Пытались с ним договориться, но быстро поняли, что он кристально честный человек, — и тогда развернули против него самую настоящую войну. Такую, знаете ли, невидимую — чтобы не выносить сор из избы, чтобы общественность ничего не узнала. Искали компромат, чтобы его дискредитировать, — но ничего, конечно же, не нашли. Хотя всех тех, кого Андрей привел с собой в банк, уволили либо поставили под надзор, не давая принимать самостоятельных решений, контролируя каждый их шаг. Настоящая провокация — призванная вынудить Андрея уйти. Но он терпел, хотя знал о негласных проверках, о том, как искали его заграничные счета, которых у него не было, — дело в том, что он возглавлял банк с самого его рождения, сроднился с ним и не хотел передавать его в чужие руки.
Несомненно, грязные руки — в отличие от чистых рук Андрея. Это не значит, что я в чем-то обвиняю нынешнее руководство банка — у меня нет доказательств, — но сам факт выживания Андрея из банка свидетельствует о нечистых помыслах тех, кто за этим стоял…
Это было сильно и я поаплодировала ему мысленно.
— В итоге Андрею предложили написать заявление по собственному желанию.
Собрались несколько очень влиятельных людей — не буду уточнять фамилии, но и из администрации президента были — и сделали ему предложение, заключавшееся в следующем. Или на него находят компромат и он уходит с позором и скандалом — а в наше время зарубежный счет можно на кого угодно открыть, хоть на меня или вас, причем без вашего ведома, — или тихо и мирно уходит сам, скажем, по состоянию здоровья. И между прочим, намекали на всяческие последствия, если он будет упрямиться, — самые настоящие угрозы, вы понимаете?!
Не знаю, удалось ли мне изобразить негодование — но удивление точно.
Хотя на самом деле удивляться было нечему — ведь не тем же методам, которыми действуют наши власть имущие, это все не ново совсем. И если что и было у меня внутри, кроме холодного спокойствия, так это непонимание, как мог упустить такую информацию всезнающий Женька Алещенко. И еще ощущение, что если Хромов будет таким разговорчивым и дальше, то окажется, что на кладбище я приехала совсем не зря. И что именно провидение подсказало мне тему для следующего материала.
— Скажите, Василий Васильевич, — а эти люди… — начала неспешно, как бы переваривая услышанное, по-прежнему не записывая ничего, чтобы не придавать нашему общению официальный статус, не достав даже ручку с блокнотом. — Вы могли бы их назвать — хотя бы две фамилии? Или даже одну…
— Боюсь, что нет. — Великий и бескомпромиссный борец за реформы и разоблачитель олигархов вдруг проявил неслыханную осторожность, хотя мгновение назад демонстрировал полнейшее негодование. — Вы же понимаете, что я сам не присутствовал на этой встрече — это мне рассказал потом Андрей. То есть фактов у меня нет, и получится некрасиво — вы на меня сошлетесь, а те люди подадут в суд на газету…
— Ну что вы, Василий Васильевич! — Я постаралась улыбнуться как можно обольстительнее, в конце концов, он сам меня разглядывал так недвусмысленно. — Поверьте, есть множество способов подачи материала. Можно сказать, что по имеющейся у нас информации на встрече были такой-то и такой-то, — это одно. И совсем другое, если так — нам сообщили из источника, близкого к правительственным кругам, что… Да можно ведь даже фамилий не называть — ограничиться намеком…
— Давайте ограничимся. — Бесстрашный борец с коррупцией подмигнул мне хитро — боялся он явно не за газету, а за себя. — Был министр той отрасли, с которой связан «Нефтабанк», — понимаете? Был один вице-премьер — которого назначили вместо меня. И из администрации президента — сами догадайтесь, кто там все время везде лезет. Достаточно?
— Более чем, — согласилась поспешно, замечая, как Хромов повернулся и посмотрел в глубь кладбища — откуда медленно приближались к нам группки людей.
Похоже, церемония была близка к завершению или уже завершилась — а значит, и мое интервью подходило к концу. Потому что Хромова, кажется, напрягало, что его увидят тут разговаривающим со мной и делающим себе рекламу — в то время как он ушел с похорон раньше других, наверняка сославшись на сверхважные дела. — Более чем. А дальше?
— А что дальше? — Хромов снова покосился в ту сторону, откуда пришел, подтверждая мои опасения. — Андрей согласился, написал заявление — в общем, сделал правильно, его бы все равно оттуда выжили. Я предлагал ему организовать кампанию в прессе и на телевидении, устроить скандал — но он отказался. Думаю, тоже правильно — вы же знаете, что бывает в таких случаях. Он обвинит конкретных лиц в том, что его выживают по той причине, что он связан со мной, — а на него в продажных газетах и телепередачах . вывалят кучу грязи, да и на меня заодно. Не в обиду вам будь сказано, Юля, — но многие ваши коллеги…
«И ваши тоже», — чуть не сказала в ответ, но вовремя спохватилась. Да и чувство корпоративной солидарности мне давно уже неведомо — с тех самых пор, как журналисты перестали делиться на профессионалов и не умеющих писать. А вместо этого разделились на тех, кто зарабатывает писанием, пусть и неграмотным, деньги, и на тех, кто пишет за обычный гонорар.
— В общем, Андрей ушел — якобы по состоянию здоровья. — По тону Хромова стало понятно, что беседа через минуту-другую оборвется. — Он очень переживал, для человека такого уровня ситуация крайне неприятная. Правда, позже его пригласили в «Бетта-банк» — на должность заместителя председателя правления, на очень высокий пост, показывающий, чего Андрей стоил в деловом мире. Конечно, я оказал кое-какое содействие — но и его репутация сыграла роль…
Хромов произнес это так, что сразу становилось понятно, что, если бы не он, никакого поста Улитину бы не видать. Грамотно так расставил все по своим местам. А потом взглянул на часы — и снова на меня.
— Когда статья будет готова, я прошу вас мне ее показать во избежание неточностей. — Он улыбнулся, из серьезного политика и пребывающего в трауре человека снова становясь мужчиной, адресуя мне откровенный взгляд. Я далека была от того, чтобы решить, что произвела на него неизгладимое впечатление, — прекрасно понимая, что подобные взгляды он адресует всем журналисткам, с которыми сталкивается. Осчастливливая их своей мужской заинтересованностью — и таким образом устанавливая хорошие контакты с прессой. — Вот моя визитка — только для вас, Юля, вы понимаете? А сейчас извините — увы, дела…
— Василий Васильевич, у Улитина не было проблем со здоровьем? — Я спросила это, уже когда он отвернулся — не рассчитывая, что он ответит, и, если честно, не желая услышать, что у того было больное сердце. Потому что для той версии, которая начинала складываться в моей голове, такой ответ совсем не подходил. — Согласитесь, что это странно — в тридцать три года…
— Да нет — не странно. — Хромов остановился, поворачиваясь обратно ко мне, делая шаг в мою сторону и еще один, снижая голос. — Да, молодой совсем человек, в июне должно было исполниться тридцать четыре, не курил, никакого спиртного, отличный спортсмен. Но очень тяжело перенес всю эту историю. Я вам сказал про заявление по состоянию здоровья — а Андрей по иронии судьбы через две недели после ухода из банка попал в аварию. Он мне потом рассказывал, что хотел развеяться, выйти как-то из депрессии — вот и решил прокатиться, как говорят, с ветерком. У него машина была спортивная, «порш-каррера», а жил за городом, шоссе пустое, есть где разогнаться. А в нервном состоянии, сами понимаете, за руль лучше не садиться. Ну и занесло. Машину разбил, лечился потом. И не могу исключать, что та авария не сказалась на его здоровье — равно как и то, что из-за истории с увольнением начало сдавать сердце. И если честно, я хотел бы обвинить в его смерти тех, кто выжил его с поста главы «Нефтабанка», — но, к сожалению, не могу. Я ведь серьезный политик, Юля, — а такое заявление, увы, сочтут безответственным. Фактов же, к сожалению, нет…
«Сожалел бы — нашел бы факты», — произнесла про себя, обращаясь к поспешно удаляющейся от меня спине в черном пальто. И тут же отвернулась, всматриваясь в тех, кто приближался ко мне, выходя из глубин кладбища, — и медленно двинулась туда, откуда шли они. Просто так двинулась — потому что, судя по моей обширной практике, на сегодня с откровенными беседами было покончено.
Однако я предпочитала убедиться в этом — и заодно имело смысл проведать Андрея Дмитриевича Улитина, с которым мне все-таки следовало познакомиться, пусть и заочно И сообщить ему, что если факты, об отсутствии которых сожалел его бывший шеф, все же существуют, то я их найду. Обязательно найду…
— Никак медведь в лесу сдох, раз такие люди на работе появляются!
В голосе Наташки был привычный сарказм — которого я предпочла не заметить. Хотя бы потому, что мы старые боевые подруги. Почти одиннадцать лет в одной редакции — срок солидный, особенно с учетом нашей текучки кадров. Тем более что я знала всегда — что бы там она ни говорила, на самом деле она очень хорошо ко мне относится.
Ну, может, не так трепетно, как до той истории с главным — до нее она меня боготворила буквально и всем в пример ставила, и восхищалась моим талантом, и предрекала мне великое будущее. И опекала всячески — толкала вверх по карьерной лестнице, помогла вступить в Союз журналистов, куда попасть было непросто, и перед главным меня вечно воспевала. И вообще более любимого журналиста у нее, тогда ответственного секретаря, не было.
А потом любовь ушла на время — но снова вернулась. Только не восторженная и трепетная — а трезвая уже и сдержанная, как у много лет живущих вместе супругов. Которых не чувства питают, но прожитые бок о бок годы и память о них.
Кстати, мы с Наташкой во многом похожи — не внешне, разумеется. По крайней мере начинала я, как она — в смысле, пришла в газету после школы.
Правда, Наташка пришла на семь лет раньше и курьером — а я внештатницей.
Правда, Наташка стала первым замом главного редактора, а я предпочла должность спецкорреспондента и выше не поднимусь, потому что не хочу. Правда, Наташка до сих пор мечтает женить на себе главного — хотя тот, женившись в третий, что ли, раз в прошлом году, кажется, разводиться не собирается — и, похоже, периодически затаскивает-таки его на правах первого зама и верной испытанной соратницы в свою девичью постель. А я этого никогда не хотела — ну разве чуть-чуть. И с самого начала воспринимала наше интимное, так сказать, общение как приключение.
— Да ладно тебе, Антош, — Сережа же сам говорит, что я вольный стрелок, ну вот и охочусь по дебрям да кущам. Ты лучше скажи — ты мне газету с моим пятничным материалом оставила?
Я миролюбиво подмигнула Наташке, заходя в небольшой, но уютный кабинет, вытянутый такой, с массивным столом, на котором мощный компьютер терялся среди бумажных завалов. И, повесив пальто в стенной шкаф — в своем крошечном кабинетике без окон, выделенном мне шефом для индивидуального пользования в знак уважения, я еще не была, сразу сюда, — прошла и села напротив, на один из выстроившихся у стены стульев. И продолжала улыбаться, зная, что теоретически повод для негодования у Наташки есть. В редакции я в последний раз была в среду — а сейчас был понедельник и уже два часа дня. То есть планерка, на которой я по идее должна присутствовать, давно кончилась. Равно как и понедельничная редколлегия, на которой я как ее член должна была быть обязательно — но проспала.
Наташка скорчила недовольную физиономию и неохотно начала рыться в лежащих на столе бумагах. Бардак у нее царил совсем не женский — но, впрочем, Наташка сама много раз заявляла во всеуслышание, что она существо среднего пола, потому что ни о чем, кроме работы, ей думать некогда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Несомненно, грязные руки — в отличие от чистых рук Андрея. Это не значит, что я в чем-то обвиняю нынешнее руководство банка — у меня нет доказательств, — но сам факт выживания Андрея из банка свидетельствует о нечистых помыслах тех, кто за этим стоял…
Это было сильно и я поаплодировала ему мысленно.
— В итоге Андрею предложили написать заявление по собственному желанию.
Собрались несколько очень влиятельных людей — не буду уточнять фамилии, но и из администрации президента были — и сделали ему предложение, заключавшееся в следующем. Или на него находят компромат и он уходит с позором и скандалом — а в наше время зарубежный счет можно на кого угодно открыть, хоть на меня или вас, причем без вашего ведома, — или тихо и мирно уходит сам, скажем, по состоянию здоровья. И между прочим, намекали на всяческие последствия, если он будет упрямиться, — самые настоящие угрозы, вы понимаете?!
Не знаю, удалось ли мне изобразить негодование — но удивление точно.
Хотя на самом деле удивляться было нечему — ведь не тем же методам, которыми действуют наши власть имущие, это все не ново совсем. И если что и было у меня внутри, кроме холодного спокойствия, так это непонимание, как мог упустить такую информацию всезнающий Женька Алещенко. И еще ощущение, что если Хромов будет таким разговорчивым и дальше, то окажется, что на кладбище я приехала совсем не зря. И что именно провидение подсказало мне тему для следующего материала.
— Скажите, Василий Васильевич, — а эти люди… — начала неспешно, как бы переваривая услышанное, по-прежнему не записывая ничего, чтобы не придавать нашему общению официальный статус, не достав даже ручку с блокнотом. — Вы могли бы их назвать — хотя бы две фамилии? Или даже одну…
— Боюсь, что нет. — Великий и бескомпромиссный борец за реформы и разоблачитель олигархов вдруг проявил неслыханную осторожность, хотя мгновение назад демонстрировал полнейшее негодование. — Вы же понимаете, что я сам не присутствовал на этой встрече — это мне рассказал потом Андрей. То есть фактов у меня нет, и получится некрасиво — вы на меня сошлетесь, а те люди подадут в суд на газету…
— Ну что вы, Василий Васильевич! — Я постаралась улыбнуться как можно обольстительнее, в конце концов, он сам меня разглядывал так недвусмысленно. — Поверьте, есть множество способов подачи материала. Можно сказать, что по имеющейся у нас информации на встрече были такой-то и такой-то, — это одно. И совсем другое, если так — нам сообщили из источника, близкого к правительственным кругам, что… Да можно ведь даже фамилий не называть — ограничиться намеком…
— Давайте ограничимся. — Бесстрашный борец с коррупцией подмигнул мне хитро — боялся он явно не за газету, а за себя. — Был министр той отрасли, с которой связан «Нефтабанк», — понимаете? Был один вице-премьер — которого назначили вместо меня. И из администрации президента — сами догадайтесь, кто там все время везде лезет. Достаточно?
— Более чем, — согласилась поспешно, замечая, как Хромов повернулся и посмотрел в глубь кладбища — откуда медленно приближались к нам группки людей.
Похоже, церемония была близка к завершению или уже завершилась — а значит, и мое интервью подходило к концу. Потому что Хромова, кажется, напрягало, что его увидят тут разговаривающим со мной и делающим себе рекламу — в то время как он ушел с похорон раньше других, наверняка сославшись на сверхважные дела. — Более чем. А дальше?
— А что дальше? — Хромов снова покосился в ту сторону, откуда пришел, подтверждая мои опасения. — Андрей согласился, написал заявление — в общем, сделал правильно, его бы все равно оттуда выжили. Я предлагал ему организовать кампанию в прессе и на телевидении, устроить скандал — но он отказался. Думаю, тоже правильно — вы же знаете, что бывает в таких случаях. Он обвинит конкретных лиц в том, что его выживают по той причине, что он связан со мной, — а на него в продажных газетах и телепередачах . вывалят кучу грязи, да и на меня заодно. Не в обиду вам будь сказано, Юля, — но многие ваши коллеги…
«И ваши тоже», — чуть не сказала в ответ, но вовремя спохватилась. Да и чувство корпоративной солидарности мне давно уже неведомо — с тех самых пор, как журналисты перестали делиться на профессионалов и не умеющих писать. А вместо этого разделились на тех, кто зарабатывает писанием, пусть и неграмотным, деньги, и на тех, кто пишет за обычный гонорар.
— В общем, Андрей ушел — якобы по состоянию здоровья. — По тону Хромова стало понятно, что беседа через минуту-другую оборвется. — Он очень переживал, для человека такого уровня ситуация крайне неприятная. Правда, позже его пригласили в «Бетта-банк» — на должность заместителя председателя правления, на очень высокий пост, показывающий, чего Андрей стоил в деловом мире. Конечно, я оказал кое-какое содействие — но и его репутация сыграла роль…
Хромов произнес это так, что сразу становилось понятно, что, если бы не он, никакого поста Улитину бы не видать. Грамотно так расставил все по своим местам. А потом взглянул на часы — и снова на меня.
— Когда статья будет готова, я прошу вас мне ее показать во избежание неточностей. — Он улыбнулся, из серьезного политика и пребывающего в трауре человека снова становясь мужчиной, адресуя мне откровенный взгляд. Я далека была от того, чтобы решить, что произвела на него неизгладимое впечатление, — прекрасно понимая, что подобные взгляды он адресует всем журналисткам, с которыми сталкивается. Осчастливливая их своей мужской заинтересованностью — и таким образом устанавливая хорошие контакты с прессой. — Вот моя визитка — только для вас, Юля, вы понимаете? А сейчас извините — увы, дела…
— Василий Васильевич, у Улитина не было проблем со здоровьем? — Я спросила это, уже когда он отвернулся — не рассчитывая, что он ответит, и, если честно, не желая услышать, что у того было больное сердце. Потому что для той версии, которая начинала складываться в моей голове, такой ответ совсем не подходил. — Согласитесь, что это странно — в тридцать три года…
— Да нет — не странно. — Хромов остановился, поворачиваясь обратно ко мне, делая шаг в мою сторону и еще один, снижая голос. — Да, молодой совсем человек, в июне должно было исполниться тридцать четыре, не курил, никакого спиртного, отличный спортсмен. Но очень тяжело перенес всю эту историю. Я вам сказал про заявление по состоянию здоровья — а Андрей по иронии судьбы через две недели после ухода из банка попал в аварию. Он мне потом рассказывал, что хотел развеяться, выйти как-то из депрессии — вот и решил прокатиться, как говорят, с ветерком. У него машина была спортивная, «порш-каррера», а жил за городом, шоссе пустое, есть где разогнаться. А в нервном состоянии, сами понимаете, за руль лучше не садиться. Ну и занесло. Машину разбил, лечился потом. И не могу исключать, что та авария не сказалась на его здоровье — равно как и то, что из-за истории с увольнением начало сдавать сердце. И если честно, я хотел бы обвинить в его смерти тех, кто выжил его с поста главы «Нефтабанка», — но, к сожалению, не могу. Я ведь серьезный политик, Юля, — а такое заявление, увы, сочтут безответственным. Фактов же, к сожалению, нет…
«Сожалел бы — нашел бы факты», — произнесла про себя, обращаясь к поспешно удаляющейся от меня спине в черном пальто. И тут же отвернулась, всматриваясь в тех, кто приближался ко мне, выходя из глубин кладбища, — и медленно двинулась туда, откуда шли они. Просто так двинулась — потому что, судя по моей обширной практике, на сегодня с откровенными беседами было покончено.
Однако я предпочитала убедиться в этом — и заодно имело смысл проведать Андрея Дмитриевича Улитина, с которым мне все-таки следовало познакомиться, пусть и заочно И сообщить ему, что если факты, об отсутствии которых сожалел его бывший шеф, все же существуют, то я их найду. Обязательно найду…
— Никак медведь в лесу сдох, раз такие люди на работе появляются!
В голосе Наташки был привычный сарказм — которого я предпочла не заметить. Хотя бы потому, что мы старые боевые подруги. Почти одиннадцать лет в одной редакции — срок солидный, особенно с учетом нашей текучки кадров. Тем более что я знала всегда — что бы там она ни говорила, на самом деле она очень хорошо ко мне относится.
Ну, может, не так трепетно, как до той истории с главным — до нее она меня боготворила буквально и всем в пример ставила, и восхищалась моим талантом, и предрекала мне великое будущее. И опекала всячески — толкала вверх по карьерной лестнице, помогла вступить в Союз журналистов, куда попасть было непросто, и перед главным меня вечно воспевала. И вообще более любимого журналиста у нее, тогда ответственного секретаря, не было.
А потом любовь ушла на время — но снова вернулась. Только не восторженная и трепетная — а трезвая уже и сдержанная, как у много лет живущих вместе супругов. Которых не чувства питают, но прожитые бок о бок годы и память о них.
Кстати, мы с Наташкой во многом похожи — не внешне, разумеется. По крайней мере начинала я, как она — в смысле, пришла в газету после школы.
Правда, Наташка пришла на семь лет раньше и курьером — а я внештатницей.
Правда, Наташка стала первым замом главного редактора, а я предпочла должность спецкорреспондента и выше не поднимусь, потому что не хочу. Правда, Наташка до сих пор мечтает женить на себе главного — хотя тот, женившись в третий, что ли, раз в прошлом году, кажется, разводиться не собирается — и, похоже, периодически затаскивает-таки его на правах первого зама и верной испытанной соратницы в свою девичью постель. А я этого никогда не хотела — ну разве чуть-чуть. И с самого начала воспринимала наше интимное, так сказать, общение как приключение.
— Да ладно тебе, Антош, — Сережа же сам говорит, что я вольный стрелок, ну вот и охочусь по дебрям да кущам. Ты лучше скажи — ты мне газету с моим пятничным материалом оставила?
Я миролюбиво подмигнула Наташке, заходя в небольшой, но уютный кабинет, вытянутый такой, с массивным столом, на котором мощный компьютер терялся среди бумажных завалов. И, повесив пальто в стенной шкаф — в своем крошечном кабинетике без окон, выделенном мне шефом для индивидуального пользования в знак уважения, я еще не была, сразу сюда, — прошла и села напротив, на один из выстроившихся у стены стульев. И продолжала улыбаться, зная, что теоретически повод для негодования у Наташки есть. В редакции я в последний раз была в среду — а сейчас был понедельник и уже два часа дня. То есть планерка, на которой я по идее должна присутствовать, давно кончилась. Равно как и понедельничная редколлегия, на которой я как ее член должна была быть обязательно — но проспала.
Наташка скорчила недовольную физиономию и неохотно начала рыться в лежащих на столе бумагах. Бардак у нее царил совсем не женский — но, впрочем, Наташка сама много раз заявляла во всеуслышание, что она существо среднего пола, потому что ни о чем, кроме работы, ей думать некогда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73