— А ты, святой? Только добро делаешь?
— И я не святой, — махнул рукой Олег. — Ничего доброго пока не совершил.
— А чего возникаешь?
… В этот день погода была пасмурная. Дул холодный ветер. Поздно вечером был дождь, ночью — снег, а к утру все замёрзло, образовав гололедицу. И в город и обратно ехали не быстро, потеряли много времени, и Осинцев поторапливал. На краю города, когда выезжали на автостраду, Серегин нажал на газ, но в это время девочка четырёх или пяти лет, игравшая на улице, вздумала перебегать дорогу. Уже набрав скорость, Серегин резко затормозил и вывернул руль. Машина проскочила, не задев ребёнка, развернулась на триста шестьдесят градусов и налетела на телеграфный столб. Осинцев почувствовал сильный толчок в грудь и в голову и потерял сознание. Всё остальное он помнил, как кошмарный сон. Он очнулся, когда вокруг стояла толпа народу. Инспекция ГАИ обследовала место аварии, а стонущего Серегина переносили в машину скорой помощи. Пришёл грузовик из полкового гаража и прицепил на буксир измятый «газик». Офицер, приехавший на место происшествия, строго, какими-то мутными глазами, взглянул на Осинцева и не сказал ни слова. Он промолчал и даже не взглянул на пожилую женщину, которая видела причину аварии и просила его наградить этих солдат орденом за то, что они спасли жизнь ребёнку. И всю дорогу до казармы он ни о чём не спросил Осинцева и не сказал ни слова.
Осинцева привезли в санчасть и перевязали голову. Его вызвали сначала к командиру роты, потом к замполиту полка. И в том и другом случае он рассказал все как было, но сказал, что вино покупал с Серегиным для себя. Когда спросили в госпитале Серегина, тот как будто сговорившись с Осинцевым, сказал то же самое.
В понедельник выстроили весь полк. Командир роты Капитан Полубенцев зачитал приказ о разжаловании Осинцева из сержантов в рядовые, об изъятии у него значка отличника по боевой и политической подготовке, об отстранении от должности командира отделения и об аресте на десять суток гауптвахты. Потом ему приказали выйти из строя и повернуться лицом к солдатам. Подошёл старшина и, вынув лезвие бритвы из капсюля, срезал у него все лычки на погонах. Делая своё дело, он неуклюже задевал бинт за ухом и от этого прикосновения Осинцев чувствовал острую боль не столько за ухом, сколько в сердце. Старшина отвинтил и значок. Осинцева тут же отправили на гауптвахту.
Петруха Глотов, бледный, потрясённый, смотрел на всё это со слезами на глазах и молчал. С этого дня он переменился, стал мрачен и задумчив. Через девять дней после ареста Осинцева он пошёл к замполиту и все рассказал. Наутро опять выстроили весь полк, и командир роты зачитал приказ о разжаловании Глотова из сержантов в рядовые и об отстранении его от должности командира отделения. Так же как и Осинцева его поставили перед строем, старшина срезал лычки на погонах. Его отправили на пять суток на гауптвахту, а Осинцеву добавили пять суток ареста за то, что сказал неправду.
Когда они освободились, в первый же день утром Петруха Глотов подошёл к Осинцеву и сказал:
— Прости, Олег. Не думал, что так получится.
— Ладно, чего там, — ответил Осинцев. — Зря ты сознался. Себе насолил и мне хуже сделал.
Петруха вздохнул.
— Ну, прости, — опять сказал он и пошёл в своё подразделение.
Замполит майор Макаров вызвал к себе Осинцева. В его кабинете были командир роты капитан Полубенцев и командир взвода лейтенант Орлов. Беседа была не из приятных. Осинцеву долго внушали прописные истины и сказали, что выговор с занесением в учётную карточку, который он заработал, ничего хорошего не сулит.
— Выговор тебе не за то, что обманул нас и пытался выручить приятеля, а за то, что не воспрепятствовал Серегину покупать алкогольный напиток, — пояснил замполит. — Ты обязан был это сделать.
— Да, обязан, — подтвердил Орлов.
— После армии собираешься поступать в институт, — продолжал замполит. — Какую же я могу дать тебе характеристику? Ты подумай об этом. Если подобные факты повторятся, проси не проси — хорошей характеристики не дам.
— А я просить не буду.
— Будешь.
— Никогда никому не кланялся.
— Ишь какой гордый! Ну, посмотрим что ты за птица.
… Шофёр Павел Серегин лежал в госпитале три месяца. У него был сложный перелом ноги. Нога срослась плохо, и он стал прихрамывать. Его отправили на комиссию и демобилизовали из армии…
VI
… Ветер срывал с тополей последние свернувшиеся листья и сметал их в кучи на обочинах улиц. Марина взглянула в окно: кругом пустынно, скучно. Она ненавидела такую погоду и, раздевшись, легла в постель. Она то дремала, то беспокойно ворочалась, вздыхая. Наконец, стонущим голосом попросила:
— Таня, подай водички, пожалуйста.
— Что, уснуть не можешь? — отозвалась подруга, наливая из графина воды.
— Ой, надоело все! — сказала Марина и сглотнула немного воды. Она поставила стакан на тумбочку у изголовья и, глянув в окно, прибавила: — Ничего не хочется делать. Апатия какая-то. И на душе скверно. Вот прямо как будто кошки скребут.
— Значит, надо развлечься, — сказала Таня и вдруг предложила: — Пойдём в медицинский! Там сегодня вечер танцев.
— В такую-то погоду! Выходить на улицу не хочется. А сколько времени?
— Скоро пять.
Марина сбросила с себя одеяло, нащупала под кроватью тапочки и сунула в них чуть-чуть полноватые, но очень стройные красивые ноги. Она встала, одёрнув на себе рубашку. Со вздохами, со стонами натянула на себя домашнее платье, прошлась вокруг стола, приложив ладонь к левой щеке и трогая языком больной зуб, остановилась в раздумье. «А что же я надену?» — спросила себя вслух и пошла к шкафу. Она вынула оттуда фиолетовое в цветочках платье и достала из коробки изящные янтарные бусы.
— Помялось, надо гладить. Таня, где утюг?
— В соседней комнате.
Марина вышла в коридор, принесла утюг, нагрела его, выгладила платье. Вечером, когда на улице стало темно и ветер стих, у неё настроение немного поднялось.
Девушки оделись и пошли. — Вечер был в разгаре, но в вестибюле ещё было много молодёжи. В гардероб стояла большая очередь, а в противоположном углу толпились девушки — — переобувались, отряхивались, приглаживались, прихорашивались. Марина переобула ноги в чёрные туфли на высоком каблуке, а будничные завернула в газету и подала Тане, которая стояла в очереди в гардероб. Пока Таня стояла в очереди, Марина подошла к зеркалу и, поправив волосы, стала вертеться около него, разглядывая себя со всех сторон.
Наконец, Таня сдала пальто, вручила Марине её номерок, повернулась разок у трюмо, и они пошли на второй этаж, откуда доносилась мелодия аргентинского танго. Следом за ними поднимался молодой человек, не сводивший глаз с Марины.
Когда они поднялись наверх, танго кончилось. Танцевавшие пары, стали расходиться по углам, ближе к стенкам. Марина с подружкой встали позади всех. Молодой человек остановился возле них.
— Народу битком набито, — сказала Марина. — Как тут танцевать.
— Да, душновато, — отозвалась Таня. — Пойдём к окну. Там посвободнее.
Девушки стали пробиваться сквозь толпу, и в это время заиграли вальс. Какие-то два парня сразу пригласили их. Молодой человек на мгновение потерял из виду Марину и пошёл вдоль стены, наталкиваясь на людей. Наконец, нашёл её и не сводил с неё глаз.
Квинтет закончил играть вальс. Марина прислонилась к стене неподалёку от оркестра, который расположился в углу и стала искать глазами подружку. Та подошла, и они стояли, изредка переговариваясь.
Вдруг сутулый с чёрными усиками музыкант нахохлился, нагнулся, и ударил палочкой по тарелке. Высокий рыжий трубач поднялся во весь рост и что было духу начал дуть в трубу, перебирая клавишами. Квинтет заиграл современный модный танец.
В первое же мгновение, пока ещё никто не вышел на круг, молодой человек, следивший за Мариной, отделился от стены и пошёл через зал. «Ко мне, — догадалась она. — Идти или не идти? Нет, первая не пойду». Он остановился перед ней и, чуть наклонив голову, как это делали аристократы в старые времена, произнёс:
— Разрешите.
Отказать было невозможно. Он взял партнёршу за руки, вышел на круг и выкинул коленце. Ими, первыми вышедшими на круг, не могли не залюбоваться многие. Он иногда перебарщивал, описывая ногами какие-то замысловатые завитушки, но она танцевала очень красиво, держалась прямо, грациозно.
— А вы помните меня? — спросил молодой человек, когда они отошли подальше от оркестра и могли слышать друг друга.
Марина взглянула на него и повела плечами.
— Ну как же! Помните на рынке нынче летом? Вы опрокинули молоко.
Она уставилась на партнёра. Он улыбнулся.
— Ах, это были вы? — сказала Марина и в одно мгновение припомнила всё то, что произошло с нею в один прекрасный день на рынке.
… Это было во время экзаменов. Она тогда решила отдохнуть. День был ясный, тёплый, и Марина, прогуливаясь по улицам Случайно зашла на рынок. Там было много фруктов, привезённых с юга. Прохаживаясь между рядов, она заметила, что этот самый молодой человек, который сейчас с нею танцует, ходит за ней. Она наградила его уничтожающим взглядом раз, другой, но он не отставал и только улыбался. Марина подошла к прилавку, заваленному яблоками, и стала выбирать плод покрупнее. Молодой вислоусый киргиз в тюбетейке, стоявший за прилавком, бросил на тарелку весов несколько яблок. «Вот, красавица, хороший яблокы, — говорил он с сильным акцентом. — Вкусный как мёд, сладкий как аромат, заходы народ, свой огород, половына сахар, половина мёд. Полкыло? Кыло? Вот триста пятысят грамм!» Подошла старуха и поставила на прилавок сетку с покупками и бидон с молоком. Наконец, Марина выбрала яблоко и подала его киргизу, чтобы тот взвешал. Она оттянула руку и нечаянно задела локтем бидон, стоявший на самом краю прилавка. Бидон кувыркнулся вниз, поливая асфальт молоком. Марина вскрикнула и едва успела отскочить.
«Ай! — закричала старуха. — Ослепла что ли?» Марина испуганно и сконфуженно смотрела на старуху, пока та скандалила, называя её и растяпой и полоумной. «Бабуся, я нечаянно, — оправдывалась Марина. — Простите, пожалуйста. — Я сейчас заплачу». Она рылась в сумочке и ещё больше краснела и волновалась, не находя ни одного рубля — была одна мелочь. Молодой человек подошёл к старухе, дал ей скомканную ассигнацию и сказал: «Возьмите и не шумите». Старуха выхватила у него деньги, бормоча что-то под нос, и потащилась к бочке, возле которой шла бойкая торговля разливным молоком. «Я вас не просила, — сказала Марина, обращаясь к молодому человеку. — Уж если так получилось, пойдёмте со мной. Тут недалеко у меня есть знакомые, я вам верну долг».
«Пустяки», — ответил он, пристроившись сбоку. До выхода с рынка они шли молча. Она была строгая и серьёзная, шла гордо подняв голову. Он улыбался, искоса поглядывая на неё. «Я приглашаю вас сегодня в кино», — сказал он. — «Спасибо за приглашение, но я сегодня занята». — «Тогда завтра», — «И завтра тоже» — «Послезавтра в цирке новая программа» — «Нет». — «Вы студентка?» — «Возможно» — «Где учитесь?» — «Неважно». — «Я вас буду ждать сегодня в шесть у входа в парк». — «Нет» — «Неблагодарная». Сказав это, молодой человек отстал и затерялся среди прохожих. Марина обернулась. Не найдя его, она резко повернулась и пошла дальше. Все это припомнилось отчётливо, и сейчас, танцуя с тем самым молодым человеком, она невольно улыбнулась.
— А вы тогда вели себя нехорошо, — сказала Марина. — Разве можно приставать к девушкам на улице?
— О, я каюсь! — ответил партнёр. — Но я… В этот момент танец закончился.
— Благодарю, — сказал партнёр и проводил Марину до места, откуда пригласил её. Он отошёл в сторонку.
— Что за парень? — спросила Таня.
— Не знаю.
— Симпатичный. Только бабочка ему не идёт. Лучше бы он надел обыкновенный галстук.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70