы не мог спокойно пропустить мимо. И, прогуливаясь по редакционному коридору, почти всех встречающихся девиц нормальной внешности хлопал по заду или хватал за грудь, добавляя нечто, что могло в другом месте и из уст другого человека показаться нескромным, но в нашей редакции и от него звучало вполне естественно. «Ну и грудь у тебя выросла», «когда отдашься?», «такие ноги только на плечи закидывать» и все в таком духе. «Какие планы на вечер?» — самая скромная из его фраз, но и самая конкретная при этом, поскольку это уже не комплимент в Ленькином духе, но предложение заняться сексом.
Я — красавицей себя не считающая, но все же, вне всякого сомнения, чрезвычайно хорошенькая и сексуально привлекательная — Ленькиным приставаниям подвергалась регулярно. И в общем, не имела ничего против — говоря себе, что, в конце концов, я тут работаю, и раз тут царят такие нравы, я должна их принимать. Тем более что его комплименты и предложения ни к чему меня не обязывали — ему и так было с кем переспать, поскольку в редакции он перетрахал почти всех, на кого клал глаз.
Думаю, именно этим он всегда и привлекал женщин — наглостью и чисто потребительским подходом к женскому полу. А так как слухи и сплетни по редакции циркулировали весьма оживленно, то всем представительницам женского пола было известно, что Ленька в постели жуткий эгоист, потому что для него главное — получить удовольствие самому. И что он спокойно засыпает после испытанного им оргазма, не обращая внимания на лежащую рядом партнершу, которая тоже чего-то хочет. И что он может выставить девицу посреди ночи, если она его чем-то достанет. И что сразу после секса интерес к той, с кем переспал, у него тут же падает — даже если он перед этим целый месяц приставал к ней в редакционных коридорах. И что у него большой член, тоже всем был известно, — большой, крепкий и потому постоянно напоминающий хозяину о своем существовании и требующий женщин.
Когда я узнала Леньку получше, у меня сложилось впечатление, что сексом он занимается не потому, что очень хочет, а потому, что, на его взгляд, так надо. Есть же люди, которые внушили себе, что необходимо делать по утрам зарядку или пить ежедневно витамины, — вот и Ленька того же типа, только на сексе повернут. Не важно, хочется или нет, — важно, что без этого нельзя, и все дела. Потому и жаловались на него некоторые, что Ленька пристанет спьяну, убедит поехать к нему домой или еще куда, бедная девушка раздевается и идет в ванную, предвкушая бурную ночь, а когда выходит, Вайнберг уже спит. И попробуй разбудить — озлобится. Потому что он сделал то, что было надо — уложил девицу в свою постель, — а остальное не суть важно. Сексом и с утра заняться можно — благо с похмелья эрекция сильнее, чем обычно.
Тем не менее в поисках очередной партнерши на ночь Ленька проявлял чудеса упорства — особенно если выпивал, потому что в трезвом виде он вполне мог променять секс на футбольный или хоккейный матч, засесть перед телевизором или поехать на стадион. Но стоило ему выпить, и в голове происходило короткое замыкание — и начинался поиск. Причем отказов он не понимал — и мог выдвигать свое нескромное предложение раз в пять минут в течение часа, Так что многим проще было ему отдаться, чем объяснять свое нежелание это делать.
Я лично хорошо помню, как одно время он доставал меня. И в редакции, и домой звонил хоть посреди ночи — уверяя, что я просто обязана приехать туда, где он находится. Объяснять что-либо было бесполезно — Ленька продолжал гнуть свое, а стоило извиниться вежливо и положить трубку, как он перезванивал, сразу или через какое-то время — в которое звонил кому-то еще. И единственным спасением могло стать отключение телефона — тем более что Вайнберг ни на что не обижался и мог вообще забыть, что звонил мне ночью, и наутро был приветлив и весел.
У нас с ним все произошло давным-давно, я в редакции проработала только два года. И писала обо всем — и всем интересовалась. И вдруг услышала, что в Москву приезжает известнейший бразильский футболист Пеле. И, не сомневаясь, что наш отдел спорта с его-то связями будет брать у него интервью, позвонила в одно солидное издание — в котором меня знали, как и во многих других, — предложив им сделать материал. И, получив добро, отправилась на поклон к Леньке.
С Пеле мы и правда пообщались — прямо в аэропорту. Наглый Вайнберг уболтал таможенницу в Шереметьево, и мы с ним вдвоем, оставив позади, за кордоном, толпу недовольных собратьев по перу, проникли в ничейную зону, с ходу атаковав утомленного перелетом небритого негра, оказавшегося тем самым Пеле.
Правда, Ленька языка не знал, зато мой английский оказался получше, чем у Пеле, — так что мы объяснились. И через двадцать минут уже садились в Ленькины «Жигули», чтобы мчаться обратно в редакцию, слыша сзади возмущенные возгласы журналистской братии, тщетно пытавшейся хоть что-то у нас выведать.
Садились, уже зная, что не ответивший больше ни на один вопрос Пеле, отказавшийся беседовать с нашими уважаемыми коллегами по причине усталости, дал нам эксклюзив.
Была суббота, и в редакции царили пустота и тишина — газету тогда подписывали в свет не в четыре-пять дня, как сейчас, а поздно ночью, так что дежурная бригада появлялась только в вечеру, а так, может, пяток человек в редакции можно было встретить субботним днем. Вайнберг ушел к себе писать материал в номер, а я к себе в отдел информации, чтобы соответственно написать статью для заказчика. А где-то через час, когда я уже продиктовала написанное машинистке того солидного печатного органа, с которым договорилась, — так часто делали, все быстрее, чем со статьей мотаться взад-вперед, проще по телефону передать, — ко мне заглянул Ленька с предложением съездить в высотку на Пресню и купить выпить. Потому что такое событие, как приезд Пеле, обмыть надо обязательно.
Думаю, меня в качестве собутыльника он выбрал не просто потому, что никого из его более близких знакомых рядом не было, — а по той причине, что я была непосредственным свидетелем того, как успешно он проник сквозь все кордоны и взял интервью. И еще потому, что у него были в отношении меня конкретные планы. О которых я не знала — хотя выпить согласилась.
Я видела, что он впечатлен встречей, он мне рассказал по пути, что Пеле его кумиром был черт знает сколько лет, — и сама ощущала возбуждение оттого, что сделала столь значимый материал для очень солидной газеты. Я ведь не для гонорара старалась — а для того, чтобы повысить свой престиж, чтобы стать более известной. Для меня это очень важно было тогда, сделать себе имя в журналистике — тем более я ведь не знала, что пройдет куча лет, а я буду работать все в той же газете, я не сомневалась, что обязательно уйду куда-нибудь на более высокую должность и лучшие деньги.
В общем, мы сгоняли в высотку, а потом вернулись в редакцию и, запершись в его комнате, пили коньяк. А за окном была прохладная осень, и листья падали, и все вместе создавало такое классное настроение, что когда Ленька предложил взять еще коньяку и поехать к нему, я согласилась. Тем более что мы уже договорились назавтра вместе отправиться на открытие гольф-клуба, по приглашению которого и прилетел Пеле, и, может, взять интервью у кого-нибудь чуть менее известного — организаторы вроде обещали кучу звезд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
И меня никто не смущался — при мне ругались, порой не обращая на меня внимания, при мне могли переодеваться, меня периодически зазывали в сауну, со смехом, конечно. Потому что я была своей — потому что я была в теме, я хорошо писала, я всегда находила такой поворот, чтобы скучное интервью, которое тот или иной спортсмен давал уже сотни раз, отвечая заученно на банальные вопросы, получалось оригинальным. А репортаж с соревнований всегда был насыщен драматизмом, чтобы читатель почувствовал, каково там было — на ринге, поле, катке или корте.
Помню, многие спортсмены боялись даже интервью давать — был у них печальный опыт, когда журналисты их слова перевирали, перепутывали, дописывали что-то от себя. Просто дилетантов было много — которые, неплохо разбираясь, к примеру, в футболе или хоккее, в остальных видах спорта не понимали ничего, и потому и статьи такие получались. А бывало, что и вообще в спорте были по нулям — и ничем, кроме желания прославиться, не обладали.
Помню, кстати, как один известный телеведущий как-то с Арвидасом Сабонисом в прямом эфире беседовал — так сразу понятно было, что в баскетболе он нуль, не удосужился хоть попросить кого-то ему рассказать, что за спорт и с чем его едят. А я, перед тем как поехать, скажем, на чемпионат по карате, подшивки поднимала, изучала историю данного вида, запоминала имена лучших бойцов — и в материалах не путала названия ударов, — яе писала «маваша-гири» вместо «маваси-гери», это удар такой ногой в голову.
И хотя к спортивной журналистике я уже много лет никакого отношения не имела, здесь я чувствовала себя своей. И мое присутствие здесь воспринималось нормально другими — может, потому, что я вытащила диктофон, демонстрируя всем свою профессиональную принадлежность. И не пялилась на полуголых мужиков — а сейчас тут борцы тренировались в обтягивающих до неприличия трико, в которых почему-то у всех без исключения оказывались огромные члены, прямо как у порнозвезды Рокко Сифреди. Это при том, что процент таких половых гигантов, в общем, невелик — из личного опыта могу сообщить.
Тренировка в принципе кончилась — по крайней мере тот, кто был мне нужен, уже ушел в раздевалку, попросив меня подождать его прямо тут и сказав, что через двадцать минут вернется. И я сидела, искоса наблюдая за оставшимися на ковре энтузиастами, вспоминая старые времена — и человека, связанного тесно с теми самыми временами. Того, благодаря кому я здесь оказалась — и кого, извиняюсь за тавтологию, обещала отблагодарить, если услышу то, что мне надо.
Правда, я не знала, что хочу услышать, — в любом случае тот, к кому я приехала, вряд ли мог знать, кто убил Ули-тина. И потому по возвращении я смело могла сказать, что, к сожалению, никакой информации не получила — а значит, и про обещание можно забыть. Да и знала я к тому же, что Ленька это просто так сказал — про то, что я обязана буду ему отдаться. Это просто привычка у него такая.
Ленька Вайнберг — в редакции личность известнейшая. Пришел в газету еще черт знает когда, по-моему, в том же году, что Наташка Антонова, а до этого уже успел институт закончить и пару лет в многотиражке одной поработать. И сразу в спортотдел — который возглавил и лет десять им рулил, сделав из него один из ведущих в газете.
Не только в том плане, что в крошечном этом отделе из всего-то четырех человек всегда пили больше, чем в других редакционных подразделениях, даже насчитывающих человек по пятнадцать, — и отчаянно занимались сексом прямо на рабочем месте. Но и в том, что в неспортивной газете, традиционно отдающей под спортвыпуск одну полосу в неделю, материалы Ленькиного отдела выходили ежедневно. Потому что Ленька обладал гигантскими связями в футбольно-хоккейном мире — а следовательно, организовывал такие интервью, которые другим газетам не снились и читателями воспринимались с огромным восторгом, — и умел классно писать.
Потом Ленька писать устал — надоело. Да и, видно, перерос он уже отдел — и понявший это главный перевел его в свои замы. Не в первые замы, как Антонову, — отвечать за газету в силу характера Ленька не способен. Но зам по творческой части — идеальная для него должность.
Однако Вайнберг знаменит был еще с давних времен не только умением писать — но и патологической тягой к спиртному и женскому полу. Сколько я его помню, он ни одной девицы не мог спокойно пропустить мимо. И, прогуливаясь по редакционному коридору, почти всех встречающихся девиц нормальной внешности хлопал по заду или хватал за грудь, добавляя нечто, что могло в другом месте и из уст другого человека показаться нескромным, но в нашей редакции и от него звучало вполне естественно. «Ну и грудь у тебя выросла», «когда отдашься?», «такие ноги только на плечи закидывать» и все в таком духе. «Какие планы на вечер?» — самая скромная из его фраз, но и самая конкретная при этом, поскольку это уже не комплимент в Ленькином духе, но предложение заняться сексом.
Я — красавицей себя не считающая, но все же, вне всякого сомнения, чрезвычайно хорошенькая и сексуально привлекательная — Ленькиным приставаниям подвергалась регулярно. И в общем, не имела ничего против — говоря себе, что, в конце концов, я тут работаю, и раз тут царят такие нравы, я должна их принимать. Тем более что его комплименты и предложения ни к чему меня не обязывали — ему и так было с кем переспать, поскольку в редакции он перетрахал почти всех, на кого клал глаз.
Думаю, именно этим он всегда и привлекал женщин — наглостью и чисто потребительским подходом к женскому полу. А так как слухи и сплетни по редакции циркулировали весьма оживленно, то всем представительницам женского пола было известно, что Ленька в постели жуткий эгоист, потому что для него главное — получить удовольствие самому. И что он спокойно засыпает после испытанного им оргазма, не обращая внимания на лежащую рядом партнершу, которая тоже чего-то хочет. И что он может выставить девицу посреди ночи, если она его чем-то достанет. И что сразу после секса интерес к той, с кем переспал, у него тут же падает — даже если он перед этим целый месяц приставал к ней в редакционных коридорах. И что у него большой член, тоже всем был известно, — большой, крепкий и потому постоянно напоминающий хозяину о своем существовании и требующий женщин.
Когда я узнала Леньку получше, у меня сложилось впечатление, что сексом он занимается не потому, что очень хочет, а потому, что, на его взгляд, так надо. Есть же люди, которые внушили себе, что необходимо делать по утрам зарядку или пить ежедневно витамины, — вот и Ленька того же типа, только на сексе повернут. Не важно, хочется или нет, — важно, что без этого нельзя, и все дела. Потому и жаловались на него некоторые, что Ленька пристанет спьяну, убедит поехать к нему домой или еще куда, бедная девушка раздевается и идет в ванную, предвкушая бурную ночь, а когда выходит, Вайнберг уже спит. И попробуй разбудить — озлобится. Потому что он сделал то, что было надо — уложил девицу в свою постель, — а остальное не суть важно. Сексом и с утра заняться можно — благо с похмелья эрекция сильнее, чем обычно.
Тем не менее в поисках очередной партнерши на ночь Ленька проявлял чудеса упорства — особенно если выпивал, потому что в трезвом виде он вполне мог променять секс на футбольный или хоккейный матч, засесть перед телевизором или поехать на стадион. Но стоило ему выпить, и в голове происходило короткое замыкание — и начинался поиск. Причем отказов он не понимал — и мог выдвигать свое нескромное предложение раз в пять минут в течение часа, Так что многим проще было ему отдаться, чем объяснять свое нежелание это делать.
Я лично хорошо помню, как одно время он доставал меня. И в редакции, и домой звонил хоть посреди ночи — уверяя, что я просто обязана приехать туда, где он находится. Объяснять что-либо было бесполезно — Ленька продолжал гнуть свое, а стоило извиниться вежливо и положить трубку, как он перезванивал, сразу или через какое-то время — в которое звонил кому-то еще. И единственным спасением могло стать отключение телефона — тем более что Вайнберг ни на что не обижался и мог вообще забыть, что звонил мне ночью, и наутро был приветлив и весел.
У нас с ним все произошло давным-давно, я в редакции проработала только два года. И писала обо всем — и всем интересовалась. И вдруг услышала, что в Москву приезжает известнейший бразильский футболист Пеле. И, не сомневаясь, что наш отдел спорта с его-то связями будет брать у него интервью, позвонила в одно солидное издание — в котором меня знали, как и во многих других, — предложив им сделать материал. И, получив добро, отправилась на поклон к Леньке.
С Пеле мы и правда пообщались — прямо в аэропорту. Наглый Вайнберг уболтал таможенницу в Шереметьево, и мы с ним вдвоем, оставив позади, за кордоном, толпу недовольных собратьев по перу, проникли в ничейную зону, с ходу атаковав утомленного перелетом небритого негра, оказавшегося тем самым Пеле.
Правда, Ленька языка не знал, зато мой английский оказался получше, чем у Пеле, — так что мы объяснились. И через двадцать минут уже садились в Ленькины «Жигули», чтобы мчаться обратно в редакцию, слыша сзади возмущенные возгласы журналистской братии, тщетно пытавшейся хоть что-то у нас выведать.
Садились, уже зная, что не ответивший больше ни на один вопрос Пеле, отказавшийся беседовать с нашими уважаемыми коллегами по причине усталости, дал нам эксклюзив.
Была суббота, и в редакции царили пустота и тишина — газету тогда подписывали в свет не в четыре-пять дня, как сейчас, а поздно ночью, так что дежурная бригада появлялась только в вечеру, а так, может, пяток человек в редакции можно было встретить субботним днем. Вайнберг ушел к себе писать материал в номер, а я к себе в отдел информации, чтобы соответственно написать статью для заказчика. А где-то через час, когда я уже продиктовала написанное машинистке того солидного печатного органа, с которым договорилась, — так часто делали, все быстрее, чем со статьей мотаться взад-вперед, проще по телефону передать, — ко мне заглянул Ленька с предложением съездить в высотку на Пресню и купить выпить. Потому что такое событие, как приезд Пеле, обмыть надо обязательно.
Думаю, меня в качестве собутыльника он выбрал не просто потому, что никого из его более близких знакомых рядом не было, — а по той причине, что я была непосредственным свидетелем того, как успешно он проник сквозь все кордоны и взял интервью. И еще потому, что у него были в отношении меня конкретные планы. О которых я не знала — хотя выпить согласилась.
Я видела, что он впечатлен встречей, он мне рассказал по пути, что Пеле его кумиром был черт знает сколько лет, — и сама ощущала возбуждение оттого, что сделала столь значимый материал для очень солидной газеты. Я ведь не для гонорара старалась — а для того, чтобы повысить свой престиж, чтобы стать более известной. Для меня это очень важно было тогда, сделать себе имя в журналистике — тем более я ведь не знала, что пройдет куча лет, а я буду работать все в той же газете, я не сомневалась, что обязательно уйду куда-нибудь на более высокую должность и лучшие деньги.
В общем, мы сгоняли в высотку, а потом вернулись в редакцию и, запершись в его комнате, пили коньяк. А за окном была прохладная осень, и листья падали, и все вместе создавало такое классное настроение, что когда Ленька предложил взять еще коньяку и поехать к нему, я согласилась. Тем более что мы уже договорились назавтра вместе отправиться на открытие гольф-клуба, по приглашению которого и прилетел Пеле, и, может, взять интервью у кого-нибудь чуть менее известного — организаторы вроде обещали кучу звезд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73